Кровь эльфов - Сапковский Анджей - Страница 64

Частенько пользовалась предоставленным ей правом и задавала вопросы. И получала ответы. Однако все чаще ей доводилось отвечать на вопросы самой. Вначале Йеннифэр, казалось, вообще не интересовала ее судьба: ни детство в Цинтре, ни события более поздних, военных лет. Но потом вопросы становились все конкретнее. Цири вынуждена была отвечать – делала она это с большой неохотой, потому что каждый вопрос чародейки приоткрывал в ее памяти дверцы, которые она обещала себе никогда не отворять, хотела бы оставить запертыми раз и навсегда. После встречи с Геральтом в Соддене она считала, что начала «новую жизнь» и все, что было в Цинтре, перечеркнуто окончательно и бесповоротно.

Ведьмаки в Каэр Морхене никогда ни о чем не спрашивали, а перед приездом в храм Геральт даже потребовал, чтобы она ни словечком не обмолвилась, кем была. Нэннеке, которая, конечно же, все знала, постаралась, чтобы для других жриц и послушниц Цири была самой обыкновенной внебрачной дочерью рыцаря и кметки, ребенком, которому не нашлось места ни в замке отца, ни в халупе матери. Половина послушниц в храме Мелитэле были именно такими детьми.

Йеннифэр тоже знала тайну. Она была из числа тех, кому можно доверять. Йеннифэр спрашивала. О том. О Цинтре.

– Как ты выбралась из города, Цири? Каким образом тебе удалось скрыться от нильфгаардцев?

Этого Цири не помнила. Все обрывалось, терялось во мраке и дыме. Она помнила осаду, прощание с королевой Калантэ, бабкой, помнила баронов и рыцарей, силой отрывающих ее от ложа, на котором лежала раненая, умирающая Львица из Цинтры. Помнила головокружительную скачку по пылающим улочкам, кровавый бой и падение с коня. Помнила черного наездника в шлеме, украшенном крыльями хищной птицы.

И ничего больше.

– Не помню. Я действительно не помню, госпожа Йеннифэр.

Йеннифэр не настаивала. Задавала другие вопросы. Делала это деликатно и тактично, а Цири становилась все раскованнее. Наконец начала говорить сама. Не ожидая вопросов, рассказывала о своих детских годах в Цинтре и на Островах Скеллиге. О том, как узнала о Праве Неожиданности и о том, что приговор судьбы предназначил ее Геральту из Ривии, ведьмаку с белыми волосами. Рассказывала о войне. О бродяжничестве по лесам Заречья, о пребывании в деревне. О том, как Геральт нашел ее там и забрал в Каэр Морхен, в Пристанище ведьмаков, открыв тем самым новую главу в ее короткой жизни.

Однажды вечером она по собственному почину, без всяких вопросов, свободно, весело и здорово приукрашивая, рассказала чародейке о своей первой встрече с ведьмаком в лесу Брокилон, среди дриад, которые похитили ее и хотели силой задержать, переделать в одну из своих.

– Да! – сказала Йеннифэр, выслушав рассказ. – Много бы дала, чтобы видеть это. Я говорю о Геральте. Пытаюсь представить себе его мину, тогда, в Брокилоне, когда он увидел, какую Неожиданность подсунуло ему Предназначение! Думаю, у него было чудненькое выражение лица, когда он узнал, кто ты такая!

Цири расхохоталась, в ее изумрудных глазах заплясали дьявольские огоньки.

– Уж да! – прыснула она. – Мина была та еще! Еще какая! Хочешь взглянуть? Я тебе покажу. Глянь на меня.

Йеннифэр расхохоталась.

«Этот смех, – подумала Цири, глядя на летящие на восток тучи черных птиц, – этот смех по-настоящему сблизил нас. Ее и меня. Мы поняли, и она, и я, что можем вместе смеяться, говорить о нем, о Геральте. Мы вдруг стали близки друг другу, хотя я прекрасно знаю, что Геральт одновременно связывает нас и разделяет. И что так будет всегда.

Нас связал этот общий смех.

И то, что случилось двумя днями позже. В лесу, на холме. Тогда она показала мне, как отыскивать…»

– Не понимаю, зачем мне искать эти… Опять забыла, как они называются…

– Интерсекции, – подсказала Йеннифэр, выбирая репьи, вцепившиеся в рукав, пока они продирались сквозь заросли. – Я тебе покажу, как их обнаруживать. Это места, из которых можно черпать Силу.

