Гадюки в сиропе или Научи меня любить (СИ) - Лоренс Тильда - Страница 8

Свои ощущения от первого раза Дитрих мог описать нецензурными словами, но при этом ему понравилось. Даже очень. Все было довольно обыденно. И, тем не менее, запечатлелось в памяти. Он сотни раз видел подобное в фильмах определенного содержания, но в жизни все равно оказалось фееричнее и ярче, и эффект длился дольше, запомнилось, а не выпало из сознания, как все то, что было до. Впрочем, не все было так замечательно. У них не было того самого, пресловутого единения душ, о котором так любят говорить романтичные девы, мир перед глазами не разлетался на тысячи осколков, и вся жизнь перед ними же не проносилась. Это было просто приятно, это было ошеломительно, это было супер. Больше никаких слов не требовалось. Ланцу просто понравилось заниматься сексом, и его мало волновало, кто именно находится рядом с ним. Хоть Гретхен, хоть какая

то другая девушка. Просто с ней было удобно в том плане, что она не ломалась долго, и сама была готова в любое время прыгнуть к нему в койку, время от времени одаривая откровениями на тему того, как прекрасен он в постели. Видимо, было с чем сравнивать.

После того случая в парке, Дитрих понял, что девушке, действительно, есть с чем сравнивать, она не говорила того, чего не знала.

Он никогда не ходил на школьные вечера, именуемые гордо балами. На самом деле, ничего бального в этих мероприятиях не было, обычные, скучные сборища. А однажды решил, изменив своей традиции, сходить и посмотреть, что же там такого интересного, что заставляет его одноклассников и одноклассниц тащиться в «любимую» школу.

Гретхен ни одного вечера не пропускала. Этот тоже не пропустила. Когда Дитрих появился в зале, она как раз танцевала медленный танец со своим ухажером. Ланц воспринял это событие, как само собой разумеющееся, никаких переживаний у него не было. Да и могут ли быть переживания, если человеком не дорожишь? Прости

прощай, забудь мой номер. Так сказало бы большинство. Дитрих не удержался и выплеснул на танцующую парочку ведро с грязной водой. Гретхен стояла, открыв рот и вытаращив глаза. По лицу стекали грязные капли, а Дитрих удовлетворенно хмыкнул и произнес:

– Прекрасно выглядишь, дорогая!

Больше они не разговаривали. Девушка, наконец, поняла, что двойная игра ей не под силу и отстала от Дитриха, сделав выбор в пользу любящего, учтивого кавалера. И это было правильным решением. Ланц возобновлять с ней отношения не собирался, придерживаясь мнения, что только законченный неудачник будет дважды вступать в одну и ту же реку. Если отношения однажды закончились, их невозможно возродить. Можно попытаться сделать вид, что топор войны закопан, и все обиды забыты, но рано или поздно взаимное недовольство даст о себе знать, грянет взрыв, и никто не может определить, какой именно силы он будет. В случае, подобном случаю Дитриха, ударной волной могло разнести все в радиусе километра, а то и больше.

Он просто не мог быть с Гретхен, все время вспоминая о её предательстве. Как следствие, внутри копилась неудовлетворенность и злость на нее и на самого себя за невозможность поставить девушку перед фактом: отношения себя изжили, их лучше прекратить. Они оба это понимали, потому и предпочли держаться на расстоянии, не обостряя и без того достаточно мрачную ситуацию…

Машина остановилась у ворот школы, но Дитрих не спешил выходить из салона. Внимательно рассматривал здание, которое должно было стать его вторым домом до конца учебного года. Ничего особенного не заметил. Школа, как школа. Этажей не меньше, но и не больше, чем в его берлинской школе, на стоянках выстроились в ряд многочисленные велосипеды, а кое

где даже машины припаркованы. Наверняка, принадлежат преподавательскому составу и ученикам побогаче, которые только и умеют, что пускать пыль в глаза.

