Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами - Купер Джеймс Фенимор - Страница 12

— А вот и медведь, если есть на земле медведи! — воскликнул Бурдон, которого немало позабавил рассказ Гершома о своем семействе, но теперь он понял, что пора переходить от слов к делу. — Вон они, всем скопом, идут в атаку, да без шуток.

Он был совершенно прав. Восемь медведей, из которых, впрочем, четверо были еще молодыми, выскочили, преодолевая павшие стволы, и бросились к сваленному дереву, словно заранее приготовились к атаке. Их появление подействовало на пчел как звук трубы, трубящей общий сбор, и к тому времени, когда передовой косолапый добрался до дерева, воздух над ним уже превратился в черную тучу пчел, слетевшихся оборонять свои сокровища. Мишка, слишком понадеявшись на толщину своей шкуры — защиту, данную ему природой, и подгоняемый страстью к меду, не обращая внимания на маленьких воинов, сунул морду в дупло, надеясь, очевидно, что у него мед потечет по усам. Но тут же взревел, замахал лапами и защелкал зубами, — как видно, он наткнулся на сопротивление, которого вовсе не ожидал. В одну минуту все медведи, как один, встали на дыбы, молотя в воздухе передними лапами и щелкая зубами в тщетной попытке ухватить своих почти невидимых врагов. Инстинкт послужил пчелам не хуже, чем знание, и они, несмотря на толстые шкуры и длинную шерсть медведей, ухитрялись вонзать жала в незащищенные места, пока четвероногие не бросились кататься по траве, пытаясь раздавить несметное войско нападающих.

Последняя мера возымела некоторое действие, и великое множество пчел было раздавлено благодаря отчаянным кувыркам катавшихся по земле животных, но и здесь, как в разгар битвы, места павших немедленно занимали живые, пока превосходящие массы противника не победили силу и едва не обратили медведей в бегство. В этот критический момент, когда медведи, казалось, изнемогли от непрерывного кувырканья и свирепых ударов по пустому месту, вступить в сражение решил Бурдон. Гершом, посвященный в план заранее, выстрелил одновременно с бортником. Обе пули попали в цель; одна уложила на месте самого рослого медведя, вторая нанесла тяжелую рану другому. Успех был закреплен двумя другими дружно прозвучавшими выстрелами, ранившими еще двоих противников; второй заряд в своей двустволке Бен приберег на всякий случай. Пока раненые животные ковыляли прочь, мужчины перезарядили винтовки; но когда они приготовились переходить в наступление, оказалось, что поле боя уже очищено и от медведей и от пчел; только убитый и умирающий медведи остались на месте. Пчелы же в полном составе пустились преследовать отступающего врага, совершив ту же ошибку, которую порой допускают и более разумные существа, приписывая себе и собственной доблести победу, одержанную другими.

Бортник и его приятель в ожидании возвращения насекомых занялись подготовкой к их встрече. Первый быстро разжег костер, для чего у него все было под рукой, а Гершом стал таскать сухой хворост. Не прошло и пяти минут, как буйное пламя взвилось вверх; и когда пчелы вернулись, они обнаружили, что их новый враг надежно огражден, так сказать, стеной огня. Тысячи маленьких воинов погибли в пламени, столкнувшись с этим новым изобретением человека; остальные же вскоре последовали за своими предводителями и отправились на поиски нового хранилища плодов своего трудолюбия.

ГЛАВА IV

Уже настал полдень, когда Бен и Гершом решились приступить к разделке ствола и добыче меда. До этого времени пчелы медлили покидать свой поверженный улей, и было бы опасно выходить из-под защиты дыма и жара огня, спеша покончить с делом. Конечно, у Бурдона было в запасе несколько уловок, более или менее удачных, которые помогли бы ему отогнать нападающих пчел, но самая надежная уловка — добрый костер с плотным столбом дыма. Считают, что некоторые растения издают запах, невыносимый для насекомых; одно или два бортник употреблял с успехом, но поблизости не нашлось ни одного из них, и ему пришлось положиться на сильный жар, а затем на густой дым, какой дают свежие ветви.

