Красный корсар - Купер Джеймс Фенимор - Страница 26

— Значит, мой покойный супруг, всеми почитаемый искусный моряк, оснащал свои корабли именно так? — спросила вдова с дрожью в голосе, которая яснее слов показывала, какое глубокое и подлинное волнение, какая удовлетворенная гордость переполняли ее душу в этот миг.

Старый матрос не без труда поднялся с камня, пристально посмотрел на вдову того, кого он только что назвал, и с низким поклоном ответил:

— Если я имею честь видеть перед собой супругу моего адмирала, то это радость для моих старых глаз. Шестнадцать лет я служил на его флагманском судне и еще пять на других судах его эскадры. Осмелюсь спросить, не слыхивали ли вы, сударыня, о старшине гротмарсовых Бобе Бланте?

— Конечно, конечно! Мой муж любил рассказывать о тех, кто служил ему верой и правдой.

— Вечная ему память, упокой, господи, его душу! Он был добрый начальник и никогда не забывал друга, кем бы тот ни служил — простым матросом или офицером. Адмирал был друг своим людям!

— Вот благодарный человек! — произнесла миссис де Лэси, смахивая слезу. — И не сомневаюсь, он отлично разбирается в морских судах. Значит, вы совершенно уверены, достойный друг, что мой покойный высокочтимый супруг приказывал оснащать все свои корабли так же, как оснащен тот, о котором мы говорим?

— Совершенно уверен, сударыня. Ведь я сам, собственными своими руками, принимал участие в оснастке его судов.

— И в отношении ватерштагов?

— И в отношении ватервулингов, миледи. Будь адмирал жив и находись он здесь, он назвал бы то судно вполне надежным и отлично оснащенным, ручаюсь вам в этом.

Миссис де Лэси решительно повернулась к Уайлдеру и с достоинством произнесла:

— У меня, значит, кое-что выпало из памяти, да это и неудивительно

— ведь того, кто учил меня мореходному делу, больше нет в живых и обучение продолжать некому. Мы очень обязаны вам, сэр, за высказанное вами мнение, но вынуждены считать, что вы преувеличили опасность.

— Клянусь честью, сударыня, — прервал ее Уайлдер, прижав руку к сердцу и подчеркивая каждое свое слово, — я говорю от всей души. Я и сейчас утверждаю, что, по моему мнению, отправиться на этом судне значило бы подвергнуться величайшей опасности; и уверяю вас, что говорить это меня побуждает отнюдь не вражда к его капитану, владельцу или вообще к кому-либо имеющему к нему отношение.

— Мы не сомневаемся в вашей искренности, сэр. Мы только считаем, что вы немного ошиблись, — ответила адмиральша с сочувственной и, как она полагала, снисходительной улыбкой. — Во всяком случае, мы благодарны вам за добрые намерения. Пойдемте, достойный ветеран, мы с вами еще не расстаемся. Постучите в дверь моего дома, вам откроют, и мы еще поговорим обо всех этих делах.

И, холодно поклонившись Уайлдеру, она направилась через сад к дому. Ее спутницы последовали за ней. Миссис де Лэси выступала горделиво, с полным сознанием своего превосходства; миссис Уиллнс шагала медленно, словно погруженная в размышления; бок о бок с нею шла Джертред, но лица ее не было видно под широкополой шляпой.

Уайлдеру все же показалось, что он уловил быстрый взгляд, украдкой брошенный ею на человека, который вызвал в ее сердце сильное волнение, хотя бы оно и было всего лишь чувством тревоги. Он не двигался с места, пока они не скрылись за кустами; затем повернулся, чтобы излить свою досаду на собрата-моряка, но увидел, что тот не стал терять времени и уже вошел в ворота усадьбы, несомненно предвкушая хорошую награду за свою удачную лесть.

Глава IX

Уайлдер покинул поле битвы побежденным. Случайность или, как он считал, угодничество старого моряка свели на нет его маленькую хитрость, и теперь у него не оставалось ни малейшей надежды осуществить свой замысел. Обманутый в своих ожиданиях и крайне раздосадованный, он возвращался в город медленным шагом.

