Последний леший - Купцов Василий - Страница 15

— Не было еще такого, чтобы столько народа волхвам Перуновым отдавать, — сказал Сухмат.

— Откуда тебе знать, чего было, а чего не было? — ответствовал невозмутимо Рахта.

— Старые люди говорят…

— А ты больше стариков слушай, при них все лучше было, и в Днепре молоко текло, и галки вареньем молодцам на голову какали, — пожал плечами Рахта.

— Мои родичи требы приносили только когда очень-очень нужно было, — встрял в разговор Нойдак.

— И часто это очень-очень бывало?

— Может, две весны проходило, а может и все… — Нойдак начал перебирать пальцы, — говорят, что перед моей матерью… Вот, две руки пальцев и еще три пальца весен никого в Духу воды не отдавали!

— Так у тебя, поди, племя-то было — раз, два — и обчелся! — усмехнулся Рахта.

— Ты что считаешь, если Киев большой, то каждый день по человеку — народу не убавится?

— Не нам лезть в дела богов.

— Жертвы приносят не боги, а люди! — стоял на своем Сухмат.

— Так уж заведено, — похоже, Рахту расшевелить было невозможно.

— А если бы твою сестру родную или брата единоутробного?

— А нет у меня ни сестры, ни брата…

— А если бы меня, брата названного?

— Мы — под рукой князя, нас никто тронуть не осмелится! — Рахта, тем не менее, раскраснелся. Видимо, спор, все-таки, увлек его.

— А ты, Нойдак, так просто и отдал мать?

— Нойдак отомстил старой колдунье, ее изгнали из рода… — сказал маленький северянин почти с гордостью.

— Вот она теперь и колдует где-нибудь в лесной избушке!

— Нет, лес убил ее!

— А как ты ее изгнал, может, расскажешь? — заинтересовался Рахта. Теперь, побратавшись с Нойдаком, он живо интересовался его прошлым.

— Нойдак долго думал и придумал… — сказал Нойдак и замолчал.

— Значит, не расскажешь?

— Нойдак расскажет, — северянин опустил глаза и добавил, — потом расскажет…

— Так вот, я и говорю, требы, жертвы, их все приносят и всегда приносили, — снова посмотрел на побратима Сухмат.

— Не все приносят жертвы, — возразил Рахта, — немцы да греки, те что Христу поклоняются…

— Не Христу, а кресту, — перебил Сухмат, — их так и называют — крестолюбцы.

— Это ты у этих, обрезанных, словцо перенял?

— А что, подходит! И крест все время целуют, смех да и только!

— Ты бы помалкивал лучше, вот княгиня Ольга…

— А что Ольга?

— Она тоже крест целовала!

— Все лучше, чем эти, что свинину не едят! И вина не пьют!

— Они ведуны, что ли? — заинтересовался Нойдак. — Ведунам, я слышал, хмельного и женщин нельзя…

— Не, женщин им можно, да и винцо втихаря потягивают, да и не ведуны они, а целый народ, стало быть, закон какой-то чтит, дураки, — засмеялся Рахта, — да не в том дело…

— Да и какая разница, — перебил побратима Сухмат, — наш князь обычаи предков чтит…

— Слишком чтит, тут ты прав, — согласился Рахта, — вот и дал много воли ведунам, а они — рады стараться. Я сам видал, как Талию, первую красавицу в Большой слободе, с груди лебединой, на рубаху белоснежную — кровь так и брызнула…

— Красиво было?

— Красиво-то красиво, да лучше мне бы ее… Эх!

— Смотри, боги услышат!

— А что, боги подслушивают? Как плохие люди? — снова залез в разговор Нойдак.

— А твой Дух разве за тобой не подслушивает?

— Нет, если Нойдак просит, чтобы не подслушивал и не подсматривал, он прочь улетает…

— И часто ты его просишь? — спросил Рахта с хитрецой, он уже догадался, когда именно Нойдак «просит Духа не подсматривать».

— В Киеве только однажды…

— Это когда тебя Толстая Майка подцепила? — подмигнул Рахта.

— Ну, она, дело известное, — Сухмат тоже подхватил шутку, — как увидит мужа ростом невеликого, да худущего — так и все, хватает и волокет, волокет и кладет, кладет и…

— Неправда, это Нойдак ее… — обиделся северянин, но по смеху парней понял, что они просто его разыгрывают и запнулся.