В каноэ были и топоры, и клинья, и кувалда — инструменты, с которыми Гершом умел обращаться, как учитель фехтования со своей рапирой, а о мастерстве Бурдона и говорить нечего, так что дерево вскоре было разделано и запасы меда оказались на виду. С полудня до вечера мед переложили в бочонки, бочонки перенесли в каноэ, и весь груз благополучно прибыл в шэнти. Денек выдался трудный, и когда наши лесные жители уселись наконец возле родника и принялись за ужин, оба были довольны, что работа сделана.

— Думаю, это последний улей, который я выследил этим летом, — сказал бортник, когда они ужинали. — До сих пор мне везло, но в смутные времена лучше не оставлять дом без присмотра. Меня удивляет, Уоринг, что ты решился уйти так далеко от семьи, когда в воздухе пахнет войной.

— А это потому, что ты плохо знаешь меня и совсем не знаешь Долли. А насчет того, что дом остался без присмотра, хотел бы я знать, кто лучше присмотрит за домом, чем Долли Уоринг? Не представляю себе, чтобы даже пчелы рискнули налететь на нее! А если бы и рискнули, им бы не поздоровилось. Язычок у нее бьет на убой, а рука и того хлеще; да если бы солдаты орудовали своими мушкетами, как она своей шваброй, то, чтобы выиграть войну, и в новобранцах надобности бы не было!

По правде говоря, эта характеристика была далека от истины, но пьяница сам не знает, что он несет.

— Я рад, что у тебя дома такой сильный гарнизон, — задумчиво сказал бортник. — А вот мой слабоват, чтобы выстоять здесь, на прогалинах. Знаешь, Склад Виски, я собираюсь покончить с делами и перебраться в населенные места, прежде чем краснокожие всерьез развоюются. Если ты задержишься, поможешь мне погрузить мед и припасы и спустишься вместе со мной в каноэ вниз по реке, то получишь хорошую плату за труды.

— Ла-а-адно, мне все равно, что бы ни делать. Хорошей работы здесь, в глуши, маловато, и раз уж набрел на работу, надо извлечь из этого выгоду. Я и пришел сюда, подумывая встретить тебя — один вояжер говорил, что ты тут занялся пчелами, где-то на прогалинах, а Долли без памяти любит славный дикий мед. «Ты попробуй виски, — говорил я ей тыщу раз, — и вскоре оно станет тебе дороже всего белого света», — но ни капли не желают выпить что она, что Цветик. Верно, так мне больше остается, но я-то человек компанейский и никогда не пью в полную силу, если нет компании. По этой причине я и к тебе прибился, Бурдон: хоть ты и не любитель выпить, но от стаканчика не шарахаешься.

Бортник, заранее предвидя, что с этими чужими людьми ему придется поневоле свести близкое знакомство, по крайней мере на несколько недель, с радостью услышал, что остальные члены семьи не подвержены пороку этого человека. Бурдон, хотя и вправду «не шарахался от стаканчика», был человеком строго умеренным, пил редко и всегда в меру. Он слишком хорошо понимал, какие опасности его подстерегают, чтобы предаваться подобным излишествам, даже если бы спиртное было ему по вкусу; но оно его вовсе не прельщало, и небольшой фляжки бренди хватало ему на весь сезон. В наши дни, когда все перехлестывает через край — крайности в политике, и в воздержании, и в добродетелях, и даже в образовании, — когда «вливают вино молодое в мехи ветхие»note 43 — эта небольшая фляжка принесла бы ему дурную славу; но тридцать пять лет назад люди были более независимы, чем теперь, и не пугались общественного мнения, как в наши дни. Разумеется, Бурдону было совсем не по вкусу иметь товарищем такого типа, как Склад Виски, но выбора не было. Этот человек был ему совершенно незнаком; и единственным способом увериться, что он не стащит имущество, которое оказалось практически в его распоряжении, было не спускать с него глаз. Со многими случайными людьми бортник остался бы наедине в лесных дебрях не без тяжести на сердце: случаи, когда один путник убивал другого, чтобы завладеть его имуществом, в этих отдаленных пограничных местах были не редкостью; но в повадках и характере Гершома было нечто такое, что Бен уверился: его пороки, даже в худшем случае, не грозили кровопролитием. Он мог стянуть то, что плохо лежит, но такое преступление, как убийство, было не в его духе.