Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай(без илл.) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 42

— Я поняла, Пепе! — воскликнула женщина, бросив на мужа довольный взгляд. — Сеньор адмирал хочет сказать об изгнании мавров! Говорят, недавно мы захватили их город Гранаду, и там было великое торжество, и сама донья Изабелла первая въехала в город…

— Но эта победа — лишь начало великих деяний нашего времени, — продолжал Колумб. — Теперь в Гранаде есть христианские церкви, а скоро они появятся и в далеком Катае. Мы хотим послужить господу, а ты, неразумная женщина, мешаешь нам! — Будь у тебя больше веры, ты бы сама благословила этого славного моряка на великий подвиг!

Моника была поражена. Она посмотрела на адмирала, потом на своего мужа, понурила голову и набожно перекрестилась. Наконец, справившись со смущением, она взволнованно спросила Колумба:

— Это правда, сеньор? Вы в самом деле пускаетесь в путь, чтобы послужить богу?

— Конечно, добрая женщина! — вмешался в разговор Луис. — И если не сам бог поведет нас, то уж наверняка один из его ангелов!

— Ты тоже так думаешь, Пепе? Неужели нас обманывали и возводили на сеньора адмирала напраслину?

— А что ты обо мне слышала? — спокойно спросил Колумб. — Не бойся, говори все, как есть, я не буду сердиться.

— Сеньор, у вас, как у всех людей, есть враги. Вы сами знаете, что могут думать о вас жены, матери и невесты моряков Палоса! Они говорят, вы нищий…

— Да, я беден, и от этого никуда не денешься. Но разве бедность считается в Палосе преступлением?

— Бедняков нигде не уважают, сеньор. Почему, я и сама не знаю, только мы даже себя и то не уважаем! Еще говорят, вы не кастилец, а генуэзец.

— И это правда. Но с каких пор моряки Могера перестали ценить граждан Генуэзской республики, прославившихся своими подвигами на всех морях?

— Не знаю, сеньор, только многие говорят, что если человек не кастилец, как наша донья Изабелла, хорошего от него нe жди. Во всяком случае, быть генуэзцем не так почетно, как быть испанцем. Я бы охотнее отпустила моего Пепе в плавание с настоящим испанцем, особенно если он родом из Палоса!

— Да, доводы у тебя любопытные, хотя и не слишком убедительны, — проговорил Колумб, выдавая свои чувства только натянутой улыбкой. — Но разве бедняк и генуэзец не может служить богу, как всякий христианин?

— Наверно, может, сеньор. Теперь и я думаю об этом плавании не так, как раньше. Потому что теперь я сама видела вас, говорила с вами и знаю, куда и зачем вы плывете. И все-таки тяжко молодой женщине отпускать в такую даль мужа, отца ее единственного ребенка!

— Взгляни, женщина! — сказал Колумб, указывая на Луиса. — Вот перед тобой знатный юноша, единственный наследник целого рода, настоящий кастилец, достаточно прославленный и богатый, чтобы идти куда хочет и делать что хочет. А между тем он по доброй воле отправляется со мной, покидая свою возлюбленную, которая не только не стала его удерживать, а, напротив, благословила в далекий путь! — Неужто это правда, сеньор? — с живостью спросила Луиса женщина.

— Разумеется! — ответил тот. — Все мои надежды я возлагаю на это плавание! Разве я не сказал, что нас поведет прекрасный ангел?

— О, эти знатные сеньоры кого хочешь заговорят! Но, сеньор адмирал — вас ведь так надо величать? — рассказывают еще, что от этого путешествия только вам будет прок — и почести и богатства, — а простым морякам достанется нищета и смерть! Еще недавно вы были бедны и безвестны, а сейчас — уже королевский адмирал, хотя, говорят, если вы встретитесь в открытом море с венецианскими галерами, они на это не посмотрят!

— Но какое до всего этого дело твоему мужу? Я отправляюсь туда же, куда и он, меня ждут те же опасности, и я тоже рискую своей жизнью. Если мы добудем золото, он получит свою долю! Если нам улыбнется удача и мы доплывем до цели, твой Пепе только выиграет. А перед богом мы все равны, и он не станет спрашивать, кто был беден и кто богат, кто был генуэзцем и кто кастильцем.

— Все это так, сеньор, и все же молодой жене нелегко расстаться с мужем! Ну, а ты, Пепе, ты в самом деле хочешь отправиться вместе с адмиралом?

