Золотая рыбка 2 - Фэйбл Вэвиан - Страница 6

«Вы мне не доверяете?» — «Нет!»

— Я возвращаюсь домой. Одна.

— Не выйдет. — Даниэль по-хозяйски берет меня под руку. — Теперь сплошь и рядом тебе придется спрашивать у меня разрешения.

Я не даю ему свести разговор к шутке.

— Домой я еду одна!

— Неужели я испортил все дело? — чуть слышно бормочет он.

Привстав на цыпочки, я целую его в лоб и поворачиваю прочь.

Красота Илеаны заметно поблекла. Искусственное питание никого не красит. С тех пор как я видела девушку, она похудела, белое лицо почти сливается с подушкой. Выпростанные поверх одеяла руки не просто тонкие, а прямо-таки костлявые.

— Жизнь ее снова висит на волоске, — озабоченно заявляет доктор. — Придется назначить другое лечение. Сейчас наша задача — любой ценой вернуть пациентку хотя бы в прежнее состояние…

— Когда же это произойдет? — Лацо тоже побледнел и осунулся за последние дни. Следствие застопорилось. Шеф торопит, время идет, а мы топчемся на месте. В довершение всего Илеане грозит смерть от истощения.

Словом, у каждого забот хоть отбавляй. Врач полон решимости вытащить пациентку с того света. Лацо мечтает поспать часок-другой, но вместо этого корпит над ворохом записок, рапортов и донесений, часть из которых составлена для него другими, остальные сам пишет Шефу. Делает он заметки и для себя — придумывает головоломки, которые ему же и предстоит решать. В свободное от бумажной волокиты время Лацо стирает подметки, заглядывая в десятки мест и расспрашивая сотни людей. Но больше всего ему хочется, чтобы кошачьи глаза Илеаны наконец ожили и глянули на него с интересом.

Выспаться и мне бы не мешало. Но если даже и получается выкроить время, уснуть я не могу. Разгуливающий на свободе маньяк повинен в моей бессоннице лишь отчасти. Основной грех — на совести Даниэля. Я тщетно пытаюсь внушить себе, что человека с таким именем попросту не существует. Не было, нет и не будет.

Стоило мне чуть отвлечься, и Лацо дал волю эмоциям. Мне вовремя удается вырвать из его лап возмущенного доктора, который не в силах удержаться от замечания:

— Вы ведь не случайно работаете на пару, не так ли? Если один из вас в покладистом настроении, другой хамит за двоих.

— Правильно, доктор. Один пытается порвать на вас халат, а другой тем временем рассыпается в извинениях. Зато представьте себе, что будет, если преступник угодит в лапы моего коллеги. — Я улыбаюсь доктору обезоруживающей Улыбкой.

Лацо приносит врачу извинения и сладострастно развивает мою мысль:

— Только попадись мне этот изверг! И пусть потом меня вышибут с работы, но я голыми руками разорву его на куски. Затопчу ногами. Сожгу заживо. Искромсаю ножом. Утоплю в бочке с водой. Выварю в кипящей смоле.

— Для одного маньяка, пожалуй, многовато. — Я дергаю Лацо за рукав, давая понять, что нам пора уходить.

Рассеянно оттолкнув мою руку, Лацо дожидается, когда врач выйдет из палаты, и приступает к эксперименту, ради которого мы, собственно, и явились. Он достает пакет с фотографиями. Полагаясь на свои субъективные ощущения, мы отобрали из числа опрошенных примерно сорок человек. Снимки этих людей Лацо и подсовывает поочередно Илеане.

С рвением начинающего психиатра он терпеливо демонстрирует немигающему взгляду девушки галерею мужских портретов и при этом говорит не переставая. Результат — нулевой, как и у профессиональных медиков.

От нечего делать я слежу, как через подведенную к руке девушки трубочку капля по капле вливается животворная жидкость. Другая трубочка змеится из-под одеяла, отводя мочу. Знакомая картина… На ум мне приходит Мартин. Его я тоже вот уже который день в глаза не видела. Нет, не хочу я думать о близких мне мужчинах!

Лацо разочарован больше некуда. Спрятав фотографии, он долго, не отрываясь, вглядывается в лицо девушки, затем резко встает и отходит к окну. Я смотрю на его поникшие плечи и испытываю острую жалость. Невольно перевожу взгляд на Илеану и мысленно заклинаю ее, молю очнуться, подать хоть какой-то признак жизни.