– Но я уже умею черпать Силу. А ты сама учила меня, что Сила – везде. Так зачем же мы лазаем по кустам? Ведь в храме полно энергии!

– Верно, ее там немало. Именно поэтому храм и построили в том, а не в каком-то другом месте. И потому же на территории храма тебе кажется, будто черпать энергию так легко.

– У меня уже ноги болят! Присядем на минутку, ладно?

– Ладно, утенок.

– Госпожа Йеннифэр?

– Да?

– Почему мы всегда черпаем Силу из водных жил? Ведь магическая энергия – везде. Есть в земле, правда? В воздухе, в огне?

– Правда.

– А земля… О, здесь вокруг полно земли. Под ногами. И всюду есть воздух! А если нам захочется огня, то ведь достаточно разжечь костер и…

– Ты еще слишком слаба, чтобы вытягивать энергию из земли. Еще слишком мало знаешь, чтобы тебе удалось добыть что-либо из воздуха. А играть с огнем я тебе категорически запрещаю! Я уже говорила: ни в коем случае нельзя касаться энергии огня!

– Не кричи. Я помню.

Они молча сидели на поваленном сухом стволе, слушая ветер, шумящий в кронах деревьев, и дятла, заядло долбившего где-то неподалеку. Цири хотелось есть, и слюна густела у нее от голода, но она знала, что жалобы ничего не дадут. Раньше, месяц назад, Йеннифэр реагировала на такое нытье сухой проповедью об искусстве обуздывать примитивные инстинкты, а позже просто отделывалась пренебрежительным молчанием. Протестовать было так же бессмысленно, как и обижаться на прозвище «утенок». Результаты были одинаковыми. Никакими.

Чародейка выдернула из рукава последний репей.

«Сейчас она о чем-то спросит, – подумала Цири. – Я слышу, как она думает. Снова спросит о чем-то, чего я не помню. Либо помнить не хочу. И напрасно спросит! Я ей не отвечу. Все это – в прошлом, а в прошлое нет возврата. Она сама когда-то так сказала…»

– Расскажи о своих родителях, Цири.

– Я их не помню, госпожа Йеннифэр.

– Так вспомни, пожалуйста.

– Папы я действительно не помню, – сказала Цири тихо, подчиняясь приказу. – Ну… Почти совсем… Маму… Маму – да. У нее были длинные волосы, вот такие… И она всегда была грустной… Я помню… Нет, ничего не помню…

– Пожалуйста, припомни.

– Не помню!

– Посмотри на мою звезду.

…Кричали чайки, пикирующие в пробелы между рыбачьими лодками, где они хватали отходы и выбрасываемую из ящиков рыбью мелочь. Слабо полоскались на ветру паруса драккаров, над пристанью стелился пригнетаемый туманом дым. В порт входили триремы из Цинтры, блестели желтые львы на голубых стягах. Дядя Крах, который стоял рядом и держал на ее плече огромную, как у медведя, лапу, вдруг опустился на одно колено. Выстроившиеся в ряд воины принялись ритмично бить мечами по щитам.

По помосту шла королева Калантэ. Ее бабушка. Та, которую на Островах Скеллиге официально именовали Ard Rhena, Верховная Королева. Но дядя Крах ан Крайт, ярл Скеллиге, продолжая стоять на одном колене и опустив голову, приветствовал Львицу из Цинтры титулом менее официальным, однако считавшимся у островитян более почтительным:

– Будь здорова, Модрон.

– Княжна, – сказала Калантэ холодно и властно, вообще не глядя на ярла. – Иди сюда. Иди ко мне, Цири.

Рука бабушки была сильная и твердая, как рука мужчины, перстни на ней ледяные.

– Где Эйст?

– Король… – не сразу ответил Крах, – в море, Модрон. Ищет обломки… И тела. Со вчерашнего дня.

– Как ты позволил? – крикнула королева. – Как мог допустить? Как ты мог это допустить, Крах? Ты, ярл Скеллиге! Ни один драккар не имеет права выйти в море без твоего разрешения! Почему ты позволил, Крах?!

Дядя еще ниже опустил рыжую голову.

– Коней! – бросила Калантэ. – Мы едем в форт. А завтра на рассвете я отплываю. Забираю княжну в Цинтру. Никогда не разрешу ей сюда вернуться. А ты… У тебя передо мной крупный долг, Крах. Когда-нибудь я пожелаю, чтобы ты его вернул.

– Знаю, Модрон.

– Если я не сумею тебе напомнить, это сделает она. – Калантэ взглянула на Цири. – Ей вернешь свой долг, ярл. Ты знаешь как.