— А мне-то что, Моника! Мне приказано служить королеве, вот я и служу. Нам, морякам, рассуждать не приходится! Только теперь, послушав его милость, я уже не так опасаюсь этого плавания.

— Если ваше путешествие и впрямь может послужить славе божьей, тебе, мой, муженек, не след отставать от других! Сеньор! — прибавила она, обращаясь к Колумбу. — Разрешите моему Пепе переночевать дома. К утру он непременно вернется на «Санта-Марию»!

— А кто поручится, что он выполнит свое обещание?

— Сеньор, мы ведь тоже христиане!

— Что ж, это верно, — согласился Колумб. — Пепе, у нас и без тебя хватит гребцов. Иди сейчас к жене и сыну, нотолько смотри, поутру ты должен быть на своем месте!

Моника рассыпалась в благодарностях, и Колумб подумал, что этой славной испанке с добрыми глазами, пожалуй, можно доверять.

Пока гребцы готовили шлюпки, адмирал и Луис прохаживались по песчаному берегу и вели серьезный разговор.

— Вы видите, что мне приходится выносить, какие трудности преодолевать, чтобы добиться даже такой мелочи! — грустно, хотя и без горечи заметил Колумб. — Быть генуэзцем — преступление, бедняком — вдвойне, а говорить и думать не то, что думают другие, — смертный грех. Но настанет день, граф де Льера, когда Генуя будет гордиться тем, что была родиной Христофора Колумба, и когда ваша надменная Кастилия будет оспаривать у нее эту честь! Вы богаты и знатны от рождения, юный мой сеньор, и вы не торопитесь вступать на путь великих дел, которые приведут вас к славе. Но я отягощен годами, голова моя поседела от времени и страданий, и мне больно думать, что я только приступил к осуществлению того, что заставит людей помнить мое имя.

— Что делать, сеньор, так уж ведется на этом свете! Люди способные, но незнатные стараются возвыситься до положения, которое бы соответствовало их достоинствам, а те, кто всё имеет от рождения, часто довольствуются почетом и славой, завоеванными их предками. Чему же тут удивляться? Так уже заведено, и такова человеческая натура.

— Вы правы, Луис, но одно дело — философия, а другое — действительность. Вы прямой и бесстрашный юноша, Луис, вас не пугали ни мечи мавров, ни насмешки испанцев — и тем и другим вы отвечали с одинаковым мужеством. Скажите же мне сейчас, неужели вы, кастилец, считаете меня хуже ваших соотечественников только потому, что я родился в Генуе?

— Наоборот, сеньор, если Геную представляет Христофор Колумб, а Кастилию — всего лишь Луис де Бобадилья! — со смехом ответил юноша.

— Добро бы так! Но вы слышали, что думает обо мне жена этого матроса Пепе? Вы держитесь этого же мнения?

— А что вы хотите, сеньор Христофор? Люди всюду одинаковы, и у нас, и в Италии, и в Англии. Каждый воображает, что он лучше своих соседей. От этого никуда не уйдешь.

— Я задал вам прямой вопрос, Луис, и не годится отвечать на него отговорками.

— Не надо смешивать честный, но вежливый ответ с уклончивым. Мы, кастильцы, считаем себя смиренными и преданными слугами божьими и потому воображаем, будто одни мы безупречны, а все остальные погрязли в пороках. Но клянусь святым Яго, одной такой королевы, как донья Изабелла, и одной такой девушки как Мерседес де Вальверде, вполне достаточно, чтобы возгордиться своей нацией!

— Такая преданность своей королеве и своей возлюбленной вдвойне похвальна, — с грустной усмешкой заметил Колумб. — Видно, этим мне и придется удовлетвориться вместо ответа. Но пусть я не кастилец! Сам Гусман не отважился — отправиться в Катай, и королевский дом Трастамары вынужден был прибегнуть к услугам генуэзца! Провидение выбирает своих слуг, не считаясь с их родом и племенем. Посмотрим, посмотрим, юный мой сеньор, что скажет восхищенное человечество через какие-нибудь три месяца!

— Сеньор адмирал, я от души надеюсь, что мы достигнем острова Сипанго и царства великого хана! А если нет… Мы не отступали перед трудностями и невзгодами, хватит у нас сил и на то, чтобы пережить разочарование!