Последний леший - Купцов Василий - Страница 30

— Думаешь, шутка?

— Ну, я же вижу, что рот у тебя беззубый, — немного рассердился богатырь, — может, как и отшутишься, не знаю.

— А без шуток? — дед был, однако, еще тот!

— А без шуток не получится, — сказал Рахта спокойно и уверенно.

— Ах не получитша? — рассердился дед, — Гей, внучка, неши-ка шюда шухарь, да потверже, пошуше!

Чего-чего, а запас сухарей в избе — святое дело. Всякое ведь может случиться, а сухарики — не подведут, выручат от голодной смерти, если что…

И вот большой ржаной сухарь торжественно вложен в рот деду Пильгую. Раз-з-з! Челюсти деда сошлись вместе, раздался хруст и прямо в хари наших витязей полетела сухарная крошка. А дед продолжал разжевывать сухарик беззубым ртом. Закончив процесс жевания громким, смачным глотком, дед Пильгуй открыл рот, показав всем плотные, ороговевшие десны, на которых не было видно не единой царапинки — даже после жесткого сухаря.

— А теперь, хозяюшка, вше что ешть в печи — вше на штол мечи! — торжественно провозгласил дед.

— Стало быть, не нужно для тебя жевать? — сказал во время еды Сухмат, — хорошая старость, можно никого ни о чем не просить…

— Вообще-то, — возразил дед, — когда я лежу на печи, мне чаштенько хочетша, чтобы за меня…

— Что, принесли бы чего?

— Нет, — хихикнул Пильгуй, — вот ешли бы кто шходил за меня побрызгать…

— И все-таки этот дед — ну точно как тот, мамашин сосед, — сказал Сухмат, когда наша троица уже отъехала от деревеньки.

— Так что ж, мало ли дедов, — резонно заметил Рахта, погруженный в тяжелые думы.

— Все старики друг на друга похожи, — подал голос Нойдак.

— Похожи-то похожи, да не настолько! — продолжал гнуть свое Сухмат, — этот дед — ну, вылитый сосед, да и зовут так же — Пильгуем, и шамкает так же, и характер — занудный…

— Ну и что? — пожал плечами Рахта, — хотя… Слушай, Сухматьюшка, расскажу тебе одну байку, уж не знаю, правда это али нет…

— Ты расскажи, а мы решим!

— Как-то степняки совсем обнаглели, да забрались так далеко, как и не ждали их, — начал Рахта, — короче, в деревеньке — ни одного мужика, а тут — набег. Думают — все, пропали… Пограбят, пожгут! А тем все мало — собрали баб, да смеются — где, мол, богатыри ваши? Под лавками прячутся?

— Ну и?

— Тут слезает с печи дед-сто-лет, кстати, тоже Пильгуй, как сейчас помню, так и рассказывали — дед Пильгуй! Слезает с печи да ковыляет к супостатам. Те деда увидали — и смеются, заливаются. А он им клюкой грозит — я, мол, вас сейчас!

— А те испугались?

— Вот тут то и случилось самое странное. По разному судят. Одни говорят, что действительно испугались, потому как видок у деда был страхолюдный, ну вылитый леший!

— Да наврядли степняков видом испугаешь! — усомнился Сухмат.

— Да, вот и бабы все потом решили, что дед Пильгуй — был большой ведун в молодости, вот и под старость видно помнил и ЗНАЛ, как ворогов изгнать!

— И что же, действительно степняки ушли?

— Так и говорят — мол, ускакали прочь, едва дед-сто-лет им клюкой погрозил, — сказал Рахта.

— Что-то не верится, — покрутил головой Сухмат, — чтобы ведун в деревне жил, и никто бы не знал?

— Да, говорят, не все чуду поверили, хотя, оно конечно, может — обычай какой у степняков имеется…

— Ну, а кто не поверил чуду?

— Кто не поверил, по другому рассказывали, — голос у Рахты странно переменился, — просто ветерок в тот момент потянул, а от дедка, век на печи пролежавшим, душок был еще тот! Крепкий, видно, был дух, совсем коням степным непривычный. Как почуяли те кони этот запашок, решили, небось, что тут зверь какой-то великий да страшный сейчас их уест, ну и рванули прочь, а степняки, они ведь с конями — как одно тело…

— Решили, что неспроста?

— Может быть… Или обычай у них такой — коням доверять?

