Витька Мураш - победитель всех - Томин Юрий Геннадьевич - Страница 15

— Нет, — говорит Колька.

— Она карандаши катает под партой. Специально так, чтобы мне одному только слышно было.

Наташка засмеялась.

Потом она спрыгнула с крыльца и побежала по улице.

Я стою и не понимаю, что это ей вдруг так весело стало. Смотрю, как она бежит по улице, и вдруг увидел Иллариона. Он уже ушел далеко. А не заметили мы его сразу потому, что он шел вдоль забора, где не так грязно. Там он на свои ботинки не два пуда грязи наберет, а на полпуда меньше.

— Вон человек высокой культуры, — показываю я Кольке.

Бежать мы за ним не стали. Просто пошли побыстрей. Нам все равно, мы идем прямо по лужам. А Илларион выбирает места, где посуше. То прямо идет, то вбок прыгнет — ходом коня.

Но вот Илларион вышел на асфальт и зашагал нормально.

В общем, догнали мы его у самого пятиэтажного дома, как раз где Колька живет и Илларион тоже, потому что им там дали трехкомнатную квартиру.

— Стой, — говорю я, — дело есть.

Илларион остановился у самой парадной. Посмотрел на нас спокойно. Я даже подумал, что не удирал он от нас, а просто ушел пораньше, да и все.

— Какое дело?

— Насчет высокой культуры, — говорю я. — И насчет низкой тоже.

— А я тут при чем? — спрашивает Илларион. — Я про культуру ничего не говорил. А за свои слова про девчонок я отвечаю. Могу и сейчас повторить.

— Тут не в девчонках дело. Дело как раз в ребятах. Ты нашего класса не знаешь. Ты вообще еще никого не знаешь. Откуда ты взял, что мы несправедливые? У тебя есть право целый класс обвинять?

— Никого я не обвинял, — отвечает Илларион. — Сказал, что думаю.

— Сейчас я тебе тоже скажу, что думаю, — говорю я. — Давай только отойдем отсюда.

Илларион посмотрел на меня, подумал — как-то очень спокойно, будто и не понимает, что он сейчас получит.

— Драться я не буду.

— Да и мы драться не будем, — говорю я. — Дадим тебе по паре банок — и пойдешь домой к маме.

— Вы, может, и дадите, а я не могу.

— И не надо, — говорю я. — Мы ведь тебя зовем, чтобы тебе отвесить, а не чтобы ты нам. Или у тебя коленки слабые от высокой культуры?

— Мне запрещено драться.

— Мама запретила или папа?

— Я боксом занимался в Ленинграде. И у меня разряд.

Колька засмеялся:

— Да ты нас не пугай.

— Я не пугаю. Просто боксерам запрещено драться. Вы меня можете бить, а я вас нет.

— Ты правда, что ли, боксер? — спрашивает Колька.

— У меня юношеский разряд.

— Покажи значок.

— Он дома.

— Что же нам с тобой делать? — спрашиваю я.

— Не знаю, — говорит Илларион.

Я стою и думаю, что все получается как-то странно. На вид Илларион такой, что и не пару, а десять банок выдержит. С таким даже приятно подраться. Особенно мне. Потому что из наших ребят со мной никто один на один не справится. Но если Илларион вправду боксер, то он должен быть сильнее меня. А выходит, что он как будто слабее девчонки. Та хоть сдачи может дать.

Для проверки я все-таки ткнул Иллариона кулаком в грудь. Вполсилы. Но попал я не в грудь, а в ладонь, которую Илларион успел подставить.

Он ничего не сказал. Побледнел только.

Я говорю:

— Колька, а он и вправду боксер.

Только я это сказал, из парадной выходит женщина. Смотрит на нас и улыбается, как будто мы ей самая родная родня.

Я сразу догадался, что это мать Иллариона.

Она говорит:

— Здравствуйте, мальчики. Ларик, я вижу, у тебя уже здесь друзья появились?

Я думаю: пожалуется или нет? Если пожалуется, то лучше ему было в наш поселок не приезжать.

— Это из нашего класса, — говорит Илларион.

— Вот и хорошо! — Она как будто еще больше обрадовалась. — Идемте к нам все вместе обедать. У нас как раз все готово.

Мы с Колькой стоим и даже сказать ничего не можем от удивления. Что это мы к незнакомым обедать пойдем? Особенно после того, как я Иллариону хотел банок надавать.

Наконец я сообразил.

