Тень Жар-птицы - Исарова Лариса Теодоровна - Страница 28

Оса слушала меня очень серьезно, не перебивала, а потом заявила, что мой доклад — образец того, как можно, не готовясь, болтать на любую тему. Она двойки не поставила, и я обрадовался, а она уже тогда, наверное, ко мне проявляла презрение…

Может быть, меня это так бы не задело, если бы она иногда не делилась со мной воспоминаниями о прежних учениках, о работе в институте, я чувствовал себя в такие минуты совершенно взрослым. Да и муж ее тоже держался просто, без пижонства, однажды только пожаловался:

— Что за комиссия, создатель, быть мужем учительницы!

И сказал, чтоб я никогда не женился на «дамах этой профессии», они обязательно становятся «страшными занудами».

Но если я теперь брошу школу, когда до экзаменов осталось восемь дней, что изменится? Она, наверное, и не заметит или обрадуется: избавилась от «труса».

Самое странное, что злюсь, ненавижу ее дома, когда вспоминаю, когда в ушах ее негромкий тонкий голос, а на уроке я пытаюсь поймать ее взгляд, понять, что она думает, чувствует — и не могу. Не смотрит на меня, только поверх — хоть плачь…

Кажется, никогда меня ничего так не жгло, как эта история. Ведь бывали же и раньше неприятности. В пятом классе я вышиб окно в учительской, когда в футбол играли, в седьмом — чуть без руки не остался на уроке труда. Зазевался и сунул палец в супор. Мать болела в восьмом, подозревали рак, мы с отцом извелись, пока она лежала в больнице…

Но это было просто больно, неприятно, страшно, а теперь еще добавилось, что это — Она.

Только этого не хватало! Митьку арестовали за три дня до экзаменов за убийство… Школа вверх дном, Зою Ивановну, говорят, снимут. Митькина мать с инфарктом в больнице.

Кирюшу вызывали, а она нам не желает рассказывать, чтобы «не отвлекать от экзаменов». Как будто можно о них думать? Она только сказала, что процесс будет закрытый, что меня вызовут раньше, как его друга, может, быть, и на суд попаду.

Она предложила, чтобы Ветрова и Стрепетов написали на Митьку характеристику, намекнула на отрицательную, но ребята написали, что он был хорошим товарищем, что никого никогда не подводил, что мучился дома и хотел уйти работать.

Мы сидели в школе полдня и вспоминали, каким он был, точно о покойнике. Мы с первого класса вместе, самые «старожилы». Варька рассказала, что в третьем классе он ей отдавал свой завтрак, она была тощая и всегда хотела есть. Я вспомнил, как в шестом ходил он ко мне два месяца ежедневно, когда я чайник на себя опрокинул, уроки приносил. И еще, как однажды нашел Митька кошелек в коридоре с десятью рублями и отнес его директору, как он Лисицына спасал от вымогателя.

Сколько лет были вместе, день за днем, но вспоминались только мелочи. Тут я добавил, что его боялся даже Ланщиков, впрямую не связывался, и вдруг Варька предложила позвать Глинскую, может быть, она вспомнит полезное для него.

Я знал, что это глупо, Антонина же принципиальная, но Варька ее зазвала в пионерскую, где мы сидели. Глинская пришла бледная, глаза воспаленные, точно ревела. И сразу нам заявила, что во всем она виновата, что она бегала к следователю и просила ее тоже арестовать.

Мы так и обалдели. Оказывается, Ланщиков хотел с ней свести счеты, он всегда говорил: «Ни одну обиду никому нельзя спускать, до пятого колена» и очень вендеттами восхищался… Митька стал бояться за Антошку, никуда одну не отпускал. И вот в субботу пошли они в кино, возвращались парком в девять часов вечера, еще светло, и тут их окружили пять парней. Они велели Митьке смыться, говоря, что только поучат эту «недотрогу», чтобы была с мужиками поласковей. И один ее за косу схватил. Митька его оттолкнул, загородил, и тогда ему сказали, что из него сделают отбивную, раз он по-хорошему не понимает, а она пусть смотрит, пока до нее очередь дойдет. Они пьяные были, а Митька — бывший самбист. Он бросился на длинного, ударил его и велел ей бежать за помощью. Она рванулась, но ее сзади схватили за руки, вывернули больно, она вскрикнула, и тут Митька прямо озверел, ее стал прикрывать, кричал: «Беги, дура…» Он отбивался от пятерых, и она рванулась за милицией. А потом узнала, что Митька вытащил нож, уже теряя силы, и попал одному в печень. Парень умер, не доехав до больницы…

— Это я виновата, если бы я не общалась с Ланщиковым…

— Ну при чем тут ты?! — Голос Стрепетова был ужасно монотонный, так он всегда говорил, когда о чем-то напряженно думал. — Это был его нож?

