Лишний рот - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 10

Но последнего нигде не оказывалось. От постоянного нагибания у Васи заболела спина, ноги же мальчика дрожали от усталости. С ужасом думал он о том, что ему предстоит еще пройти так целый долгий путь, чуть ли не ползком, едва не касаясь земли, если бы, паче чаяния, бумажник не оказался на мельнице. Почти выбившись из сил, мальчик достиг, наконец, деревянного строения с огромным колесом сбоку. Река, еще скованная льдом, молчала между белыми, по-зимнему убранными берегами. На мельнице было тихо. В окне избенки-пристройки светло мигал огонек «божьего глаза», лампадки перед киотом. Семья мельника уже, по-видимому, спала крепким сном. Вася перенес фонарь из одной уставшей руки в другую и почти ползком пополз к крыльцу, не переставая оглядывать зоркими молодыми глазами каждую пядь дорожки.

Но оброненный батюшкою бумажник все не попадался на глаза. Наконец мальчик добрался до самого крыльца и стал тщательно обшаривать его ступени. Он так ушел в свое дело, что не заметил, как откуда-то сбоку, с заднего выхода показался распоясанный, в одной нижней одежде мельник и стал в свою очередь зорко следить за мальчиком, ползавшим с фонарем в руках по ступеням крылечка.

— Ага! Попался! Чтой-то ты никак по чужим сеням хозяйничать ходишь. Стой, брат… Не уйдешь! — И огромная полосатая рука мельника схватила Васю за шею. Фонарь выпал от неожиданности из рук мальчика и потух.

— Дяденька, не думайте, ради Христа, что я воровать у вас вздумал… Я Вася, приемыш отца Паисия, — торопливо залепетал он. — Отец Паисий здесь бумажник свой обронил. Все деньги, какие у него ни на есть, в бумажнике были… Может, здесь обронил, может, у вас оставил, а может, и при выезде из дальних Стопок потерял. Только в горе он страшном, сам не свой; ни есть, ни пить не может… Уж и не знаю, что с ним будет, если бумажник не найдем.

— Так это он тебя ночью на поиски послал за бумажником, паренек? — совсем уже иным тоном проговорил мельник.

— Нет, как можно, как можно! Он даже и не знает, что я из дому ушел, что вы, дяденька, — далее руками замахал на него Вася.

— Ну, коли так, пойдем в избу. Может, и привалит тебе счастье, паренек, найдешь бумажник…

— Да что вы, дяденька, неужто ж найдем? — не смея верить своим ушам, обрадовался Вася.

— Коли поищем хорошенько, стало быть, и найдем, — усмехнулся мельник и легонько за плечи подтолкнул мальчика в сени. Его жена, молодая еще женщина, с ребенком на руках вышла из-за ситцевой занавески, разделявшей надвое горницу, и уставилась на Васю изумленными глазами.

— Да как же это ты один пришел не глядя на ночь, такой маленький? — ахала она. — Да не тебя ли, к слову сказать, на прошлой недели посадские поколотили городские.

— Меня, — тихо отвечал Вася.

— Подучил их священников мальчонка, я слыхала? — допытывалась дальше любопытная мельничиха.

— Мало ли что бывает! — уклончиво отвечал Вася.

— Ну, а таперича сам ты пришел, либо отец Паисий прислал?

— Сам.

— Ишь ты, храбер больно! Тут в лесу у нас посадские тоже зачастую бродят. Не ровен час до греха. Молод ты еще…

— Отец Паисий бумажник обронил, найти бесприменно было надо.

— Нашли, нашли бумажник! Сразу догадались, что батюшкин, завтра поутру отнести ладили. Нынче-то поздно… Нашли под вечер на дорожке. Как, значить, подымали Владычицу, так тут же и выпал он у батюшки, — говорила словоохотливая баба.

— Отдали бы, небось утречком бы и занесли, — вторил мельник.

— Ах, не надо ждать до утра… Батюшка беспокоится очень, спать не будет, — так весь и заволновался Вася, — пойдемте сегодня же, ради бога, пойдемте, батюшка так обрадуется, право!

— А и прыткий же ты паренек, — засмеялся мельник. — Ну, что мне делать с тобою, идти так и идти. Подавай одежонку, баба, ишь генерал торопить надумал. Ослушаться их превосходительство никак нельзя.

