Теплая снежинка - Климова Юлия - Страница 40

«Нет, не устал. Проект «Оникс» занимает меня целиком и полностью».

«Ну, ночь, я надеюсь, ты проведешь со мной, а не с «Ониксом»?»

«Э-э-э….»

Дмитрий Сергеевич даже не догадывался, как мило мы беседуем с ним в мире моих фантазий. Выпив виски, он обжег меня взглядом, дежурно поинтересовался: как дела, не нужно ли чего, и поднялся на второй этаж. А мне предстояло опять заняться великим искусством саморазвлечения. Нет, я вовсе не сложила лапки и не вжилась в роль удобной жены, наоборот, я взяла паузу, чтобы отдохнуть, расслабиться, обрести прежнюю беззаботность и затем потребовать то, что принадлежит мне по праву, то есть нормального мужа и полноценные супружеские отношения. Я должна была увидеть его смятение, его желание… да что угодно! Я должна была заставить его полюбить меня…

Странные, непривычные чувства уже блуждали по моему телу, горячие желания терзали душу. Я вспоминала то поцелуй в загсе, при подаче заявления, то поцелуй во время заключения брака, и тот поцелуй в щеку после ресторана тоже не давал покоя. У меня появилась какая-то болезненная уверенность, что между нами уже что-то есть, вот только доказательств этому не наблюдалось… И проблема состояла в том, что я, похоже, уже отчаянно желала видеть, трогать и прижимать к себе эти самые доказательства. Мне не хватало тепла, и не кого-то там чужого, пришлого, мне не хватало тепла Дмитрия Сергеевича Кондрашова, собственного мужа. Здравствуйте, приехали…

Как мог он бросить меня вчера?

Как мог не прийти?

Почему не пожелал спокойной ночи?

Почему не объяснился?

Почему так трусливо и жестоко дал понять, где мое место?

Ошибаетесь, Дмитрий Сергеевич, мое место не в левом крыле дома, мое место – в вашем сердце (справа, слева, сверху, снизу и в центре). Вы придете ко мне или я приду к вам, какая разница, не будем мелочиться… Не будем.

Но расслабиться мне не удалось – космос, настенные, настольные, напольные часы и даже природа были против! В шесть часов поднялась настоящая снежная буря, которая и внесла в дом вместе с запахом мороза, хвои, японских духов и вишни мою маму. Удивительно, ветер не растрепал ее безупречной укладки и не добавил лицу раздражения – Эмма Карловна Фогли светилась счастьем, и какие-то там бури не могли испортить ее прекрасного настроения.

– Я к вам без приглашения, тещам положено вести себя нагло, – сообщила она, элегантно скидывая норковую шубу. – Как поживаете?

Плохо, плохо, мама, мы поживаем, кое-кто настойчиво уклоняется от супружеских обязанностей…

– Прекрасно, – выдохнула я и присвоила этому дню статус незабываемого.

Мама была одета более чем тщательно, и в ее облике присутствовали роскошные нотки ретро. Красная юбка годе до пола, белая шелковая блузка с немыслимым острым воротником, малюсенький, тоже шелковый, красный шарфик на шее… Ей точно хотелось показать, что время над ней не властно, что она женщина без возраста, женщина умная, роскошная, необыкновенная. И ей это удалось. Как всегда, удалось. А уж длинная тонкая сигарета дополнила образ. Решительно пройдя в большой каминный зал, мама устало упала в кресло, закинула ногу на ногу и пустила к потолку облако дыма. Ада Григорьевна тут же принесла пепельницу, и, что удивительно, на ее лице не читалось недовольство – да, умеет мама очаровывать…

– Где твой муж? – поинтересовалась она, оглядываясь.

– В кабинете.

– Где Герман?

– Там же.

– Ничего не понимаю.

– А что же здесь непонятного?

– Терпеть не могу трудоголиков, – маман фыркнула и, вытянув руку, залюбовалась маникюром. – Я только что из салона… хотела перекрасить волосы, но в последний момент передумала. Значит, они в кабинете?

– Ага.

– Сколько я раз говорила Дмитрию, что ему нужно менять свою жизнь…

– Так он вроде тебя послушался и женился на мне, – не удержалась я от ехидства.

– Я хочу их видеть. Обоих. Ада Григорьевна!

