Купель Офелии - Брикер Мария - Страница 20

– Может, хотя бы одного просветителя возьмем? – с надеждой глядя на товарищей, спросил Лукин. – К примеру, у меня в школе была такая…

– О, нет! – театрально схватился за голову Терехин. – Про твою училку по литературе я больше слушать не могу. Договорились же: набираем в шоу людей необычных во всех отношениях. На крайняк, творческих личностей или тихих гениев. У них нестандартный склад ума, а следовательно, и поступки будут неординарные. И вообще, давайте определимся все-таки, кого набираем, опишем в трех словах общий портрет.

– Это проще пареной репы, – рассудительно сказал Хлебников, жуя то шариковую ручку, то бутерброд с колбасой, пятый по счету. – Чудак – тот, кто выделяется из общей массы, совершает непонятные поступки, кто с детской непосредственностью живет по своим законам. Кто-то, кто немного или много за рамками статистики.

– Это самое, а давайте в таком случае Галочку пригласим? – выдал Лукин и подмигнул.

– С дуба рухнул. – Ванька подпрыгнул на табуретке от возмущения.

– Почему? Она как раз немного, а иногда много за рамками статистики. Ку-ку на всю башку и натура творческая во всех отношениях, – беззастенчиво прокомментировал свое решение Сеня.

– Сам ты ку-ку на всю башку. Ты Галочку не знаешь, она нам такое шоу устроит…

– Почему не знаю? Знаю, причем очень глубоко, – съехидничал Сеня, но, получив смачный подзатыльник, хрюкнул и затих.

– Поэтесса нам не подходит, – с нажимом сказал Терехин, хотя в душе был полностью с Лукиным согласен. Без сомнения, Галочка Воронина-Колченогова являла собой идеальный образец для шоу, укомплектованный всеми нужными характеристиками. Спорил Ванька из чувства протеста и раздражения. Для него она хотя бы – бывшая, а Лукин с ней крутит роман, но цинично протежирует ее в шоу придурков. Кем надо быть, чтобы свою бабу выставлять на всеобщее посмешище!

– А что, вполне себе предложение, – влез Павлуша, вытащил ручку изо рта и открыл блокнот. – Итак, намбер ван – поэтесса Г. Молодая экзальтированная блондинка приятной наружности, склонная к суициду и написанию стихов, – жирно вывел он на листе в клетку. Подумал немного и дописал: – С большими сиськами.

– Полегче! – притворно возмутился Лукин. Не выдержал и гоготнул, изобразив жестом девичью грудь руками.

Хлебников тоже загоготал и нарисовал на листе груди. Ваньке стало совсем тошно. Он, конечно, всегда знал, что друзья у него дебилы, но не подозревал, что все настолько запущено.

– Хорошо, – зло сказал он. – В таком случае давайте пригласим в шоу твою, Пашка, Тетюмотю. Все-таки нельзя обойти стороной столь обширный статистический пласт чудиков, как преподавательский состав. К тому же она у тебя в некотором роде творческая натура, так что все нужные параметры налицо. – Терехин отобрал блокнот и аккуратно написал: – Номер два: Матильда З., дама бальзаковского возраста, вдова, преподаватель философии МГУ, битломанка, любительница Босха, бега трусцой и общепитовских котлет.

Ванька замолчал и уставился на Хлебникова, ожидая, что тот разразится ругательствами, но реакция Павлика оказалась непредсказуемой.

– Прикольно! Вдруг именно она возьмет главный приз? – радостно подпрыгнул тот на стуле.

– Ты, кажется, готов тетку на эшафот отправить ради презренного металла, – ехидно заметил Терехин.

– В глубине души она всегда мечтала стать звездой. Так пущай хоть на старости лет попробует, – не заметил колкости Хлебников и зарумянился от возбуждения, словно его тетя уже взяла главный приз.

– Мотя не тянет на белую ворону, – лениво встрял Лукин, потирая вихры на затылке, куда недавно опустилась Ванькина ладонь. – Чудинки в ней не хватает.

– Добавим, – деловито сказал Павлуша. – К тому же вы не все про нее знаете.

– Неужели твоя Тетямотя пьет кровь убитых младенцев, а по ночам режет кроликов?! – заорал Лукин.

– Ну… почти угадал, – загадочно сообщил Хлебников. – Матильда коллекционирует речи военных диктаторов на виниле.

– Офигеть! – потрясенно воскликнул Сеня. – На хрена ей речи диктаторов?

– Прется она от них, что тут непонятного, – хихикнул Ванька, пытаясь избавиться от неловкости. Ощущение возникло, словно он заглянул в чужую спальню. Странности посторонних людей спокойно воспринимал, но Тетямотя была своей и пироги пекла классные.

– А студенты ее уткой называют, – не унимался Хлебников, – потому что она крякает, когда волнуется и когда…

– Сексом занимается, – перебил друга Сеня и заржал во все горло.