Меж тем настал обычный трудовой день, и со всех концов порта послышался привычный шум. Большое судно во внутренней гавани раньше других обнаружило все признаки деятельности, предшествующей отплытию. Как только Уайлдер это заметил, он, казалось, окончательно стряхнул с себя задумчивость и с особенным вниманием стал продолжать наблюдение. Он увидел матросов, которые поднимались по вантам с некоторой ленцой, представлявшей резкий контраст с их кипучей энергией в минуты, когда требуется быстрота: на темных массивных реях то здесь, то там возникали человеческие фигуры. Через несколько минут один из передних парусов, плотным свертком лежавший на рее, упал с него и повис изящными небрежными складками. Наблюдательный Уайлдер отлично знал, что на торговых судах это было сигналом ставить паруса. Прошло еще несколько минут — и нижние углы этого паруса были подтянуты к соответствующим концам расположенного под ними рея. А затем тяжелый рей медленно подняли вдоль мачты, и он потянул за собой развертывающиеся складки паруса, покуда тот не натянулся до отказа и не предстал глазам как широкое снежно-белое полотнище. Легкие порывы ветерка ударяли в эту растянутую простыню, затем снова затихали: парус то надувался, то опадал, — видно было, что пока ветер не имеет над ним силы. В этот момент прекратились и все прочие приготовления к отплытию, словно моряки, вызвав ветер, ожидали теперь, как он отзовется на их призыв.

Тот, кто так внимательно наблюдал за этими явными признаками давно ожидаемого отплытия, вполне естественно перевел взгляд на судно, стоявшее на рейде, чтобы проследить, какое впечатление произведет там этот не оставляющий сомнений сигнал. Но даже самый пытливый и зоркий наблюдатель не заметил бы, что второй корабль хоть как-то откликнулся на него. Пока на купце производились только что описанные маневры, корсар стоял на якоре, ничем не обнаруживая, что в его черном безжизненном корпусе скрывается хоть одна живая душа. Но Уайлдер среди этого кажущегося сонного спокойствия усмотрел немало признаков готовности к выходу в море, заметных только моряку. Канат, вместо того чтобы свободно спускаться к воде длинной дугой, был натянут до предела. Все шлюпки находились на воде. Ни один парус, ни один рей не были сняты для починки или осмотра, которые обычно предпринимаются, когда корабль стоит в безопасном и подходящем для этого порту. Сотни снастей переплетались на фоне синего неба. Словом, хотя судно как будто и не собиралось отплывать, оно на самом деле было готово сняться с якоря или в случае необходимости привести в действие орудия нападения и защиты. Абордажные сетки были, как и накануне, подтянуты к снастям, но эту меру крайней предосторожности легко было объяснить обстоятельствами военного времени, когда корабль мог быть атакован легкими французскими крейсерами, так часто плававшими из Вест-Индии вдоль всего американского побережья, равно как и тем, что он стоял на рейде и не получал никакой защиты от портовых укреплений. Но тому, кто знал, каков этот корабль на самом деле, он мог показаться сейчас хищным зверем, ядовитой змеей, что лежит в притворном оцепенении, поджидая, чтобы жертва беззаботно подошла на достаточно близкое расстояние, и готова прыгнуть на нее или запустить в нее ядовитые зубы.

Уайлдер покачал головой с видом человека, отлично понимающего, что означает это предательское спокойствие, и прежним неторопливым шагом вновь направился к городу. Довольно долго он шел, не замечая бега времени, и потерял бы счет еще многим минутам, если бы чье-то легкое прикосновение к его плечу не вывело его из задумчивости. Вздрогнув от неожиданности, он обернулся и понял, что шел слишком медленно: его догнал старый моряк, которого он в последний раз видел там, где сам хотел бы сейчас находиться.

— При ваших молодых ногах, сэр, — сказал старик, когда ему удалось обратить на себя внимание Уайлдера, — вы могли бы нестись, как корабль на всех парусах. Однако мои старые ноги догнали вас, и мы настолько сблизились, что можем уже переговариваться без сигнальных флагов.