Как я была маленькая (издание 1954 года) - Инбер Вера Михайловна - Страница 2

Какой прекрасный экипаж у Ефима! Тоже старенький, удобный и просторный, как диван на колёсах; все винтики дребезжат. «Дребезгун», — говорит про него Ефим.

А нам дребезгун очень нравится. Он так славно пахнет кожей, сеном, дёгтем! Так приятно покачивается при езде!

Мы усаживаемся и едем.

По дороге — река, не широкая, но быстрая. Прибрежные кусты склоняются над самой водой, точно хотят погладить её. Но она не даётся и бежит всё дальше.

Реку мы переезжаем на пароме. Фонарь и Мальчик привыкли. А мы с Димой крепко держимся за руки. Но мы и виду не подаём, что нам страшно. А Дима — тот даже успокаивает маму дрожащим голосом:

— Ты, тётечка, главное, ни о чём таком не думай.

На той стороне реки лежат тихие, просторные поля. По сторонам дороги шепчутся зелёные колосья: они пожелтеют ещё не скоро.

Мы едем спокойно и так долго, что успеваем вздремнуть, привалившись справа и слева к маминому плечу.

Солнце идёт к закату. Тёмно-малиновое, оно стоит на краю неба. Перистые облака рдеют в синеве, отражаясь в пруду. Ветряная мельница на пригорке отбрасывает крыльями длинные тени.

А вот и низенький бабушкин домик с глиняной завалинкой, с мальвами у крыльца. Лает пёс Узнайка. Индюшки скликают индюшат: «Спать пора, спать пора, спать пора».

На крыльце — бабушка в тёмненьком платье; седые волосы гладко причёсаны. Она крепко обнимает всех нас. Меня она целует в нос.

— Люблю этот дерзкий носишко, — говорит она, ведя нас в комнаты.

Индюшонок

В бабушкином домике полы не паркетные, не крашеные, а глиняные. Но глина такая гладкая, прохладная, что лучше всякого паркета. Глиняные полы хороши тем, что совершенно не скрипят. Можно встать раным-рано, потихоньку выйти из дому, и никто не услышит. Мы с Димой так и сделали. Никто в доме ещё не проснулся, а мы были уже во дворе и для начала решили залезть под сарай. Туда любили прятаться куры и утки, чтобы на свободе снести там яйцо.

Сарай стоял на невысоких столбиках. Взрослым было туда не пробраться, а нам удобно, особенно мне. Но и то приходилось ползти на четвереньках.

Под сараем в клочьях пуха мы нашли несколько куриных и утиных яиц, одно очень большое, наверно гусиное, и одно совсем крошечное, неизвестно чьё. Здесь же мы увидели одну из индюшек с детьми. Они ковриком разостлались вокруг неё, попискивая и толкаясь.

Индюк сидел поодаль. Мы постарались проползти мимо него сторонкой, потому что были случаи, когда он хватал за ноги.

— Давай-ка выгоним отсюда индюшат, — предложил Дима. — Интересно будет, когда они начнут выходить.

— А индюк? — спросила я с опаской.

— Ну и что же? — расхрабрился Дима. — Нас двое, а он один. Выгоним его первого. Сложим яйца вон у того столбика, а потом заберём.

Так мы и сделали, только самое крошечное я спрятала в карман.

Индюка мы выгнали удачно. Он забормотал, надулся, покраснел, но тронуть нас побоялся. Индюшка тревожно вытянула голову и стала быстро говорить детям по-своему: «Ближекомне, ближекомне, ближекомне».

Но мы надвигались на них ползком, крича «кш». И тогда всё семейство кинулось к выходу. Мы — за ним.

— Алле гоп! — кричали мы, как в цирке, подхлёстывая индюшат прутиком.

Нам нравилось, что они так быстро перебирают лапками. Особенно забавно получалось это у самого маленького, который не поспевал за остальными.

— К пруду их! — решили мы. — Пусть познакомятся с утятами.