— Не знаю. Может, и перехватил…

— Правильно, с подлецами в дружбу не вступают, потом не отмоешься… — ядовито вмешалась Варька.

— Я хотела с Митькой повидаться, но меня не пустили, он в плохом состоянии.

— Все-таки Митька не имел права ножом махать!

— Лучше, чтобы они его забили насмерть?!

— Это же самооборона, их было пятеро, — сказал я и посмотрел на Стрепетова.

— И потом он же меня защищал! — чуть не плача крикнула Антошка.

Очень меня удивила Варька Ветрова. Она заявила, что Митьке многое спускалось из жалости, не у него одного отец пьет, это еще не повод носить при себе нож и чуть что за него хвататься.

Стрепетов очень осторожно говорил с Антошкой, и от этого хандра моя усилилась. Мы прекратили споры, дописали характеристику, только все положительное, что смогли вспомнить, а потом Стрепетов ушел с Антошкой, а я с Варькой. Разговаривать было не о чем. Первый раз в жизни я поймал себя на мысли, что знаю заранее, что Варька скажет, а потом, часа через полтора, она то ли отстала, то ли я ее потерял…

Я все вспоминаю Митьку, наши разговоры. Я только сейчас понял, чем стала Антошка в его жизни. Митька больше, чем я, мечтал о встрече с настоящей чистой девчонкой. Слишком много видел грязи вокруг. Наши девчонки в классе были взрослее этой малявки, да и по возрасту она была младше, ей только в апреле исполнилось шестнадцать…

Как-то он спросил меня, стоит ли ему рассказать о своей предыдущей жизни невесте? Мне смешно стало, еще и школу не кончил, а уже ломает себе голову над всякой чушью. И я отшутился, посоветовал заранее исповедь написать, в нескольких вариантах, в зависимости от масти невест: блондинкам — одно, рыжей — другое, а для черной — все наоборот…

А недавно Митька говорил об отъезде на Север. Он мечтал стать зимовщиком, прилично зарабатывать, найти себе профессию, а в основе всех его планов была Антошка с ее дурацкой косой и странными глазами, то светлыми, то темными. Кстати, в этом нет ничего особенного. Варька объяснила мне, что Глинская плохо видит, но скрывает, потому и щурится…

У нас в классе все возбуждены, многие спорят, выйдет ли, как всегда, сухим из воды Ланщиков. Его дружки на допросе показали, что нападение он оплатил дисками, Ланщиков в школу не ходит, и почему-то Рябцева. Комова шушукается о чем-то с девчонками, но при мне они замолкают. А при чем тут Рябцева? Стрепетов просил меня сходить домой к Ланщикову, должен же класс знать, что происходит.

Был у Ланщикова. Там прямо траур. Мать руки ломает, а отец так его отхлестал, что он сидеть не может. У них кантовался и отец Рябцевой, но мать Ланщикова тут же меня утащила в другую комнату и стала говорить, как она тяжело больна, как эта история укоротила ей жизнь, в каком ужасе она от этого брака…

— Какой брак? — У меня челюсть отвисла. Она пояснила: Ланщиков с Рябцевой.

— Я бы, конечно, предпочла сына видеть в тюрьме, но он струсил…

— А разве за подстрекательство сажают в тюрьму?! — удивился я, и только тогда она взглянула мне в лицо своими огромными необыкновенными глазами.

— При чем тут подстрекательство, эти люди воспользовались поводом, они точно все рассчитали…

— Кто?!

— Господи, какой бестолковый! Да Рябцев и его доченька.

Оказалось, Рябцева с Ланщиковым давно шуры-муры крутила, а когда началось расследование в связи Митькой, дома обо всем рассказала. Вот ее отец и явился к Ланщиковым с ультиматумом: либо Петька женится, либо они напишут заявление, что он угрозами заставлял Рябцеву к себе приходить.