Мужская школа - Лиханов Альберт Анатольевич - Страница 46

Подталкивая то и дело указательным пальцем прямо в дужку съезжающие с носа очки, Костя довольно дружелюбно объяснил нам, где получить комсомольские уставы, что надо знать про ордена и съезды и какие каверзные вопросы обычно задают при приёме сперва на школьном комитете, а потом в райкоме.

— Ну, — сказал он уже на пороге, — а с советом-то дружины, я думаю, уж вы как-нибудь управитесь!

Мы проводили его приветственно-уверенными междометиями и на том обманулись. Что такое рекомендация пионерской организации? Дело прошлое, вроде как короткие штанишки, которые мы давно уже не носим, вопрос, как говорится, техники. Не учли мы только, что старшей вожатой-то всё ещё была Марианна, уличенная нами, можно сказать, в политическом грехе. Шутка ли, прямо в пионерской комнате! Но дело в том, что пикантный этот сюжетец так и остался как бы между нами — между Марианной и нашим классом. Мы, дело ясное, доносить не собирались, ещё одно активное лицо Француз в офицерской форме сгинул, Самылова же только предполагала. Но зато мы открыто ржали над Марианной, и по этим смешкам она точно вычислила, кто её, какой именно класс, застукал. И глубоко в своё сердце запрятала месть.

До чего дотумкала ведь! Собрала совет дружины пятиклашки, шестиклашки, даже четвероклассники — кто же из седьмого класса будет там заседать, в этом детском саду, дело ясное, и устроила нам настоящий погром.

Мы считали себя взрослыми людьми, наконец-то без галстуков жить станем, считали себя народом уже выросшим, преодолевшим свой первый этап, а нам учинили головомойку.

Представьте всё ту же пионерскую комнату, часть коридора, отгороженного фанерной переборкой и закрашенными стёклами, за столом сидят торжественно принаряженные цыплятки, пионерские боссы, и допрашивают нас, да ещё каждого поодиночке. Всякие дурацкие вопросы заготовили, когда, мол, образовалась пионерская организация, да откуда у неё награды и за что именно, будто мы в пионеры собрались, а не из пионеров. Ну и цепляются к каждому, дескать, какой степени активности был в пионерах-то?

При этом самый маленький очкарик ещё старательно записывает в тетрадь наши фамилии и ответы, вылитые стукачи!

Всё это взбесило, дело ясное. Но пожаловаться было некому. Зоя Петровна наша куда-то смылилась, будто назло, Костя Ветрогонов, наверное, решал свои мудрёные задачи далеко от школы. В общем, остались мы один на один с нашим пионерским прошлым, точнее-то, конечно, настоящим, ведь до вступления в комсомол мы считаемся пионерами. Но кто же будет чувствовать себя пионером после четырнадцати? Уж лучше просто беспартийным!

Одним словом, Марианна-Мариванна мстила нам, как только могла. Точнее, она-то молчала, зато эти её ястребки старались, ну и племечко же ползло нам на смену!

Ястребки резвились, прореживали стройные ряды кандидатов в комсомол, то одному отказывая в рекомендации, то другому.

Народ выходил из пионерской комнаты с вытаращенными глазами, матюгался во всю глотку, и это добавляло азарта всем и Марианне, которая, конечно, слышала наши заспинные отзывы о её похождениях, пионерским начальникам младшего школьного возраста, которым теперь уже не было ходу назад, но главное, тем, кому ещё только предстояло взойти на эшафот.

Особенно горячился Щепкин, но я что-то не очень на этом поначалу сосредотачивался, ведь возбуждены таким издевательством были все до единого и я тоже.

Ну! — восклицал он, прохаживаясь по коридору. Если они меня только посмеют! Я им покажу! И бусинки пота заранее выступали у него под носом. Фирменный признак возгорания страсти.

Странное дело, задёргался и я. Стал вспоминать всякие пионерские подробности. Что поделаешь, раз такая ситуация. А если бы Марианна ещё узнала, что это именно я её тогда обнаружил?