И вдруг мы увидели бабушку. Она стояла перед нами, держа в руках миску с пшеном для индюшат и цыплят.

Бабушка молча смотрела вслед индюшатам, которые убегали что есть духу, только перышки летели. Но самый маленький замертво лежал на земле. Бедный индюшонок! Может быть, мы зашибли его прутиком? Или же он слишком быстро бежал?

— Кто убил индюшонка? — тихо спросила бабушка.

— Не мы, — быстро ответила я. — Мы под сарай не лазили.

От этой неправды мне стало жарко, даже лоб стал потный. Я полезла в карман за платком и нечаянно раздавила спрятанное там яичко. Оно потекло у меня по пальцам. Бабушка отвернулась от меня.

— Ну, а ты что скажешь? — обратилась она к Диме.

— Мы индюшонку ничего не сделали, — соврал Дима. — Это вот кто до смерти напугал его: Василий.

Василий, большой бабушкин кот, умывался в это время на ступеньке сарая. Услыхав своё имя, он с удивлением прислушался, а потом снова спокойно продолжал мыть уши.

— Жалко, — произнесла бабушка как бы про себя. — Очень жалко.

Мы с Димой переглянулись и ответили в один голос:

— Бабушка, у тебя и так много индюшат.

Бабушка внимательно поглядела на нас:

— Вас мне жалко, внуки мои. Что из вас вырастет, если вы научитесь говорить неправду!..

Тяжёлый это был день!

С нами никто не разговаривал. И даже кот Василий не пожелал взять у нас рыбью головку, которую мы для него приготовили. Кто-кто, а уж кот Василий был прав, не желая иметь с нами дело. А тут и небо нахмурилось, словно сердясь на нас.

Вечером мы долго не могли уснуть. Лёжа в постелях, мы слушали, как на крылечке бабушка и мама говорили о нас, думая, что мы спим.

— Всю жизнь я учу и воспитываю чужих детей, — говорила мама, — а родную дочку и племянника не сумела вырастить добрыми и правдивыми.

— Слышишь, Дима, что про нас говорят? Что мы недобрые и неправдивые, — прошептала я.

— Молчи, давай послушаем, — тоже шёпотом ответил Дима.

— Ты неправа, дорогая моя, — раздался бабушкин голос. — Они ещё очень малы. Уверяю тебя, что всё это ещё поправимо.

Тут уж мы не могли улежать. Как были, в одних рубашках, бросились мы на крылечко.

— Мы поправимые, мы поправимые! — чуть не плакали мы. — Больше мы так никогда не сделаем!

— Что я говорила! — воскликнула бабушка.

На следующий день все помирились с нами. Солнышко светило вовсю. А кот Василий съел рыбью головку и даже попросил ещё. И тогда мы поняли, что Василий не ел вчера рыбью головку ещё и потому, что мы кормили его из рук. Коты так есть не умеют, они едят только с блюдца или с пола.

Проверьте, и вы сами увидите.

Тётя Наша

— Как у тебя, Дима, волосы отросли! Вон какие длинные стали, — сказала я.

Сказала и вспомнила: это значит — лето кончается.

В деревне Диму не стригли. А как только он возвращался в город, его сейчас же вели к парикмахеру.

И правда, лето кончалось. Мальвы давно отцвели. На огороде было пусто. Только огурцы, оставленные на семена, лежали, как толстые бочоночки.

Наступил день отъезда. Экипаж-дребезгун и его возница ждали нас у крыльца. Вороные кони Фонарь и Мальчик были серьёзны: им предстояла долгая дорога.

Бабушка в последний раз обняла нас. Мне она сказала:

— Смотри, дерзкий носишко, не огорчай маму.

Нам было жалко уезжать из деревни, но домой в город тоже хорошо было вернуться. А главное — хотелось увидеть папу.

И какая это была радость, когда мы наконец увидели его на пристани! Сойдя с парохода, мы так и бросились к нему.

С Димой мы тут же и расстались. Его повезли прямо в парикмахерскую, а потом к ним домой. А мы поехали к себе домой.