Смерти нет - Купцова Елена - Страница 21

— Он был больной человек. Одержимый навязчивой идеей. Сумасшедший, можно сказать.

— Интересно. И какой именно идеей он был одержим?

— Он говорил, что хочет убить… м-м-м… Ленина.

— Вот как! Значит, вы знали об этом?

— Знал.

— Почему не сообщили нам?

— Мы не воспринимали его всерьез. Видите ли…

— Я-то вижу, а вот видите ли вы? Налицо заговор с целью убийства вождя нашего государства. Вы член партии эсеров?

— Помилуйте!

— Об этом не может быть и речи! Вы, Станислав Валерьянович, видно, принимаете нас за простодушных идиотов.

— Но вы совсем не так меня поняли. Никакого заговора не было. Вадим действовал в одиночку, видимо, в состоянии аффекта. Никто из нас не знал… не думал…

— Вы лжете. Зачем? Бессмысленно, Станислав Валерьянович. Только полное признание может спасти вас от расстрела. Вы и сами не понимаете, во что вляпались.

— Но, товарищ…

Стае запнулся, не зная, как обратиться к своему грозному собеседнику. События развивались с такой умопомрачительной быстротой, что он попросту не поспевал за ними. Их разудалые пьяные разговоры грозили перерасти во что-то ужасное, роковое, неуправляемое. Надо было срочно найти нужные слова, чтобы прояснить это чудовищное недоразумение.

— Товарищ…

— Игнатьев.

— Товарищ Игнатьев, вы должны мне поверить. Какой из меня заговорщик? Я — художник, политикой никогда не занимался. Моя политика — это искусство. Вы видели мои картины?

— О них мы еще поговорим. Так, значит, он был там один?

— Конечно, один. Он вообще был очень одиноким, замкнутым человеком.

— А кто это? — Игнатьев подошел к столу, пошуршал бумагами, извлек из стопки большой лист и ткнул в лицо Стасу. — Кто она?

С белого листа на Стаса смотрело лицо Марго. Головка На тонкой изящной шее чуть склонена набок. Лучистые глаза улыбаются ему. Его последний набросок.

— Моя муза.

— Фамилия? — рявкнул Игнатьев.

— Ее не существует. Это плод моего воображения. Спокойное до сих пор лицо Игнатьева побагровело, щеки затряслись от едва сдерживаемой ярости.

— Как ее зовут? Отвечать!

— Но я же говорю вам…

Он не успел закончить. Неожиданный сильный удар в челюсть отбросил его назад. На языке заклубился солоноватый привкус крови.

— Врешь, сволочь! Она была с ним там.

Вокзал бурлил. Марго совсем бы затолкали, если бы какой-то рыжеволосый чубатый красноармеец не подсадил ее в переполненный вагон.

— Не бось, девка, с ветерком доедем!

Он ухмыльнулся ей в лицо и, нимало не смущаясь протестующими криками пассажиров, протолкнул к самому окну.

— Подвиньтесь-ка, граждане, не видите — курносая совсем заробела.

Он так залихватски подмигнул всем сразу, что вокруг захохотали. Марго благодарно улыбнулась ему, поправила сбившийся платок и, прижав к груди свой узелок, притулилась в уголке. Скорее бы уж поезд тронулся, тогда можно будет вздохнуть свободно. Поборов страх, Марго глянула сквозь пыльное стекло на перрон и обомлела. Рядом с поездом спиной к ней стоял высокий молодой офицер. Что-то в развороте плеч, в посадке головы, в коротко стриженных светлых волосах показалось до боли знакомым. Сердце, екнув, бешено заколотилось в груди. Басаргин, Володя. Марго вскочила на ноги и попыталась открыть окно. Оно не поддавалось.

— Володя! — крикнула Марго. — Володя!

Но он не слышал ее. Марго в отчаянии замолотила кулачками по стеклу. Не слышит. Марго рванулась было к двери, но тут поезд дрогнул и тронулся.

— Пропустите меня! Пожалуйста! — молила Марго.

— Да куда уж теперь?

— Мне надо сойти. Сейчас же!

Она стояла, прижав кулачки к груди, воплощенное отчаяние и растерянность. Невесть откуда взявшиеся слезы бежали по щекам.

— Так ведь едем. Аль на ходу спрыгнешь? Марго бессильно опустилась на скамью. Господи, как глупо, как несправедливо! Он здесь, совсем рядом, но недосягаем, как на другой планете. Марго прижалась мокрым лицом к стеклу. Офицер повернулся вслед удаляющемуся поезду, и тут Марго увидела, что это совсем другой человек, и поняла, что ошиблась.