Голос мамы полетел по первому этажу хищной нетерпеливой чайкой. Еще бы! Она приехала блистать, приехала опробовать себя в новой роли тещи, а кругом никого (я не в счет), пусто!

Ада Григорьевна появилась тут же и опасливо посмотрела на меня.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, все в порядке, – небрежно отмахнулась мама, – но я хочу видеть Дмитрия и Германа. Накрывайте на стол, будем пить кофе, есть круассаны и болтать ни о чем.

По лицу Ады Григорьевны я поняла, что круассанов нет.

– Круассанов нет, – сообщила я, пряча улыбку. Мама, видимо, полагает, что круассаны пекут в каждом доме каждый день на случай, если вдруг Эмме Карловне Фогли захочется зайти в гости.

– А что есть?

– Кекс с изюмом, пышки, крекеры.

– Годится! – Но сидеть на месте мама не могла, ее юбка, кофта и шарфик, не говоря уже о прическе, требовали немедленного восхищения и поэтому потащили ее прямо в кабинет Кондрашова. – Пойдем, – потребовала она, туша сигарету, и потянула меня к мужу.

Я не сопротивлялась. Зачем? Мы же теперь одна семья… и к тому же тещу не выбирают…

В кабинете пахло свежими газетами, заваркой, жидкостью для мытья полов, цифрами, вопросами, занудством и мухоморами. Дмитрий Сергеевич сидел за столом, а Герман рядом на стуле. Склонившись над огромным листом бумаги, изрисованным черной и красной ручкой, они о чем-то дружно молчали.

– Поверь мне, он хочет, чтобы его любили… – услышала я тихий голос маман и удивленно приподняла брови. – Твой долг – сделать его счастливым.

– Нет проблем, – так же тихо ответила я, не поворачивая головы в ее сторону.

– Эмма? – Дмитрий Сергеевич отвлекся от проекта (наверняка «Оникс»). – Рад тебя видеть, ты прекрасно выглядишь. – Он встал, вышел из-за стола и посмотрел на меня.

– Ада Григорьевна накрывает стол, – немного разрядила я обстановку, впитывая холодный огонь серых глаз.

– Очень хорошо, мы с Германом…

Но договорить Дмитрий Сергеевич не успел, мама уже надела на себя образ бесцеремонной тещи, который доставлял ей исключительное удовольствие.

– Здесь нужно проветрить, а я не переношу сквозняков. Герман, проводите меня на кухню, я хочу кофе.

Не удостоив больше никого ни словом, ни взглядом, она развернулась и вышла из кабинета, унося с собой дождь, ветер, стужу, зной и все тайны мира – убийственная походка! Сколько мужчин погибло, поймав однажды покачивание этих бедер, поворот плеч, небрежный взмах руки… Скажу честно, много. Очень много.

Герману ничего не оставалось, как последовать за ней, и мы с Дмитрием Сергеевичем остались наедине.

Его широкая ладонь закрывала центр чертежа, будто через секунду должен был прозвучать приказ о наступлении, и верная смерть ожидала и Колчака, и Юденича, и Деникина. Поистине – главнокомандующий за секунду до наиважнейшего решения, способного перевернуть ход истории!

А может, ладонь всего лишь любовно, по-отечески прикрывала недавно приобретенные десять гектаров земли… мои бывшие гектары. Наверняка.

Нам тоже было о чем помолчать, но я не обещала быть удобной женой и в загсе соглашалась совсем на иное, поэтому, усевшись в кресло, положив руки на подлокотники, завязала неспешную, ни для кого не обременительную беседу:

– Дмитрий Сергеевич, вам не кажется, что нам нужно чаще встречаться и больше общаться? «Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья…» Не пугайтесь, это Пастернак.

Рука Кондрашова переместилась с чертежа вправо, он вдруг расслабился и откинулся на спинку кресла.

Я улыбнулась.

Он улыбнулся тоже. Лишь уголками губ, но и этого было более чем достаточно. Более чем достаточно для того, чтобы меня насквозь продырявила молния удивления. Но через секунду лицо вновь приобрело сухое выражение.

– У меня много работы, Наташа, – ответил Дмитрий Сергеевич, – с этим ничего не поделаешь. К этому нужно привыкнуть.

Наверное, в кабинете моего мужа никогда ничего не менялось. Стол, стул, шкафы, полки всегда занимали постоянные места. Даже цветы не росли – замерли и все. Но то было раньше, не так ли?