Приятному разговору помешал прибежавший откуда-то малый отрок. Он выразительно посмотрел на Рахта и тот поднявшись, вышел с ним за порог. Через некоторое время Рахта вернулся. Он был уже не весел.

— Слушай, Нойдак, поди погуляй на двор, мне братцу надо слово молвить, — сказал он маленькому колдуну.

Нойдак чуть ли не вскочил на ноги, до того ему было непривычно такое обращение. Кажется, это было в первый раз — чтобы побратимы его прогоняли для разговора с глазу на глаз, ранее от него секретов не было… Разумеется, он опрометью выбежал во двор.

— Что, князь? — спросил Сухмат.

— Да нет, тут другое дело, — покачал головой Рахта.

— Рассказывай! — и Сухмат, решив показать, насколько внимательно он готов слушать, уселся перед побратимом и устремил на него взгляд своих голубых глаз.

— Знаешь, был грех, интересны мне были эти требы, — начал Рахта, — я хотел еще чего поинтересней увидеть. Вот и христианина одного… Да не о том речь…

— Я слушаю, слушаю…

— Этого мальчонку я давно приветил, ну подкармливаю его, то да се, пятое — десятое…

— А он твои весточки Полинушке носит…

— Ну, это дело не твое!

— Да я ничего.

— Так вот, — продолжил Рахта, — Мальчонка, стало быть… Он как раз возле тех самых ведунов и крутится. Вот я ему и наказал, если кого будут в требу, ну, кого такого, особого, чтобы предупредил. Вот он и прибежал сейчас, сказывал, кого решили завтра…

— И кого же? — голос Сухмата продолжал оставаться равнодушным. Ведь это его не касалось. Путь этих, крестолюбцев, они, говорят, поганые…

— Да нашего Нойдака, вот кого! — чуть ли не прошипел Рахта.

— Как Нойдака? — не понял Сухмат. До него только сейчас дошло, что их забавный дружок беззащитен в этом городе. Понятно, он не дружинник, не богатырь и не слуга князю…

— Ведуны сказали, что жертва служителя чужих богов особенно приятна богам нашим, — продолжал Рахта, — и еще сказали, что от Нойдака все равно нет прока, он ничего не знает и не умеет, от него ничего не научишься, а его Дух — выдумки!

— Но ведь Нойдак любимец князя…

— Ты что, Владимира не знаешь? Он всегда рад доказать… Не будет он вмешиваться!

— А в дружину взять Нойдака? — Сухмат, кажется, сказал, не подумав.

— Отроком? Да он моего мальчишки слабее! — рассердился Рахта, — И неумелый! Кто ж его возьмет?

— Как быть? — спросил то ли себя, то ли побратима Сухмат, — Не отдавать же его ведунам…

— А кто тебя спросит?

— Нойдак, между прочим, от тебя медведя оттащил, а не от меня, — напомнил Сухмат.

— Знаю и помню!

— И что, пусть забирают?

— Я вот и думаю, что делать, а ты все мешаешь глупой болтовней своей, — проворчал Рахта, — тоже, надумал, Нойдака — в дружину…

— А кого еще попросить за него? Чтобы князю шепнул?

— Шепнуть-то Добран, дядя княжий, может, да и Владимир его послушает…

— Как послушался, когда Рогнеду брал? Говорят, ее мать с отцом связанные стояли, а князь на их глазах ее брюхатил? Правду говорят?

— Много чего говорят, — кивнул Рахта, — и что Малкович ему в тот момент советы давал, как малому еще… Ведь князю тогда шестнадцать годков только минуло…

— Ну, ему в княжеские шестнадцать советы по бабьему делу не больно нужны были! — криво улыбнулся Сухмат, — А, интересно, кто потом родителям горло перерезал — Добран или сам?

— А ты что, супротив князя речи ведешь?

— Да нет, как же, он нас кормит — поит, ласкает всячески… Только не по людски все это…

— Что не в бою бабенку взял, а так — связанную?

— Не нравится мне это, — Сухмат никак не мог выразить то, что ему не нравилось в этой старой истории, слухи о которой упорно ходили в Киеве.

— Успокойся, у князей — свои обычаи. Если один князь сторону другого забрал, а врага полонил, то обычай такой! Старого князя с наследниками убить, а дочь — в жены взять, чтобы крепче новую землю к себе привязать…

— Так-то оно так, только не люб мне Добран после этого!

— А кому он люб?

— Вот и я к тому, что с Добраном лучше не связываться!