— Я и сам своему Каурому верю, — сказал Сухмат, — сколько раз он меня выручал…

— Вот так все и закончилось. Выгнал старый дед ворогов да опять на печь залез…

— И все?

— Нет, конечно не все, — засмеялся Рахта, — с той поры тот дед Пильгуй первым человеком на деревне стал, и за советом — к нему, и угощения — ему, и дети сказки слушать — и то к нему!

— Представляю, что он им нарассказывал!

— Я тоже представляю…

— Ну, а ты, Нойдак, понял хоть чего? — спросил Рахта северянина, который все это время что-то непрерывно жевал.

— Нойдак понял! — ответил тот, не переставая чмокать, — Пряники — это вкусно!

— А насчет деда?

— Старых людей уважать надо! — Нойдак был воспитан строго: стариков — уважать!

— Так где ж твой Дух, куда запропастился? — поддел в очередной раз северянина Сухмат.

— Носится невесть где, — пожал плечами Нойдак, — да и что с него взять, с несмышленыша!

— Может, и несмышленыш, — заметил Рахта, — только сейчас бы он нам ой как пригодился!

— Ты все о том, что за нами следят? — спросил побратима Сухмат.

— Следят! — сказал Рахта твердо.

— А почему я ничего не замечаю?

— Я тоже не замечаю, — ответил Рахта угрюмо, — ни разу не заметил, правда твоя… Но я часто чувствую на себе чей-то взгляд. Чувствую, понимаешь!

— Понимаю, понимаю, сам не первый раз в лесу, — кивнул Сухмат, — вот только отчего один ты замечаешь, что на тебе взгляд этот самый? Почему ни я, ни Нойдак ничего не чуют?

— Нойдак не чует, — заметил ведун, — но глаза Нойдака видели!

— Что видели?

— Видели, как вдалеке, между деревьев, мелькнула чья-то тень, — сказал Нойдак, — Нойдак думал, что глаза обманулись, поэтому не сказал…

— Надо всегда говорить, — сказал Рахта назидательно, — а вдруг это враг!

— Человек так не может, — сказал Нойдак, — быстро-быстро мелькнул! Нойдак думал, что это Дух показался, потом понял — что не Дух.

— Это почему ж?

— Дух маленький ростом, а между деревьев был большой!

— Так ты говоришь, увидел своего Духа в первый раз, когда Перун промазал?

— Нойдак видел.

— И твой дух маленький?

— Он — дитя!

— А позади нас заметил взрослого?

— Тот, кого Нойдак видел между деревьев, был роста высокого… — согласился Нойдак.

— Ладно, все понятно, — сказал Рахта, — теперь мне веришь, Сухматий?

— Похоже, что так, — кивнул Сухмат, — одно странно. Почему это ты все время взгляды замечаешь, а я — нет?

— Вот и сейчас тоже, вот, на меня кто-то из темноты посмотрел! — сказал Рахта.

— Так пусть подойдет, да скажет, чего надо!

— Слова-то правильные, только не видно там, в темноте ничего…

— А ты позови! — сказал Сухмат, — глянь, и рыба уже изготовилась, если незнакомец другом окажется, так и угостить будет чем!

Рыба, наловленная днем в малой речушке, поджаривалась на углях. Рахта в этот раз готовил сам. Терпеливо дождался, пока кучка угольков перестанет выпускать голубенькие язычки пламени, покроется сероватым налетом золы, через который все ж остается виден яркий жар угольков. И, дождавшись, выложил подготовленную рыбешку на угли. Хотя подготовленную — это сильно сказано. Рахта опускался до того, чтобы потрошить живот только у самых крупных рыбин, справедливо полагая, что с мелочью можно не то что перед готовкой, но даже и перед едой не церемониться — просто положил в рот и ням-ням! Ну, а золы заменила сразу и соль, и все приправы, вместе взятые — и так разбаловались при дворе Ясного Солнышка, скоро и в походе разносолов потребуют. Нет, можно и почище — гостеваешь, скажем, в избе землепашца, да требуешь — почему не на золоте подают?

Пока автор все это рассказывал, Рахта обдумывал предложение побратима. Позвать, да как сказке…

— Может, лучше ты? — вдруг переспросил Рахта, — у тебя переговоры лучше получаются…

— Нет, братец, он все на тебя смотрит, — не согласился Сухмат, — стало быть, ты ему и нужон, тебе и переговор вести!

— Ладно, попробую… — сказал Рахта.

— Нойдак может помочь, у Нойдака голос громкий! — подал «голос громкий» северянин.