Кочевые народы степей и Киевская Русь - Толочко Петр Петрович - Страница 15

Датируются погребения X–XI вв. [106]. Иногда в качестве могильной ямы печенеги использовали катакомбы скифских курганов. Погребенные всегда ориентированы головой на запад, рядом с ними слева — конь или его чучело. Обоих сопровождают оружие (сабли, луки, стрелы), сбруя (уздечные наборы, удила, стремена).

Иногда над погребениями знатных воинов или вождей печенеги ставили каменные изваяния.

Единство и устойчивость погребального обряда печенегов свидетельствует, видимо, об относительном этнокультурном их единстве на всем степном пространстве от Дона до Дуная. По мнению ряда исследователей, на культурном и этническом облике печенегов заметно сказалось их взаимодействие с поздними сарматами и аланами, хотя убедительных археологических доказательств этому пока что не выявлено.

Стационарных поселений и даже временных стойбищ печенегов обнаружить не удалось. Вероятно, их и не было, поскольку печенеги находились на таборной стадии кочевания.

Социальное устройство наибольше соответствует понятию военной демократии, суть которой заключалась в сохранении древних патриархально-родовых традиций. Восемь фем, о которых пишет Константин Багрянородный, возглавлялись выборными архонтами. Фемы, в свою очередь, состояли из сорока частей (по пять на фему), управлявшихся «архонтами более низкого разряда». Общего управления во главе с ханом или великим ханом печенеги не знали. Каждая орда была суверенна в своих действиях.

Наследование власти у печенегов велось не от отца к сыну и не от старших родных братьев к младшим, а от старших к младшим двоюродным братьям.

«После смерти этих (архонтов. — П. Т.) — пишет Константин Багрянородный, — власть унаследовали их двоюродные братья, ибо у них утвердился закон и древний обычай, согласно которым они не имели права передавать достоинства детям или своим братьям; довольно было для владеющих и того, что они правили в течение жизни. После же их смерти должно было избирать их двоюродного брата или сыновей двоюродных братьев, чтобы достоинство не оставалось постоянно в одной ветви рода, но чтобы честь наследовали и получали также и родичи по боковой линии» [107].

Далее Константин Багрянородный отмечает, что архонтов могли избирать только из одного рода, другие роды в этом участия не принимали.

Ханы (князья — по терминологии русских летописей) были прежде всего военачальниками, но обладали и гражданской исполнительной властью. В исключительных случаях печенеги принимали решения на сходах, являвшихся народными собраниями. Упоминания о них содержатся в сочинениях епископа Бруно и византийской царевны Анны Комнинн [108].

После блестящей победы дружин Ярослава Мудрого печенеги перестали представлять опасность для Руси, как, впрочем, и для других соседей. Постепенно они интегрируются в составе их государств, оседают на земле или вливаются в новые кочевые сообщества — торческое и половецкое. Упоминания о печенегах будут встречаться на страницах русских летописей и в дальнейшем, но уже в совершенно ином их значении. Со второй половины XI в. и вплоть до монголо-татарского нашествия они, как и ряд других торческих племен, будут проживать на окраинах Киевской, Черниговской и Переяславльской земель Руси, постепенно ассимилируясь русскими.

Глава 4

Торки и Русь

С торками — этническими родственниками печенегов и половцев — русские познакомились сравнительно рано. И знакомство это было вполне благоприятным. Согласно свидетельству летописи, торки выступали союзниками Владимира Святославича, принимали участие в его походе на Волжскую Болгарию. «В л?то 6493. Иде Володимеръ на Болгары съ Добрынею, съ уемъ своимъ, в лодьях, а торки берегомъ приведе на конихъ: и поб?ди болгары» [109].

