Лоцман - Крапивин Владислав Петрович - Страница 25

– Пусть решает сам, – сказал я.

Сашка не поднял головы. Все молчали. В этом молчании Сашка боком сделал два шаркающих полушажка. Ко мне. Плечом коснулся моего локтя. Нерешительно взял меня за обшлаг. Тепло прошло по мне от головы до пяток. Но я сказал сухо:

– Пошли в гостиницу. Спать пора.

– Только пускай Крючок поклянется, что больше… – начала девица и вдруг заверещала, прижав к подбородку растрепанные косы. На кроссовке у Сашки сидела белая крыса с черным, как у морского кота, хвостом-жалом.

– Чибу не узнала, что ли? – сказал девице Кирилл…

Этот случай разрядил обстановку, все, кроме Сашки, посмеялись. Правда, как-то нервно. Пантюхин сказал:

– Я отвезу вас до гостиницы. Пошли, лоцман. – Взял Сашку за плечо, мягко двинулся к двери. Тот послушался.

– Игорь Петрович, задержитесь на минутку, пожалуйста, – попросил Кирилл. Он был сейчас похож не на матадора, а на смущенного студента. Я остался.

– Игорь Петрович, вы за ним поглядывайте, ладно? – тихо сказал Кирилл. – Раз уж так получилось… А то у него общий алгоритм паршивый…

– То есть?

– Ну, существует такое понятие – алгоритм пути, – хмурясь, вмешался Збаров. – Или алгоритм события… Можно сосчитать с большой долей вероятности… Мы стараемся рассчитывать, когда отправляем проводника. А на Сашку как ни посчитаешь, обязательно выскакивает возможность чего-то… такого. Иногда вообще… прямо трагический потенциал… В этот раз, когда направляли, все вроде было нормально. А сегодня утром пересчитали на всякий случай (душа-то неспокойна), и – мамочки мои – сплошные минусы на выходе! Белые на черном…

Неуютно мне стало, зябко…

– Но зачем же вы тогда…

Кирилл перебил меня:

– Да сейчас-то уже все в порядке. Этот вариант мы нейтрализовали. Правда, скандальным путем, но…

– Я не про этот вариант, а вообще. Зачем вы его посылаете, если… этот алгоритм ваш такой.

– Это не наш, это его алгоритм, – неохотно сказал Кирилл. – А посылаем… потому что это лучше, чем если бы он сам… Разве удержишь? Есть птички, которые в клетке не живут.

Девица шумно шмыгнула носом и объяснила:

– Это все равно, что стараться запретить поэту стихи сочинять. Как он это сможет, если он даже думает стихами?

Я вспомнил, как Сашка дирижировал пространствами… А потом почему-то, как нес его через каменную осыпь к месяцу. И ощутил в нагрудном кармане теплый камешек.

Кирилл, морщась, переступил с ноги на ногу. Я сказал:

– Мне очень жаль, что я так неловко… лягнул вас.

– Ничего, – буркнул он. – Будем считать, что это вроде автографа.

4. К вопросу о педагогике

В машине мы молчали. Пантюхин высадил нас у гостиницы и коротко попрощался, сказав, что завтра утром уезжает. Взлохматил Сашке волосы и укатил.

В комнате Сашка увидел очки. Спросил нерешительно:

– Это что?

– Подарок тебе. От «Даблстара»…

Непонятно, обрадовался ли он. Примерил очки, снял, помахал ими. Скинул кроссовки, с ногами забрался на кровать. Тихонько сел, привалился к стене. Натянул очки на поднятые к подбородку коленки, пощелкал резиной…

Я копался в «сидоре», отыскивая чистую рубаху.

Молчание давило нас обоих.

Наконец Сашка сказал, будто издалека:

– Игорь Петрович, простите меня, пожалуйста…

Я понимал, что веду себя дурацки, и все же ответил надуто:

– Ну, ты же знал, на что идешь, когда хотел удрать. Чего теперь извиняться?

– А вы… очень обиделись?

– А ты как думаешь? Радоваться мне, что ли?

Кажется, Сашка чуть-чуть ощетинился.

– А тогда… зачем согласились, чтобы я опять с вами?

«А ты почему захотел, чтобы опять вместе?» – чуть не спросил я. Но вместо этого получилось:

– А затем, что показалось… что возвращаться с «пилигримами» тебе совсем уж тошно. И еще…

Он стыдливо стрельнул глазами.

– Что?