И тут вдруг Илеана закрывает глаза. Рука ее приподнимается и вновь падает на одеяло. Дрогнули веки, глаза открылись и смотрят… прямо на меня!

— Лацо… — прерывающимся шепотом зову я.

Ковбой крутнулся как ужаленный. От его порывистого движения веки девушки вздрагивают и опускаются. Затем она поворачивает голову и устремляет взгляд на Лацо.

— Пить… — хрипло шепчет она пересохшими губами.

Видно, как мой коллега готов разорваться на части, чтобы немедля вызвать врача, напоить девушку, снова показать ей фотографии, — и все это одновременно.

— Успокойся, — говорю я. — И сядь рядом с ней.

Выскочив в коридор, я пролетаю мимо вооруженного охранника у дверей и врываюсь в ординаторскую. При виде моей физиономии врач подхватывается и опрометью несется к больной.

Илеана разглядывает новые лица, глаза ее движутся с усилием, но в них отражается кое-какой интерес. Я наливаю стакан воды и чайной ложкой осторожно смачиваю ей губы. С жадностью младенца она хватает ложку зубами, облизывает, обсасывает ее. Высвободив ложку, я вновь зачерпываю воду и подношу ко рту.

Склонясь над постелью, Лацо внимательно следит за моими действиями.

— Не спеши, давай понемногу.

— Попробуй сам. — Я передаю ему стакан и ложку.

Он поит Илеану, бормоча ей какие-то ласковые слова.

Я перевожу взгляд на доктора, и он делает мне знак выйти.

— Ну вот, — с улыбкой говорит он в коридоре, — что и требовалось доказать. Беда в том, что вы с вашим коллегой начисто лишены терпения.

Терпение!.. У меня аллергия на это слово; правда, милейший доктор здесь ни при чем.

— Нам ведь хочется поскорее схватить этого мерзавца, — улыбаюсь я в ответ, — а без помощи Илеаны поиски могут надолго затянуться.

— Вполне понятно… Попросите коллегу, пусть оставит меня с пациенткой наедине. Кто-то из вас может дежурить поблизости, и, если состояние больной улучшится, я разрешу побеседовать с ней. Только не говорите, как она здесь очутилась. Вдруг она сама вспомнит…

Круз сидит на постели — под ногу подложена опора, с лица сняты повязки, осталось лишь несколько нашлепок пластыря. В руке зажат пульт видеомагнитофона. Он даже не оборачивается на скрип двери. Да оно и неудивительно: фильм, к которому приковано его внимание, и у меня вызывает интерес. При одном взгляде на экран в грудь мне словно впивается тонкая игла: Даниэль Беллок увертывается от преследующей его машины, перепрыгивает через дорожное ограждение и сваливается в лужу. Автомобиль проносится в двух шагах от него.

— Надеешься, что его задавят?

Разыгрывается сцена из дешевого фильма: Круз роняет пульт, и экран гаснет.

Как ни в чем не бывало я пересекаю палату, подбираю пульт и отматываю запись назад. При этом не свожу глаз с побледневшей физиономии Круза. Ему наверняка уже известно, что смонтированная фотография — всего лишь злая шутка, а на самом деле я жива-здорова. Значит, побледнел потому, что узрел меня в натуре. Неужели взыграла совесть? Я не спешу запускать фильм, жду, что будет дальше.

— С меня ты слез и пересел на другого конька? Наверное, недешево обходится твое стремление ежедневно быть в курсе съемок. И как ты благодаришь оператора за эту скромную услугу?

— Уйди, — невнятно бормочет он, не разжимая губ. — Мне стыдно.

— Правильно! Есть чего стыдиться! — Придвинув стул, я сажусь и жму на кнопку.

На экране Файшак и Беллок сменяют друг друга, хотя последний задерживается в кадре гораздо дольше. Не завидую Крузу, который крутит ленту целыми днями… Ведь с первой минуты ему должно быть ясно, что выбор мой вполне понятен и естествен. Правда, эта пленка все равно пойдет в корзину, поскольку все мизансцены будут повторены с Файшаком, чтобы после монтажа никто не догадался, что головоломные трюки были выполнены каскадером. Теперь мне ясен смысл хохмы Мартина, когда он иронизировал, что даже штаны Файшаку застегивает дублер: в окно, расположенное совсем низко, вместо актера влезает Беллок. А уж Хмурого я даже со спины ни с кем не спутаю.