— Знакомый твой? — спросил участливо рыжеволосый парень.

— Нет, — качнула головой Марго. — Обозналась.

— Ну вот, а ты уж сразу и с поезда сигать. Тебя как зовут-то?

— Маша, — ответила Марго, вытирая слезы кончиком платка. — Маша.

Пусть пока будет Маша, а там посмотрим.

Дорога до Москвы прошла незаметно. Попутчик ее, рыжеволосый парень по имени Никита, оказался говоруном и балагуром, каких поискать. Послушать его, так это именно он раздолбал белых в пух и прах, а теперь с полным правом возвращается домой строить новую жизнь. До Орла, где отец с матерью и сестры, путь неблизкий, да что с того? Ему не привыкать.

— Вот приеду, землю всю поделим, по-людски заживем. Корову купим, а то и две, а там и жениться можно. Соседская дочка, Нюра, совсем, поди, невеста. Дом построю вот этими самыми руками. Изнылся совсем. Который год, окромя винтовки, ничего в руках не держал.

Мечтая таким образом вслух, он все сжимал и разжимал свои широкие квадратные ладони, и видно было, что ему не терпится применить их к какому-нибудь хорошему делу. Марго согласно кивала в ответ. О себе она не очень-то распространялась, сказала только, что питерская, родители умерли, и едет она теперь в Москву к родственникам.

Наконец он примолк, видно, задремал. Марго приткнулась головой к темному стеклу окна. Воло-дя, Воло-дя, Воло-дя, выстукивали мерно колеса. Она сознательно распихала все воспоминания о нем по самым укромным, темным закоулкам памяти и наглухо закрыла их там. Запретила себе вспоминать. Слишком много боли осталось в прошлом.

Она уже привыкла к мысли, что ее девичья влюбленность умерла. Но она вдруг неожиданно и мощно напомнила о себе, смяла все старательно возведенные барьеры. Пять лет прошло, а она все помнит, будто, это было вчера. Володина перевязанная голова на больничной подушке, его смех, их маленькие секреты, восторженный взгляд его серых глаз, исполненное тайного смысла молчание и быстрый румянец на щеках, когда их руки вдруг соприкасались. И это чувство, будто они нашли друг друга среди войны, боли и горя. Он живет в Москве. Угол Сретенского бульвара против церкви, услужливо подсказала память. Когда она разыщет его, снова посмотрит в его глаза, повторится ли это чудо узнавания? Сон не шел, за окном мелькали черные верхушки деревьев, а колеса все продолжали стучать: Воло-дя, Воло-дя, Воло-дя.

Москва встретила Марго ясным летним солнышком, гомоном вокзальной толпы, зычными выкриками торговок пирожками. Ночью прошел дождичек, прибил пыль. Остроконечные башенки вокзала и дома вокруг предстали перед ней чисто вымытыми, словно разрумянившимися после утреннего туалета. Сумрачный сырой Питер показался вдруг далеким и нереальным. Ощущение было такое, словно она попала в хлебосольный, гостеприимный дом, немножко безалаберный и оттого еще более уютный.

Извозчик будто ее и поджидал. Удобно откинувшись на изрядно потертом сиденье, Марго жадно впитывала в себя этот необычный город, где все дома разные, площади просторны, а улочки бегут себе, извиваясь, сами не зная куда. Марго сразу почувствовала себя здесь совсем как дома. «А ведь это мой город, — подумалось ей. — Вернее, может стать моим, если…»

— Приехали, барышня, — густо прогудел извозчик. — Сретенский бульвар, вон храм Успения Пресвятой Богородицы. То самое место.

Марго щедро расплатилась, услышав в ответ звучно акающее «Благода-арствуйте!», и пошла по бульвару, вдыхая легкий прохладный воздух. Листья шелестели над головой, в ветвях весело перекликались птицы. Им все нипочем. Марго все замедляла шаг. Вон и похожий дом, небольшой одноэтажный особнячок. Стоит только улицу перейти и спросить кого-нибудь… О чем? Ей вдруг пришло в голову, что познакомилась она с Володей Басаргиным в одной стране, а приехала сейчас совсем в другую. Не может же дом до сих пор принадлежать его семье. Времена изменились. Здесь, верно, живут совсем другие люди.