Насколько тяжелым и трудным показался Васе путь на мельницу, настолько радостной и приятной была обратная дорога домой. Мальчик несся как на крыльях, бодро шагая о бок с мельником, забыв усталость. Вот миновали они опушку, прошли слободское поле и вошли в слободу. По-прежнему все спало кругом. Только в окне горницы отца Паисия светился поздний огонек.

— Не спит бедный, тревожится, — пожалел Вася священника, входя в сени.

— Батюшка, отец Паисий, нашелся бумажник. Мельник Захар нашел, — бодрым веселым голосом проговорил мальчик у дверей горницы. Тот стремительно встал со стула и истово перекрестился на киот, озаренный лампадою.

Вошел Захарыч.

— Уж прости, батюшка, поздний гость, да приемыш твой ждать не дозволил дольше. Сейчас, говорит, неси находку, Захар, к батюшке. Ну как есть командир, генерал, право слово! А денежки извольте пересчитать все же… Денежки счет любят, — подавая бумажник отцу Паисию, закончил Захар.

Была уже поздняя ночь, когда ушел мельник, отказавшийся от всякого вознаграждения за свою находку, а отец Паисий все еще не отпускал от себя Васю, в который уже раз заставляя его рассказывать о том, как надоумился он пойти искать бумажник на мельницу, как шел по лесу, как шарил с фонарем по дороге.

Запели первые петухи в слободе Марьинской, когда, наконец, отец Паисий, обняв и благословив Васю на сон грядущий, отпустил его спать. Но еще до сна долго ворочался на своей убогой постели священник и думал:

— Истинное сокровище послал мне господь! Кабы хоть малость походил Кирилл мой на Васю, лучшего и желать не надо. Эх, Киря, Киря, много забот и горя принес ты отцу.

Только с восходом солнца, когда проснулась слобода, сомкнул в это утро усталые глаза отец Паисий.

Глава седьмая

— Синяя говядина! Синяя говядина! Почем за фунт? Глядите, братцы, синяя говядина к нам пожаловала! — весело кричали школьники, окружая Кирю, пришедшего нынче впервые в класс.

— Был барин барином, гимназистом, вашим благородием, а нонче не лучше нас, грешных, стал! — подскакивая к Кире, пищал умышленно тонким голосом какой-то шалун.

— Оставьте его, братцы! — унимали школьников их более благоразумные товарищи.

Киря, впервые пришедший сегодня в школу, чувствовал себя совсем несчастным и пришибленным здесь. Слободские мальчики имели привычку дразнить городских гимназистов, называя их «синею говядиною» за синий цвет мундирчиков, одеваемых теми, кстати сказать, в самых редких случаях жизни. Но Киря не думал, что его, сына священника, всеми любимого отца Паисия, здесь так встретят. Он нечаянно взглянул на Васю, как бы ища в нем защиты.

Тот уже был среди расшалившихся мальчуганов.

Один из них подбежал к Кире, дернул его за фалду куртки и пробасил:

— Господин гимназист, ваше высокородие-сковородие, где свои блестящие пуговицы растерял?

— Первые да будут последними… Из гимназии да в школу прямым путем-дороженькой! — вторил ему в тон другой мальчуган.

— Иванов! Тебе не стыдно? — крикнул на него Вася. — Попроси у меня задачу объяснить — ничего не получишь за такие каверзы.

Голос всеобщего любимца возымел свое действие. Мальчики отхлынули от Кири, оставили его в покое.

Учительница русского языка должна была в нынешний урок делать диктовку. Она вызвала Кирю писать на доске, в то время как остальные мальчики писали у себя в тетрадках. Не прошло и пяти минут с начала работы, как Киря услышал позади себя сдержанные смешки и насмешливые возгласы:

— Вот так гимназист!

— Да он грамоты и не нюхал, братцы!

— Ай да синяя говядина! Видно, был последний из последних учеников.

Анна Ивановна взглянула на доску и тоже ахнула. Диктовка Кири была вся испещрена ошибками.

Теперь уже даже Вася не смог спасти Кирю от насмешек. После урока мальчики гурьбою окружили доску с диктовкою и осыпали Кирю градом насмешек.

Тот стоял красный, злой, надутый… И вдруг сжал кулаки и, прочищая ими дорогу, кинулся из класса.

Забыв в училище пальто и шапку, Киря мчался теперь по слободской улице… Отсюда завернул в поле, из поля — в лес… Он не замечал ни ветра, ни хлопьев мокрого снега, падавшего с самого утра. А опомнился только тогда, когда был уже далеко от слободы и ее обитателей. Тут он бросился ничком на мокрый снег и разразился беспомощными горькими слезами.