— У нас тоже все готово, — говорю. — Мы домой пойдем.

Но она нам даже дорогу загородила. Прямо толкает нас в парадную.

— Ларик, что же ты стоишь, приглашай своих друзей.

Илларион говорит тихонько, чтобы она не услышала:

— Идите, она вас все равно не отпустит.

И мы пошли, вот что удивительно. Потом я, когда этот случай вспоминал, подумал, что пошли мы просто от удивления. Мы ждали, что она за Иллариона будет заступаться или он сам будет ей жаловаться, а нас в гости позвали.

Правда, она нас еще за руки тянула.

Квартира у них такая же, как у Кольки, только вся заново обклеенная и на одну комнату больше. В передней было так чисто, что я долго искал, куда бы поставить портфель, и засунул его за ящик под вешалкой.

Мы с Колькой сразу заметили боксерские перчатки, которые висели на стене. Значит, не врал Илларион.

— Вас как зовут, мальчики?

Мы сказали.

— А меня Валентина Павловна. Идите на кухню, мойте руки, и пойдем в столовую.

Я говорю:

— В столовой сейчас перерыв.

Она засмеялась.

— Проходите в эту комнату. Ларик, покажи мальчикам, где мыло, полотенце и все остальное.

Идем мы на кухню, а у меня ноги как будто сами к двери поворачивают — удрать хочется. Просто сам удивляюсь — до чего мне неудобно.

Илларион идет впереди, и вид у него тоже не очень-то веселый. Ткнул он пальцем в боковую дверь и говорит:

— Здесь уборная.

А я весь какой-то нервный. Как будто внутри у меня что-то натянулось. Вроде бы и сказать что-то надо, а чего, не знаю. Заглянул за дверь и говорю:

— Хорошая уборная.

Колька засмеялся. Илларион тоже прыснул. И всем нам стало полегче.

Но оказалось, что легкость эта временная.

Пока Илларион показывал нам свой разрядный значок и грамоты от спортшколы, пока мы примеряли его перчатки, все было ничего. Я даже подумал, что зря мы собирались надавать ему банок. Может быть, он не хуже нас, только у него мозги в другую сторону работают.

Но потом Валентина Павловна позвала нас обедать.

На столе была белая скатерть. Это мне сразу не понравилось. У нас белую скатерть мать накрывает, только когда гости. Пока гости не придут, мне даже к столу подходить не разрешают, хотя потом гости все равно эту скатерть заляпают.

Мы сели, и я вижу, что Колька потихоньку отодвигается вместе со стулом, чтобы скатерть коленками не запачкать.

Валентина Павловна начинает разливать суп, а я вижу, что на столе стоит лишняя тарелка. Ну, думаю, сейчас главный инженер придет, только этого еще не хватало.

Валентина Павловна кричит:

— Наташка!

И из комнаты, в которой мы не были, выходит эта самая Наташка.

— Наташа, — говорит Валентина Павловна, — сестра Ларика. А это Витя и Коля — друзья Ларика.

Я вообще на девчонок внимания не обращаю. И на эту Наташ… То есть я хочу сказать, что до этой Наташи мне тоже дела никакого нет. Она стоит себе и меня разглядывает — меня почему-то одного, а на Кольку не смотрит. А я на нее смотрю и чувствую, будто у меня внутри холодок какой-то. Прическа у нее вроде как у Женьки Спиридонова, только у нее получаются не лохмотья, а нормально. Прическа мне тоже до лампочки. Мне вообще все равно, кто как одевается. А уставился я на нее потому, что на ней был пояс. Широкий кожаный пояс с двумя рядами дырочек и заклепками. О таком поясе я мечтаю уже сто лет, еще с прошлого года. Мне этот пояс для ножа нужен — для рыбацкого ножа в ножнах, который я нашел около причала.

Наташа усмехнулась, дернула подбородком и спрашивает:

— Ты чего на меня так смотришь, Витя?

Сказала она это так, будто она не девчонка, а моя мама.

А я почему-то растерялся и говорю:

— Здравствуйте.

Все засмеялись. Наташа говорит:

— Привет, Витя.

И все опять засмеялись, и даже Колька.

Валентина Павловна говорит:

— Наташка, не дури.

Наташа пожала плечами и села за стол. Пояса мне уже не видно, и я перестал на нее смотреть.

Пока ели суп, я только об одном и думал: как бы на скатерть не капнуть. Лицом прямо в тарелку влез, чтобы от тарелки до рта ближе было.