– Я не привык бросать тех, кто со мной в Дороге…

Эх, зачем я его так? Будто наотмашь… Идиот старый!

Сашка сжался. Потом спросил глухо:

– Что же мне теперь? Головой о стенку стукаться?

Чтобы как-то все смягчить, я проворчал добродушно:

– Если голова дурная, расплачиваются другим местом…

Сашка не смягчился. Спросил пренебрежительно:

– А для вас было бы удовольствием отлупить меня, да?

«Дурень, – чуть не сказал я. – Даже своих детей я сроду пальцем не трогал…» – Но опять меня защекотал этакий педагогический зуд.

– Дело не в удовольствии, просто для назидания следовало бы тебе всыпать горячих… Кстати, имею право! Ты сам ко мне в племянники записался. Так что я мог бы взгреть тебя, как родственник.

Сашка опять сильно щелкнул резинкой очков. И сообщил:

– Один пробовал. В прошлом году… Месяц с прокушенным пальцем в больницу ходил.

– И кто же этот неудачливый воспитатель?

– П-папочка, – с непередаваемой интонацией сказал Сашка.

Тут мне совсем стало тошно. И чтобы это скрыть, я постарался проговорить со сдержанным упреком:

– Весьма сочувствую твоим семейным неприятностям… Но, в конце концов, не я в них виноват. И не я толкал тебя на… сегодняшнее приключение. Так что зря ты на меня дуешься.

– Это вы… дуетесь.

– Но у меня-то есть основания!

– А у меня… А мне теперь что? – И вдруг он предложил, хихикнув: – Ну, давайте в угол стану. Коленями на горох.

– Где ты горох-то возьмешь?

– Ну… тогда просто так. Меня маленького мама носом в угол ставила…

– Видимо, недостаточно…

– Ага, – отозвался он с намеком на прежнюю дурашливость. – Хотите, стану? – И спустил ноги с кровати. Это была уже наполовину игра.

– По-моему, ты сам хочешь. Наверно, для очищения души от греховной тяжести.

– Встаю, – решительно вздохнул Сашка. И шагнул в угол между окном и креслом. Встал ко мне спиной. В нарочито покаянной позе: пятки раздвинул, колени свел, голова ниже плеч. И начал легонько поддавать ногой очки, которые держал за резинку в сложенных за спиной руках.

Я закрыл «сидор». Сказал Сашкиной спине:

– Какой смирный, послушный ребенок. Всегда бы такой…

Он поддал очки сильнее и пробубнил не обернувшись:

– Между прочим, это тоже унизительная процедура. Торчать вот так…

Я изобразил сдержанное злорадство:

– Естественно. Всякое наказание унизительно. Ибо оно – наказание, а не праздник.

– Значит, вы меня наказали? – обрадовался Сашка.

– Здрасьте! По-моему, ты сам себя наказал.

Он поглядел через плечо:

– И долго мне так стоять?

– Наверно, пока дурь из головы не улетучится.

– Тогда всю ночь, – печально сказал Сашка.

– Ночь не ночь, а пока я не вернусь, стой.

– А вы куда? – испугался он.

– Это детям до шестнадцати знать не полагается.

По правде говоря, я хотел пройтись по улице, а потом заглянуть в бар и пропустить рюмку коньяка. Нужно было очухаться от всего, что случилось, и заодно решительной мерой снять давление, а то в голове начинался гипертонический гудеж.

…Так я и сделал. Потолкался среди все еще шумной, хотя и поредевшей карнавальной толпы. Все обсуждали взлет «Даблстара». Одни уверяли, что это пришельцы, другие – что подготовленный организаторами праздника аттракцион. Третьи с ними спорили, что никто ради аттракциона не разрешил бы разрушать памятник природы и древности.

Я спохватился, что ни о чем не расспросил Пантюхина. Как могло оказаться, что корабль стоял на площади несколько веков? Неужели «Даблстар» когда-то ушел по вектору времени назад и приземлился в прошлом? И значит, у них в корабле совсем иной темп времени? Ведь Пантюхин вовсе не библейский старец, а кроме того, там есть даже и мальчишка. Откуда он вообще, этот «Даблстар»? Что ищет, в каких пространствах?

От размышлений голова загудела сильнее, но порция в баре оказала благотворное воздействие. И я с удовольствием вспомнил, что за три дня путешествия в этих краях мои прежние хвори не потревожили меня. Что ни говори, а благодаря Сашке.