В океане «Тигрис» - Сенкевич Юрий Александрович - Страница 19

ТАЛАССА, ТАЛАССА!

«Море, море!» — этим кличем, как повествует Ксенофонт, десять тысяч греков, отступая из Персии, приветствовали сверкающие просторы, к которым долго и самоотверженно пробивались.

Второго декабря в пять часов утра портовый буксир потянул нас от Фао в залив узким судоходным каналом, затем фарватером, тоже узким, не дающим лавировать, да к тому же забитым разными кораблями, — потому нам и требовался строго попутный ветер.

Около полудня, когда берег значительно отдалился и впереди совсем близко маячил выходной буй, буксир нас покинул, и парус наш наполнился.

И это действительно было начало. «Тигрис» наконец-то выходил на морскую волну.

Мы радовались и резвились, как мальчишки. Величали друг друга витиевато по-восточному: «Уважаемый натягиватель каната, не скажешь ли, когда мне сменить уважаемого поворачивателя рулевого весла». Тур на мостике громко провозглашал дошедшую до нас из девятого века клятву арабских капитанов:

«Мы, члены братства судоводителей, связаны обетами и клятвами не дать кораблю погибнуть, пока его не настигнет предопределенное. Мы, члены братства водителей судов, поднимаясь на борт, берем с собою наши жизни и судьбы. Мы живем, пока наш корабль цел, и умираем с его гибелью».

— И да придет к нам возможно позже Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, — вторил Рашад.

Суда, стоявшие вокруг на внешнем рейде, провожали нас гудками. «Славск», Одесса — прочли мы у одного из огромных сухогрузов на борту.

Мы проходили с ним рядышком, бок о бок. «Привет, Юра! — кричали с палуб. — Ура, Хейердал! Удачи! Счастливого пути!» А кто-то, видимо, судовой радист, просил уточнить марку нашей радиостанции и используемые ею частоты.

Затем ветер стих.

ШЛЮПКА СО «СЛАВСКА»

Мы остались без хода, без управления, на оживленнейшем фарватере, который надо было покидать возможно скорее, — как пешеходы на перекрестке, прозевавшие свой зеленый свет.

Надеялись, что хотя бы течением дотащит нас до буя, привяжемся и переждем затишье, — и буй приближался, до него оставалось каких-нибудь два кабельтова, но тут начался прилив и «Тигрис» поволокло обратно к берегу, к Фао.

Получался конфуз, скорее, правда, обидный, чем опасный, — днем наскочить на нас, не заметив, мог бы разве только слепой. Но это днем, а если штиль продержится до темноты?

До темноты, впрочем, было далеко, и страха мы не испытывали, одно унижение. Казалось, весь рейд наблюдает за нами и смеется: ай да «Тигрис»!

В волнах показалась странная посудина красного цвета, безвесельная, люди в ней, в оранжевых спасательных жилетах, то привставали, то приседали, словно качали пожарную помпу: шлюпка была оборудована ручным приводом к винту.

Она шла точно на нас, и по поведению ее экипажа видно было, что смеяться над нами они не собираются. Без лишних слов бросили нам буксирный конец и потащили к бую. Однако им не удавалось нас даже сдвинуть, десять человек в двадцать рук крутили винт без всякого эффекта.

— Пусть соединят нас с буем веревкой, попробуем подтянуться сами, — подал идею Тур.

Идея была правильная. Шлюпка с надписью т/х «Славск» налегке устремилась вперед, а мы наращивали канат бухта за бухтой — когда цель маячила

в двух шагах, последний узел, затянутый нами, развязался.

Сейчас легко вспоминать, а какое нас тогда взяло зло и какой стыд мы испытывали!

МОРСКОЙ ВОЛК

Спустили на воду свою надувную лодчонку, которой, если помните, океан вообще противопоказан, сели в нее вдвоем с Асбьерном и кое-как догребли до шлюпки — извиняться, знакомиться и держать совет.

— Давайте побуксируем вас «Славском»! — с ходу предложил моряк, помогавший нам стать борт о борт.

Я замялся: решение неожиданно кардинальное, трудно его обсуждать без санкции капитана — как капитан, согласится?

— Я капитан и есть, — успокоил моряк. И назвался: — Игорь Антонович Усаковский.

