Лоцман - Крапивин Владислав Петрович - Страница 45

Вот тогда он и сказал, что мальчики ничуть не хуже цезарей. По крайней мере, нет на мальчиках ни крови, ни обид человеческих. И Закхей, оторопев сперва, заспешил к плотнику Иосифу с жалобой на сына, ведущего недетские, возмутительные речи…

– Закхей давно злится на меня, – сказал Мальчик девочке и Барашку. – Еще с той поры, когда мы поспорили с ним о греческой букве альфа… А недавно он рассердился опять, потому что я подобрал в школьном мусоре кусок старого свитка для воздушного змея. Он раскричался, что я не ценю мудрости написанных слов, а это был потрепанный, выброшенный обрывок. И к тому же там не было написано ни слова правды… А змей получился хороший.

– А правда, будто ты говорил большим ребятам, что можно сделать громадный змей и полететь на нем? – спросила девочка.

– Можно полететь и без змея… – задумчиво начал Мальчик, но вдруг замолчал и прислушался. Потом вскочил. – Мама зовет. Пойду. Она всегда беспокоится, если меня долго нет… – И он прыгнул с крыши…

На этом тогда и кончилась моя рукопись.

Она осталась лежать запертая в ящике стола среди старых бумаг и блокнотов. Теперь я впервые за долгое время подумал с тревогой: в порядке ли дома все мои бумаги?.. А впрочем, что с ними сделается…

Звезды и огоньки по-прежнему светили сквозь стены. Сашка спал, сунув ладони под щеку. Чиба-котенок уснул у него в ногах. Где-то опять пробили часы – я не понял, сколько раз.

Я снова взял Тетрадь. Перевернул страницу с рисунком. И начал писать на чистом листе – просто так, запросилась рука.

«…В тот вечер Мальчик лег рано и потому рано проснулся…

Он любил спать на свежих стружках, которые оставались после работы отца. Сгребал их в углу, мать накрывала эту кучу куском дерюжной ткани, и он сворачивался калачиком на такой постели, вдыхая запах свежеоструганного дерева. Но, конечно, скоро накидка сбивалась, и Мальчик оказывался на щекочущих упругих завитках. Утром он, смеясь, прыгал, – вытряхивал стружки из-под холщовой, просторно скроенной рубашки – единственной своей ребячьей одежки для ночи и для дня. Стружки застревали и в волосах. Иногда мама ставила его перед собой и, вздыхая, выбирала из густых каштановых прядей желтые древесные колечки и ленточки. А потом прижимала его к себе. Но, сделавшись постарше, Мальчик стал стесняться маминых ласк и, увернувшись, убегал на улицу, хотя потом и покусывала совесть…

…Сейчас он сидел на плоской, обмазанной глиной крыше и сам рассеянно вытаскивал стружки из волос. И думал, как починить побитый ветром змей. То есть он зналкак, но не хотелось браться. Было хорошо просто так сидеть на крыше, которую уже грело солнце, и смотреть по сторонам. Назарет, обычно бесцветный и выжженный лучами, казался сейчас уютным и даже красивым городком. Склоны были не серыми, а ярко-зелеными, небо над головой – густо-синим. Кричали петухи…

Опять пришел малыш Барашек, забрался на крышу и сел поодаль. Нерешительно сказал:

– Здравствуй…

– Здравствуй, – откликнулся Мальчик. – Садись ближе… Почему ты всегда такой, словно чего-то боишься?

– Большие мальчики часто прогоняют, – признался Барашек, задумчиво болтая коричневыми ногами. В голосе его не было обиды, только простое объяснение. – Иногда берут играть, но редко. Чаще всего гонят…

– Я никогда не прогоняю маленьких, – сказал Мальчик.

– Да, я знаю, – кивнул Барашек. – Но другие не так. И я привык бояться.

– Не бойся. Садись ближе…

Барашек придвинулся. Глянул светло-карими глазами – и нерешительно, и доверчиво.

– Можно, я спрошу?

– Спрашивай.

– Ты вчера говорил ребятам, что люди всему научатся… Всему на свете. Да?

– Да! – оживился Мальчик. – Правду говорю тебе, пройдет не так уж много лет, и люди откроют всякие тайны о том, как устроен мир…

– И будут знать, из чего сделано солнце, и почему на деревьях растут листья, а на птицах – перья? И что за краем Земли, и…

– Правду говорю тебе, будут. Узнать это не так уж трудно, надо только время… Гораздо труднее другое, Барашек.

– Что?

– Ну, например, чтобы большие мальчики не прогоняли маленьких… И чтобы взрослые не обижали ребят, и чтобы никто не врал друг другу. Чтобы все любили всех и были добрыми… На это уйдут тысячи лет…

– Ну уж… – осторожно не поверил Барашек. Он был славный малыш, и умение быть добрым, несмотря на обиды и шишки, не казалось ему трудным. А вот разные чудеса…

– Ты еще говорил, что люди научатся летать…

– Да, – сказал Мальчик. И притих. Ему показалось, что мать в доме окликнула его.

Помолчал и Барашек. Придвинулся еще, прислонился к Мальчику плечом и спросил полушепотом:

– А когда это будет? Чтобы летать…

– Будет… – рассеянно отозвался Мальчик и прислушался опять. Потом вздохнул: – Только одному люди не научатся никогда…

– Чему? – огорчился Барашек.

– Сделать так, чтобы, когда человек летает, мама за него не боялась…»

1990 г.