Так что когда я вошёл под строгие взоры наших младших, но руководящих соратников по пионерскому движению, раскачался основательно. Правда, тут же чуть не засмеялся; ей-богу, смешно выглядела вся эта напыщенная команда во главе с пышнотелой Марианной. Сидела она, правда, в одном ряду с детьми, на председательском месте торчал гнусного вида толстяк шестиклассник — думает ли он, что ему сегодня же салазки загнут? но незримо дирижировала всем, ясное дело, она. И меня тут прорвало. Я разозлился и сказал довольно нахально:

Да, ребятки, когда-то и я за этим столом сиживал, помните, Марианна Семёновна? Я ещё предсово-тряда был, а?

Она закивала, заулыбалась, ведь за один доклад про товарища Сталина к 21 декабря, дню его рождения, меня следовало рекомендовать в комсомол со всеми почестями и барабанным боем. Я так и брякнул. Не столь, естественно, цинично, но напомнил:

— А помните, Марианна Семёновна, мой доклад к дню рождения товарища Сталина?

Пионеры прижухли. Похоже, никто из наших тут так ещё не выступал, а эти натренированы на вопросах. С ответами они слабаки, да ещё в таком виде поставленными. Все они молчали и поглядывали на Марианну. Наконец она отворила рот и подтвердила, что я такой-то и такой-то, и хотя не до конца вынес активную пионерскую работу, с докладом на важную тему действительно выступал и в совете дружины числился как руководитель своего отряда.

— Чего же у него такой класс? — слабо попробовал придраться щекастый председатель, но я его осадил:

— А я давно переизбрался!

В общем, рекомендацию мне обещали, и я тут же вылупился в коридор, чтобы какой-нибудь малышок не пришёл в себя и не стал терзать теоретическими вопросами.

Через одного шёл Щепкин. Рыжий всё кипел, метался по коридору, не самая, конечно, разумная разминка, здесь всё-таки не хоккей с мячом. Да и чего ты поделаешь с этими малолетками, сидят, будто древние сфинксы, и в рот этой развратнице смотрят.

Рыжий вошёл в пионерскую, словно кот в коробку, полную мышат. Несколько минут за стеной было довольно спокойно, потом загремел Женькин голос. Чего-то он громко вещал, но всё же через загородку было плоховато слышно, и мы дверь приоткрыли. Рыжий безумствовал: уши у него горели, глаза расширились до размеров средних лампочек, ещё немного и вспыхнут блёкло-голубым светом. Он уже завершал. Главные его обвинения мы прослушали. Но как он завершал!

Да вы права такого не имеете! Перегораживать людям путь жизни! Женюра произносил слова так пламенно и чётко, будто гвозди вколачивал. — Вы, дети, должны равняться на нас! И слушаться во всём! Как старших товарищей! А вы? Не хотите, чтобы мы были комсомольцами? А сами — хотите? В общем, я протестую! Я плюю на вас! Пуще того, я сморкаюсь на вас!

И тут Щепкин отчебучил такое, что все обалдели.

Он схватил край пионерского знамени, возле которого стоял, и трубно высморкался в него.

Пионерский президиум ошалел. Щекастый председатель вскочил и, хватая ртом воздух, показывал на Рыжего пальцем. Но выговорить ничего не мог. Вскочила и Марианна. Все остальные сидели, но на лицах был такой дикий испуг написан, будто жизнь их в чрезвычайной опасности. И тем не менее все молчали, до того их потряс Щепкин.

А Женюра, не тушуясь, схватил со стола горн и дунул в него. Раздался протяжный и печальный звук.

Щепкин вышел в коридор. Всё! Теперь такой скандал грянет, такой скандалище!

Но Рыжего наш народ встретил с ликованием. Нестройной толпой мы двинулись вниз, а Женюра раздавал команды.

Значит, так! — приказывал он. — Все, кто получил рекомендации, ты, ты, ты, — он ткнул пальцем и меня в грудь, сейчас рвёте когти, будто это вас не касается. Остальные, если, конечно, не трухнёте, остаются в засаде, и каждого этого пацанёнка — ух! — наказываем.

Я восхищённо глядел на своего бывшего — но кто сказал, что бывшего? врага. Всё-таки он настоящий атаман, заправила. Толпа встретила его слова громким одобрением. А я спросил:

Чего же нам уходить? Вместе так вместе.

— Ни вместе, ни порознь, вдруг произнес Саша Кутузов. Ироническая улыбка блуждала по его лицу. Он сказал: — Во-первых, бить малышей — позорно. Во-вторых, если мы сделаем это классом, нам пришьют дело.