Последний леший - Купцов Василий - Страница 39

— Когда же я, наконец, подерусь? — пожалобился побратиму Сухмат.

— Так чего ждал? Начинал бы! — пожал плечами Рахта.

— Я первым не умею…

— Нойдак тоже сильный, — заявил ведун, — Нойдак лихого человека испугал!

— Еще бы, — согласился Сухмат, — я и сам тебя порой боюсь. Ты ко мне ночью не подходи, а то увижу спросонья, подумаю — вот он, Виюшка, по мне с подземли явился…

— Хорошо, Нойдак не будет подходить ночью, — Нойдак, как всегда, воспринимал все шутки серьезно.

Перед сном, у костра, вновь вспомнили утреннюю встречу. У Нойдака не было никаких сомнений насчет того, что богатыри просто побили бы этих разбойничков, как коты — мышат. Или проехали бы мимо без какого-либо вреда. Ведь он сам наблюдал однажды удивительную — с непривычки тогда еще в Киеве — сцену. Шли они втроем, а впереди — драка. Да не простая, а стенка на стенку, кулаками в неистовстве машут, кровь из разбитых носов и так далее… Что же богатыри? Нет, обходить не стали, но и в драку ввязываться — тоже. Просто продолжали идти вперед, прямо в гущу дерущихся. Нойдак шел между Рахтой и Сухматом и подумывал, что ему может прийтись не сладко — любой из махавших сейчас киевлян одним ударом зашиб бы северянина. Но, странное дело, народ, продолжая махать кулаками, как бы расступился перед богатырями. Кругом шел бой, а Рахта с Сухматием прошли через разгоряченных парней, даже и не прикоснувшись ни к одному из них. Нойдак оглянулся — драка замкнулась за ними, едва богатыри вышли из толпы продолжавших дубасить друг дружку добрых молодцев…

А богатыри, между тем, обсуждали проблемы «как бы, да с кем бы подраться» и жалели, что кругом народ такой мирный да пугливый.

— Мне так просто с этим всегда не везло, — сказал Рахта, — я уж когда хари эти разбойничьи углядел, так сразу и понял — сегодня помахаться не придется.

— Ну, тебе, известное дело, не везет, — согласился Сухмат, — но так твое невезение и на меня перекинулось — раз с тобой вместе едем?

— Да, тебе надо было бы одному вперед — может, и подрался бы!

— Вряд ли, — засомневался Сухмат, — тот, что наверху сидел, предупредил бы…

— Ладно, не плачь, найдем мы тебе, с кем подраться, — успокоил друга Рахта, — может, даже и мне побороться с кем придется…

— Или не придется, — сказал Сухмат, — тебе после того случая с толстяком Довшаном не везет на это дело. Сглазил он тебя, точно! Эй Нойдак, ведаешь ли, как сглаз борцовский снять? А то моему другу теперь соперника найти себе непросто.

— А что так?

— Да вот, иногда хочется побороться, да не получается, — вздохнул Рахта, — это, точно, Довшан-пехлеван мне судьбы испортил!

— А кто этот Довшан?

— Борец знаменитый.

— А ты его поборол?

— Увы, не получилось, — вздохнул Рахта, — в том то и дело!

— Он тебя поборол?

— Да нет же! — рассердился Рахта, — Где ж это видано, чтобы русского богатыря побороть?

— Не сердись, дружище, — успокоил побратима Сухмат, — я сейчас расскажу нашему ведуну, как дело было.

— Только не приукрашивай!

— Ладно, ладно! — улыбнулся Сухмат и начал свой рассказ.

Были тогда Сухмат с Рахтой в землях турецких. Зачем да почему, и что они там делали — то отношения к рассказу не имеет. Только часто тюрки любовались на здорово добра молодца Рахту, заговаривали, а узнав, что тот борец — расспрашивали подробно — любили они это дело. И вот, стал Рахта раз за разом замечать, что сравнивают его иногда с каким-то Довшаном-пехлеваном. Только и слышит: «Ну, здоровый как Довшан», «Силен, почти как Довшан-пехлеван!», «Побеждал, как Довшан…». Заинтересовался Рахта, начал расспрос вести. И узнал, что живет неподалеку, в городе таком-то, борец турецкий знаменитый, по имени Довшан-пехлеван. Впрочем, пехлеван — это, по ихнему — силач, богатырь. Так вот, борец тот не молод, множество других силачей поборол, а его — так никто не разу и не смог! И слава о нем по всем землям турецким была, и в других землях мусульманских — тоже забредала…