Дитрих своим благосостоянием не кичился, наоборот умело его скрывал, хотя время от времени попадался на такой ерунде, как брендовые вещи, к которым испытывал непреодолимую слабость. Да и то не всегда. У Ланца был свой, определенный стиль. Он не одевался в фирму с головы до ног, а сочетал дорогие вещи с вещами, найденными на рынках, а временами даже в секонд

хендах. Каким ветром его туда заносит, он и сам объяснить не мог, просто шел и часами копался в ворохе вещей, желая найти нечто такое, что сразит окружающих наповал. Странно, но ему это удавалось.

Вещи были единственной его страстью. Дитрих не выпрашивал у родителей машину, хотя в его возрасте многие только тем и занимались, что ходили за своими предками хвостом и ныли о необходимости собственного транспортного средства. Ланцу нравились пешие прогулки. Так получилось, что их семья поселилась недалеко от школы, всего двадцать минут ходьбы, не больше. Такие марш

броски были отличным средством пробуждения. Живя в Берлине, Дитрих старался ходить в школу пешком, а не ждать, что его подвезут родители. Сидя на заднем сидении, он неизменно начинал засыпать, когда же ходил пешком, от сонливости и следа не оставалось. Он не был бодр и весел, но и желания уткнуться носом в парту, не возникало.

Сегодня отец все же подбросил его до школы. Лота сидела рядом с мужем и что

то оживленно рассказывала о своих планах на день. Дитрих слушал её невнимательно. Погруженный в свои мысли, намного сильнее он интересовался разношерстной толпой во дворе школы. Ученики напоминали ему муравейник. Все куда

то спешили, бежали, суетились. То там, то тут собирались стайки школьников. Кто

то активно жестикулировал, кто

то просто молча слушал, кто

то сидел в отдалении и не обращал внимания на местных нимф. В основном, это относилось к кружку скромников.

Дитрих хмыкнул. Как и ожидалось, ничего нового.

Ланц думал, что нигде и никогда ему не доводилось слышать о школах, где царило бы равенство. Всегда школьники делились на группы: середнячки, изгои, элита. И непонятно, какие критерии отбора существовали для попадания в ту или иную группу. Здесь не играло никакой роли богатство, физические данные ученика, его умение стильно одеваться или же красноречие. Да

да, оно иногда тоже играло свою роль. Активисты, умевшие пролезать всюду благодаря подвешенному языку, рассыпающие шутки, иногда смешные, иногда не очень, способные делать комплименты, тоже нередко добивались расположения со стороны окружающих и становились элитой. При этом они могли быть неброско одеты и не иметь златых гор. А некоторые одевались с иголочки, вели себя из рук вон плохо, так, как обычно ведут себя хулиганы, уверенные в своей невероятной крутости, но все равно не пользовались особой популярностью.

В этой школе такого разнообразия в одежде не было, особых вольностей не допускалось. Все обязаны были носить то, что считала приемлемым администрация школы, а приемлемой она считала только черно

белую одежду.

– О, смотрите, смотрите, какая высокая девушка! – неожиданно воскликнула Лота.

Дитрих непроизвольно вздрогнул, услышав выкрик матери и посмотрел в ту сторону, куда она показывала.

Лота вообще ничего не стеснялась, могла спокойно ткнуть в сторону человека пальцем, наплевав на элементарные правила приличия. Отца это нисколько не напрягало, он сам был из породы людей, не ведающих смущения. Зато Дитрих временами готов был сквозь землю провалиться, только бы не видеть откровенно глупых выходок своих родителей.

Он сполз по сидению вниз, надеясь, что высокая девушка не заметит присутствия в машине своего сверстника и не подскочит резво, чтобы самой первой с ним познакомиться. Номера на машине все еще были прежними, обзаводиться новыми отец собирался в самое ближайшее время, возможно, ближе к концу недели. Но пока номера не изменились, машина привлекала к себе внимание.

– Мама, – умоляюще простонал он. – Прекрати позорить меня и себя.

– Чем? – удивилась Лота. – Я просто удивлена. Девушка очень высокая. Выше тебя сантиметров на десять, не меньше. Это… необычно.

Высокая девушка замерла на месте и, как назло, уставилась в упор на машину, старательно изучала взглядом, словно, на самом деле, собиралась подойти и осведомиться, почему они остановились именно здесь. Дитрих вытянул шею, оперся ладонями на сиденье и постарался выглянуть из