Последний леший - Купцов Василий - Страница 11

— «Женщина воскликнула: „Что это? Я вижу, вы перемигиваетесь? Если вы не подойдете и не сделаете этого, я разбужу ифрита!“ И от страха перед джинном оба брата исполнили приказание, а когда они кончили, она сказала: „Очнитесь“ — и, вынув из-за пазухи кошель, извлекла оттуда ожерелье из пятисот перстней…»

— Что, успели еще и пересчитать? — усомнился один из богатырей.

— Немаленькое, видно, было ожерельице! — откликнулся другой.

— «Знаете ли Вы, что это за перстни?» — спросила она, и братья сказали — «не знаем», Тогда женщина сказала: «Владельцы всех этих перстней имели со мной дело на рогах этого ифрита. Дайте же и вы мне тоже по перстню!». И братья дали женщине два перстня со своих рук, а она сказала: «Этот ифрит меня похитил в ночь моей свадьбы и положил меня в ларец, а ларец — в сундук. Он навесил на сундук семь блестящих замков, и опустил меня на дно ревущего моря, где бьются волны, но не знал он, что если женщина чего-нибудь захочет, то ее не одолеет никто!»

Долго стоял хохот в горнице, богатыри, смеялись, мотали головами, всем понравилась история. Под шумок, давно отпущенный рукой Ильи, уличный сказитель тихонечко смылся. Но начатый разговор был продолжен.

— Так, похоже, похоже, — заговорил Лешак, — настолько похоже, что я вот думаю, один ли был наш Илюшенька с той женщиной? В сказке-то царь был с братцем… А с кем мог быть Муромец, кто его участь тяжкую мужескую разделить мог?

Никто не ответил, но все повернулись и посмотрели в сторону Добрыни. Лицо того начало медленно наливаться кровью.

— Да вы что? Еще и меня позорить? — заревел богатырь.

Кажется, дело шло к большому мордобою. Но положение спас молодой Сухмат, задавший непростой вопрос.

— Ежели жена у Святогора в карман помещалась, то как же он тогда дело с ней имел?

— Может, он сам большой был, а сучок махонький? — подзадорил компанию Лешак. Новый шквал смеха у всех присутствующих.

— Да умолкните вы, — рассердился Муромец, — вам бы только языки почесать. Пусть Боян лучше споет, как оно было… Или, как надо петь, по крайней мере!

— Пусть Боян споет! — согласились богатыри.

Прославленный гусляр не спешил, дождался, пока в горнице установилась полная тишина, и лишь тогда тронул струны волшебных гуслей своих. Да, и гусли у Баяна были особенные, с целой дюжиной струн, не то, что у того бедняги, которого только что приволок Илья — на инструменте которого струн то и с полдюжины не было…

Полилась мелодия, потом к ней присоединился голос, и началось чудо, когда перед глазами слушателей вставали живые картины того, что было когда-то, а может, и не было, но становилось явью теперь, через гений сказителя…

Муромец погрузился в странное состояние. Он и слушал Бояна, и, вроде, не слышал его. Реальные события собственного прошлого переплетались у него в воображении со словами былины, с фантазией сказителя…

"

— Ты скажи, удалой добрый молодец.

Ты коей земли, да какой орды?

Если ты — богатырь святорусский,

Дак поедем мы да во чисто поле

Попробуем мы силу богатырскую. —

Говорит Илья таковы слова:

— Ай же ты, удалой добрый молодец,

Я вижу твою силу великую,

Не хочу я с тобой сражатиси,

Я желаю с тобой побрататиси. —

Святогор богатырь соглашается,

Со добра коня да опущается,

И раскинули оне тут бел шатер,

А коней спустили во луга зеленыи,

Во зеленыи луга они стреножили.

Сошли они оба во белой шатер,

Они друг дургу порассказалиси,

Они сдруг другом да побраталиси,

Обнялись они поцеловалиси, —

Святогор богатырь да будет больший брат,

Илья Муромец да будет меньший брат.

Хлеба-соли оне тут откушали,

Белой лебеди порушали

И легли в шатер да опочив держать.

И недолго, немало спали трое суточек,

На четверты оне да просыпалиси,

В путь-дороженьку да отправлялися."

«Да, не так оно было, — думал Илья, — приукрашено, конечно, однако ж — в чем-то и верно!»