Из лаконичного летописного сообщения неясно, о каких торках идет речь. В это время они еще не были обитателями южнорусских степей. Только в начале XI в. кочевые орды торков, известных в византийских хрониках под именем узов, а в восточных сочинениях — гузов, массово хлынут в земли, занимаемые печенегами, и потеснят их. Можно предположить, что в летописной статье 985 г. речь идет о печенежско-гузском корпусе, находившемся в городе Саркеле и его округе. Как полагают историки, Саркел после взятия его Святославом превратился в форпост Руси, но печенежско-гузский гарнизон в нем остался. На его основе здесь вырастало новое политическое образование: печенежско-гузская орда, перешедшая под административную власть Руси [110]. Предположение об участии в походе 985 г. саркельских гузов кажется более естественным, нежели вывод об их нижневолжских соплеменниках, отстоявших от границ Руси на многие сотни километров.

К середине XI в. торки стали непосредственными южными соседями Руси. Как и их предшественники печенеги, они, надо думать, не упускали случая поживиться за счет оседлого населения. В 1055 г. русские осуществили первый поход против торков в район устья Сулы и нанесли им поражение. «В то же л?то иде Всеволод (Ярославич. — П. Т.) на Торкы зим? къ Вошю, и поб?ди Торкы» [111].

Потерпев поражение, торки тем не менее не отказались от грабительских походов на южнорусские земли. Это вызвало консолидацию русских князей, и в 1060 г. они осуществляют грандиозный поход на торков. Свои дружины привели Изяслав Киевский, Святослав Черниговский, Всеволод Переяславльский и Всеслав Полоцкий. «Того же л?та Изяславъ, и Святославу и Всеволодь, и Всеславъ, совокупивше воя бещислены, и поидоша на конихъ и лодьяхь, бещисленое множество, на Торкы».

Но сражение не состоялось — торки испугались русского войска и ушли в степь. Летописец с удовлетворением отметил, что торческая угроза Руси перестала существовать. Более того — ему казалось, что торки после этого вообще исчезли с лица земли. «И се слышавше Торци, убоявьшеся, проб?гоша и до сего дни, и помроша б?гающе, Божиимъ гн?вомъ гоними, овии отъ зимы, друзии же гладомъ, инии же моромъ и судомъ Божиимъ; и такъ Богъ избави крестьяны отъ поганыхъ» [112].

Здесь летописец выдал желаемое за действительное. Торки не только не исчезли, но превратились в беспокойных подданных Руси. Поселенные в южнорусском пограничье, они далеко не всегда были послушными вассалами. В 1080 г. торки вышли из повиновения, и для их усмирения великий киевский князь Всеволод вынужден был послать военную дружину во главе с сыном Владимиром. «В л?то 6588. Заратишася Торци Переяславльстии на Русь, Всеволодь же посла на нь сына своего Володимера, Володимеръ же шедь побывъ Торки» [113]. В цитированной статье особый интерес представляет летописное уточнение — «торки переяславльские». Оно указывает на то, что были и другие торки — «киевские» или «черниговские».

После акции 1080 г. торки стали более послушными и совместно с русскими выступали против половцев. Об этом со всей очевидностью свидетельствует летописная статья 1095 г. Переяславльский князь Владимир Мономах направил киевского воеводу Славяту с дружиной против половцев, а в помощь ему придал торков. Хитроумный план освобождения сына Святослава и разгрома дружины половецкого хана Китана, по-видимому, мог иметь успех только при участии в предварительных переговорах торков — как сородичей половцев. Примечательно, что и хана Итларя Владимир заманил в ловушку с помощью своего отрока Баидюка, который, скорее всего, также происходил из торческого рода.

Торки, печенеги и берендеи упоминаются в драматических событиях на Руси 1097 г., связанных с коварным ослеплением теребовльского князя Василька и попыткой волынского князя Давида завладеть его вотчиной. Из сбивчивого рассказа Василька не совсем ясно, в качестве кого приходили к нему торки. Обращаясь к послу Василию, князь заявляет: «Пов?даю ти: по истин? яко наведе на мя Богъ за мое узвышенье, яко прииде ми в?сть, яко идуть ко мн? Береньдичи, и Печен?зи, и Торци, и се рекохъ въ ум? своемь: оже ми будуть Бериндичи и Торцы и Печен?зи» [114].