– Дубина тупоголовая! – наконец обиделся за тетку племянничек и… напрягся, сдерживая хохот. Ванька тоже прыснул, живописно представив интеллигентную Матильду крякающей в момент любовных утех. – Мотя не крякает во время секса, – сдув щеки, защитил тетку Пашка. – Она вообще сексом не занимается. Лет двадцать, точно.

– В таком случае однозначно утверждаем кандидатуру Тетимоти на роль белой вороны и переходим к следующей, – заявил Лукин. – Твоя очередь, Пашутка. Мы с Николаем Васильевичем своих кандидатов выдвинули.

Хлебников напряг извилины.

– Что-то у меня кризис жанра. В голову только Кристина лезет, но боюсь, Белгородский ее кандидатуру вряд ли одобрит.

– М-да, тут без вариантов, хотя белее вороны не придумаешь. – Лукин намотал вихор на палец и почесал наморщенный лоб. – Может, у нее подружка есть или друг? Такие же, как она.

– Таких, как она, больше не существует в природе. Наша Криста – уникум. И вообще, давайте обойдемся без готов. Креатива в них никакого нет, только понты, – нервно сказал Терехин. – Лучше вернемся к поиску в Инете. Вот, например, один мой френд описывает своего соседа. Ильин Илья Ильич – мужчина средних лет, рыжеволосый, лохматый. Очки старомодные, одно стекло треснуто, пальто в клеточку зимой, летом засаленный костюм фабрики «Большевичка», купленный в ГУМе еще во времена расцвета социализма, нечищеные ботинки, белые носки. В руках вечно таскает саквояж, а из него торчит веник, причем в баню ходил лет сто назад. Руки постоянно что-то теребят. Речь правильная, грамотная, но когда говорит, замирает время от времени, вроде как задумывается, а потом теряет нить разговора.

– Классический образец чудика, но что-то он мне не катит. Скучно. – Пашка зевнул в подтверждение своих слов. Вслед за ним зевнули и все остальные. Но Хлебников на всякий случай уточнил: – А чем он занимается-то?

– Написано – изобретатель, а что конкретно изобретает – не указано. В свободное от изобретений время работает доктором в районном КВД.

– Круто! Такие обычно изобретают вечный двигатель или машину времени, – хихикнул Лукин. – Может, это самое, все-таки возьмем «классика жанра» в команду?

– Ладно, пущай будет доктор-изобретатель, так и быть, – согласился Хлебников, делая пометку в блокноте.

– Слушайте еще. Математическое светило Григорий Зебельман. Неприметный мужчина с наметившейся лысинкой и тихим голосом, катастрофически вежливый, бессребреник – отказался от нескольких наград за свои научные открытия. Живет с мамой на ее пенсию, не имеет женщины, зато имеет одно, но великое хобби – собирает бабочек-альбиносов.

– Блин, вот придурок! – хмыкнул Лукин.

– Ты про бабочек или про отказ от премий? – ехидно спросил Ванька.

– Хватит ко мне цепляться! – неожиданно разозлился Сеня. – Морду мне набей, в конце концов, и успокойся. Я же не лез к тебе, когда ты всех классных телок у меня из-под носа уводил!

Терехин ужасно растерялся, даже утратил способность говорить. Он и не предполагал, что Семен страдает.

– А чего? – громко сказал Хлебников, чтобы разрядить обстановку. – Философ, вернее, философиня есть, поэтесса-акушерка имеется, изобретатель-венеролог в наличии. Берем математическое светило для комплекции.

– Тогда и вот это чудо природы надо взять, – снова уткнулся носом в компьютер Ваньки. – Родион Буденый…

– Красиво, дальше можно не читать, – хихикнул Хлебников.

– Дальше интереснее. Возраст – 31 год. Журналист районной газеты. Пишет обзоры о социальной несправедливости и отвечает на письма в рубрике «Наши читатели интересуются». Причем, сам вопросы сочиняет, а потом на них отвечает. Одевается в брючата, еле доходящие до щиколоток, натягивая их чуть ли не до подмышек. Обязательно – белая, но жутко грязная на воротнике рубашка и галстук на резинке. Дезодорантом не пользуется принципиально. Летом находиться с ним рядом невыносимо чисто физически. Плюс аромат носков. Обувь невероятная, не по погоде и не по сезону. Однажды пришел на работу в кирзовых сапогах. При малейшем намеке на что-то, порочащее его («Родион, вы немного опоздали»), начинает дико и визгливо орать, брызгая слюной. Заткнуть эту истерику невозможно. Зрение у Родиона минус 15, то есть слеп, как крот, но очки не носит, ибо беспокоится, что они ухудшат его внешность. В маршрутки вваливается, как куль с картошкой. И не всегда в ту маршрутку, которая ему нужна.