"Как седлали оне да коней добрыих,

И поехали оне да не в чисто поле,

А поехали оне да по святым горам,

По святым горам да Араратскиим.

Прискакали на гору Елеонскую,

Как увидели оне да чудо чудное,

Чудо чудное, да диво дивное:

На горы на Елеонския

Как стоит тута да дубовый гроб;

Как богатыри с коней спустилиси,"

«Да, недолго мы пробыли вместе! — думал Муромец, — совсем недолго! А сколько всего можно было совершить! И дернуло же его нелегкая полезть в тот гроб… Любопытство? Или судьба такая?»

"Говорит Святогор да таковы слова:

— А кому в этом гробе лежать сужено?

Ты послушай-ко, мой меньшой брат,

Ты ложись-ко во гроб да померяйсе,

Тебе ладен ли да тот дубовый гроб. —

Илья Муромец да тут послушался

Своего ли братца большего,

Он ложился Илья в тот дубовый гроб.

Этот гроб Ильи да не поладился,

Он в длину длинен и в ширину широк,

И ставал Илья да с того гроба,

А ложился в гроб да Святогор богатырь,

Святогору гроб да поладился,

В длину по меры и в ширину как раз.

Говорит Святогор да Ильи Муромцу:

— Ай же ты, Илья, да мой меньшой брат,

Ты покрой-ка крышечку дубовую,

Полежу в гробу я, полюбуюся. —

Как закрыл Илья крышечку дубовую,

Говорит Святогор таковы слова:

— Ай же ты, Илюшенька да Муромец,

Мне в гробу лежать да тяжелешенько,

Мне дышать-то нечим да тошнешенько,

Ты открой-то крышечку дубовую,

Ты подай-ка мне да свежа воздуху. —

Как крышечка не поднимается,

Даже щилочка не открывается.

Говорит Святогор да таковы слова:

— Ты разбей крышечку да саблей вострою. —

Илья Святогора послушался,

Берет он саблю вострую,

Ударяет по гробу дубовому.

А куда ударит Илья Муромец,

Тут становятся обруци железныи;

Начал бить Илья да вдоль и поперек,

Все железные обручи становятся.

Говорит Святогор таковы слова:

— Ах ты меньший брат да Илья Муромец,

Видно тут мне, богатырю, кончинушка,

Ты схорони меня да во сыру землю,

Ты бери-тко моего коня да богатырского,

Наклонись-ко ты ко гробу ко дубовому,

Я здохну тиби да в личико белое,

У тя силушки да поприбавится. —

Говорит Илья да таковы слова:

— У меня головушка есть с проседью,

Мни твоей-то силушки не надобно,

А мне своей-то силушки достатоцьно,

Если силушки у меня да прибавится,

Меня не будет носить да мать-сыра земля,

И не наб мне твоего коня да богатырского,

А мни-ка служит верой-правдою

Мни старой Бурушка косматенький.

Тута братьица да распростилиси,

Святогор остался лежать да во сырой земли,

А Илья Муромец поехал по святой Руси

Ко тому ко граду ко Киеву,

А ко ласковому князю ко Владимиру.

Рассказал он чудо чудное,

Как схоронил он Святогора да богатыря

На той горы на Елеонскии."

Все разошлись, лишь Илья остался сидеть в задумчивости. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль, он о чем-то думал. В таком состоянии его и застал Рахта. Молодой богатырь любил и уважал Илью, тот, кажется, тоже привечал молодца. По крайней мере, отвечал на его вопросы в тех случаях, когда другого бы прогнал прочь…

— О чем ты задумался, Муромец? — спросил Рахта, — О Святогоре?

— Да.

— О том, что стало с ним в той страшной домовине?

— Нет, я знаю, что он погиб, — ответил Илья, — я не знаю другого.

— Чего же еще знать? Где кости его, сожжены ли по обряду?

— Нет, кости его в гробу, и никто да ничто с тем гробом сделать не сможет! Сказители правду говорят.

— И огонь?

— Да, и огонь. Не сказал былинник, что пробовал я, согласно порядку русскому, сжечь тело богатыря великого. Да не взял чистый огонь заветное дерево. Видно — то дерево из царства подземного, мертвых царства… И огонь тут нужен был особый, из глубин подземных добытый.