Ну, Рахта, известное дело, как прослышал о том, что живет неподалеку борец известный да непобедимый, так сразу и загорелся с тем пехлеваном силенками помериться. Благо, городок, где жил Довшан-пехлеван, располагался неподалеку. Приезжает Рахта в тот городок, спрашивает дорогу к дому борца — все охотно отвечают, показывают. Подходит к дому, стучится. Выходит слуга — видно, не бедно борец-то живет. Рахта ему — так, мол, и так, хочу прославленного борца увидеть, переговорить… А ему отвечают — никак нельзя, Довшан-пехлеван кушает! Ну, нельзя так нельзя, решил Рахта подождать — не силой же ломиться, все-таки не как враг пришел, а в честном бою силой помериться…

Ждал, ждал, потом снова постучался. Выходит слуга — и снова за свое — никак нельзя, хозяин кушать изволит! Снова ждет Рахта, ждет, надоело — стучит. А ему все тот же ответ: кушает пехлеван, мешать никак нельзя, хозяин рассердится!

— Да что он, целый день ест, что ли? — не выдержал Рахта.

— Да, Довшан самый сильный пехлеван, он должен целый день есть, чтобы силу не потерять! — отвечает слуга.

— Ладно, передай хозяину, что заходил к нему в гости борец из русов, — Рахта подумал, а потом решил, что и этого хватит, повернулся и ушел."

— И что ж ты, так и ушел? — удивился Сухмат.

— Ну, не ломиться же силой…

— А почему бы и нет?

— Так он же дома был, а дом — священен! — рассердился Рахта, вот если бы где на улице — я б все высказал!

— А что, тюрки чтят дом?

— Да, как и мы.

— Ладно, — смирился с поведением друга Сухмат, — рассказывай, что дальше было! Ты, как я полагаю, этого дела так не оставил, пришел снова на следующее утро?

— Нет, утром у меня было другое дело, — поправил Рахта, — а пришел я к дому Довшана к полудню только. Смотрю — посреди двора: гора!

— Гора? — удивился Нойдак.

— Ага, гора! — подтвердил Рахта, — потом пригляделся, а это человек, вернее, часть человека, короче — это брюхо было… Этого самого Довшана.

— Брюхо? — не понял Сухмат.

— Вот-вот, именно, — кивнул Рахта, — ни до этого, ни после я ни у одного смертного такого брюха не видывал. Но и сам турок был не мал, с тебя ростом, Сухматий, не меньше, руки толстые, как бревна, морда здоровая, бородатая, вся в шрамах. Бывал, видно, в сече не раз. Он, как увидел меня, спрашивает, тот ли я, кто вчера к нему в гости заходил, да не дождавшись, ушел? Ну, отвечаю, тот, а сам пока ничего не прибавляю. А он сразу — я, говорит, этого слугу прогоню, зря мой плов лопает, опозорил — говорит — меня! Чтобы ко мне силач пришел, а я его не принял, в дом не пригласил… Позор, говорит, на мою седую голову!

— А что, голова у него действительно седая была?

— Скорее лысая, — ответил по ходу рассказа Рахта и продолжил, — короче, пригласил он меня в дом, усадил за стол, и выносят тут мне разные яства, а Довшан — угощает, нельзя, мол, гостю хозяина обижать…

— И как, накормил?

— Накормил — не то слово, закормил чуть не до смерти. Я еще приостановиться хотел, намекнул, что мы, русы, всухую не привыкли! Я-то думал, обрезанный, вина, небось не употребляет… Какое там, только и намекнул, как заносят кувшинчик ведер в сорок, а борец говорит — это мы сейчас с тобой пробовать будем! Короче, пришлось мне похуже, чем даже когда твоя мамаша потчует…

— Ну, а бороться?

— Какое там, я только намекнул, за чем приехал — а он мне говорит: мы ж только покушали, если сейчас схватиться, все обратно полезет, да и сладкое еще впереди! Так и не удалось мне в тот день с ним силой помериться!

— А на следующий день?

— На следующий день он сам предложил мне единоборство — кто больше съест!

— Ну, и чем кончилось?

— Вечером он признался, что до сих пор не встречал никого, с кем была бы борьба на равных! — уклонился о ответа Рахта.

— Ладно, братишка, не тяни, скажи прямо, поборолся ты с этим Довшаном или нет?

— На четвертый день понял я, что если и дальше так будет продолжаться, у меня тоже такое же брюхо вырастет. Поэтому я ему, там мол и так, приехал я сюда силой меряться, а не брюхо наедать!