Теперь я о нем многое знаю. Тридцать четыре года службы на флоте, из них дюжина в антарктических широтах, на китобойце, опыт, знания — и юношеская решимость в любой критический момент брать ответственность на себя. А тогда, при первой встрече, даже чуть-чуть удивился: с чего бы лезть ради нас в спасательный бот?

Бот вернулся к «Тигрису» — пришлось и мне покрутить винт, запарился с непривычки, весла приятней, по-моему, — Усаковский же пересел в нашу резиновую лодку, и Асбьерн повез его на ожидавший невдалеке теплоход.

«Славск», громадина водоизмещением 18 000 тонн, надвигался медленно, осторожно. С него подали конец на шлюпку, к шлюпке прицепились мы — и процессия, коей никогда до того не видел и впредь не увидит Персидский залив, с черепашьей скоростью двинулась в путь.

НИКАК НЕ РАССТАТЬСЯ

Путь предстоял близкий: нам лишь бы убраться с фарватера и поштилевать где-нибудь в безлюдном уголке.

Около шестнадцати часов теплоход остановился, к нему подтянули и пришвартовали «Тигрис», и мы отправились на «Славск» с благодарственным прощальным визитом.

Капитан, однако, не был, как выяснилось, настроен на расставание. За ужином он осторожно намекнул, что время для выхода в залив выбрано не самое лучшее, в декабре норд здесь задувает редко. И предложил потянуть нас еще немножко, к маяку Шатт эль-Араб, до него примерно тридцать миль на юго-восток, — там все-таки легче ловить ветер и лавировать.

Тур колебался.

— Престижа вы не уроните, — настаивал Игорь Антонович. — Открытое море начинается за маяком. Я, в сущности, вывожу вас из района порта, разве это предосудительно?

В общем, в двадцать один час с минутами винты «Славска» заработали, и караван тронулся в прежнем порядке, теплоход, шлюпка в качестве амортизатора, следом — мы.

Утром проснулись от качки. Маяк — вон он, по волнам гуляют барашки, ветер свежий и до безобразия не подходящий, почти встречный.

Тур, Норман, Детлеф и я вновь переправились на «Славск» — подоскональнее разузнать насчет погоды. Запросили по радио прогноз, ответ получили неутешительный. Игорь Антонович готов был продолжать буксировку, но Тур взбунтовался: «Сколько можно? Пора, наконец, идти самостоятельно!» Усаковский взглянул на Хейердала с уважением: «Тогда — доброго пути».

НЕ СПИТСЯ

Четверть третьего ночи. Вскочил, как подбросило, — куда бежать, что хватать? — и опомнился. Комфорт, уют, тишина.

Чего недостает для счастья? Хруста камыша недостает? От наглаженных простыней отвык?

Пойду на корму, проведаю своих.

Проведал. Насколько мог видеть, все в порядке. Фонарь горит, трос натянут.

Движемся еле-еле, узла два даем — будет машинистам потом забот.

Не заснуть, и точка. Ладно, раз так, значит, на вахту. На чем остановился с вечера? На том, как утром третьего декабря на траверзе маяка Шатт эль-Араб мы покидали «Славск».

ПЕРВЫЙ ШТОРМ

Отшвартовались без блеска: крепко стукнулись носом о корпус «Славска», затем приложились еще раз, затем чуть было не попали под его винты. С большим трудом подняли парус, опустили оба выдвижных киля и пошли — не к Бахрейну, а скорее в сторону Кувейта. Под острыми углами к ветру — сразу определилось — «Тигрис». не ходит, для него предел — галфвинд, и то через силу, плюс еще снос течением, — практически нас волочило строго на запад.

День пролетел не помню в каких делах. К ночи волнение разыгралось, у двоих членов экипажа появились симптомы морской болезни. Решили стоять на вахте попарно и по две смены. Мне предстоит дежурить «собачью», перед рассветом, и по доброй привычке штормующих мореплавателей, когда им только и остается ждать дальнейших событий, я завалился спать.

Около двадцати трех меня разбудил крик Тура: «Все наверх!» На секунду почудилось, что ожили авралы «Ра», ветер свистит, бортовая качка, на палубе суета, Норман командует, Карло тянет канат — нет, я не на «Ра», там, среди океана, мы от мелей и рифов были избавлены, а здесь — прямо по курсу — огни, это остров Файлака, нас несет к его побережью, на камни.