Красивая жизнь - Воробей Вера и Марина - Страница 16

– Так вот, я представляю это прохладное, тревожное утро перед битвой. Воины спят неспокойным сном а их кони стоят в реке и пьют воду, по колено в воде и тумане. И я знаю, что будет бой, и бой этот будет проигран, и будет стыдно и плохо. А.потом.

– Что потом? – почему-то шепотом спросила Ира.

– А потом все будет хорошо, – улыбнулся Кахобер.

Дома Иру никто не ругал. Все разговаривали друг с другом тихими, приглушенными голосами, как будто случилось горе. Ира никуда не ходила, даже в магазин, хотя покупать хлеб и молоко было ее обязанностью. Она сидела за своим письменным столом и рисовала. На белом листе появлялась широкая река, над ней – серое небо, расчерченное птичьими стаями, а в реке по колено в воде – лошади с умными и печальными мордами.

– Что это? – спросил папа. Он стоял у нее за спиной и смотрел на рисунок.

– Это река Калка, – сказала Ира. – Это утро перед боем.

– А почему у лошадей такие грустные глаза? Папа попытался улыбнуться, и Ира была ему благодарна за эту попытку.

– А ты разве не знаешь? – Ира повернулась к нему. – Ведь битва будет проиграна. Может быть лошади заранее знали об этом?

– Вечно ты что-нибудь выдумываешь! – сказал папа и осекся. Эти слова прозвучали как намек на ту ложь, которой Ира заполонила их жизнь.

– Выдумываю, – подтвердила она. – Но обещаю, это в последний раз.

Внезапно зазвонил телефон, и они вздрогнули.

Последнее время телефонные звонки не предвещали ничего хорошего.

– Я подойду, – сказал папа, и лицо его помрачнело. Он долго говорил по телефону. Ира поняла, что речь шла о ней, и заткнула уши. Лучше потом все узнать от папы, чем вслушиваться в обрывки фраз, обмирая от страха на каждом слове.

– Ну что? – спросила она, когда папа вошел к ней в комнату. Мама тоже вбежала за ним следом, вытирая руки о полотенце, она заглядывала папе в лицо, пытаясь прочитать на нем известия о судьбе дочери.

– Не может быть. – Папа сел на диван и обхватил голову руками. – Этого не может быть, – сказал он и рассмеялся, как безумный.

«Пятнадцать лет строгого режима», – решила Ира, глядя на папу.

«Отчисление из школы и принудительные работы», – подумала мама.

– Ира, – заговорил папа, – Ирочка, твое дело прекращено!

– Как прекращено? – одновременно спросили и Ира, и мама.

– А так! – Папа вскочил и стал ходить кругами по комнате. – Они нашли того, кто на самом деле угнал машину!

– Как нашли? – упавшим голосом сказала Ира. – Его нашли? Но я же ничего не говорила…

«Теперь все решат, что я – предатель, – подумала Ира. – Неужели это Кахобер все рассказал?»

– Ты представляешь, – он схватил маму за руки и стал ходить по комнате уже с ней вдвоем, – этот человек – самый настоящий угонщик! – Со стороны могло показаться, что они танцуют менуэт. – Семь угонов за последние пять месяцев…

– Последние пять месяцев? – Ира тоже встала. Но он только недавно приехал в Москву!

– И теперь он задержан, – не слушая ее, говорил папа. – А с тебя сняты все обвинения!

Телефон зазвонил снова. Папа подскочил к аппарату, сорвал трубку, что-то коротко ответил и заглянул к Ире в комнату.

– Это Света, – сказал он. – Хочешь, я скажу, что ты занята?

Ира не хотела разговаривать со Светой, особенно теперь. Но ведь нельзя же всю жизнь прятаться за широкой папиной спиной.

– Я поговорю, – твердо сказала она. – Я сама.

– Ирка! – Толос у Светы был радостный и обычный как будто не случилось ничего плохого. – Ты уже знаешь? С ума сойти! Тот мужик, который выбежал из машины за женщиной в шубе, – это он! Он угонщик! Его поймали, а мы получается и ни при чем!

– А вы, и так были ни при чем, – сказала Ира. Это ведь меня поймали. Это я встретила Новый год в обезьяннике. Это со мной разговаривал следователь…

– Ну, ладно, Ирка, – примирительно сказала Света, – не кипятись. Все же обошлось. Мы очень за тебя волновались.

– Да, волновались, – сказала Ира. – И это волнение помешало вам прийти, позвонить, узнать – жива я или нет! – Она не хотела казаться слабой, но слезы оби все равно зазвенели у нее в голосе.

– Не будь злопамятной, – строго сказала Света. – Тебе это не идет.

– Это все? – Спросила Ира. Она не хотела продолжать разговор, боялась наговорить Свете кучу гадостей, за которые потом будет стыдно.

– Нет, еще все наши просили передать, что ты – человек.

– Да, я девочка что надо, – в тон ей сказала Ира.

– Мы, честно говоря, думали, что ты расколешься, а ты – никого не выдала, – продолжала Света. – Макс очень• извиняется перед тобой. Он тебе чего-то лишнего наговорил?

– Да, немного, – иронично сказала Ира, но Света не уловила этой иронии.

– Подумаешь, чего только между друзьями не бывает! А потом мирятся и – как нив чем не бывало…

Ира слушала свою бывшую подругу и поражалась, как гладко и складно все у нее выходит. Тебя поцеловали? Пустяки. Тебя предали? Ерунда. Тебя обозвали последними, словами? Подумаешь!

– Я так не могу, – сказала Ира и повесила трубку. Она не хотела жить в таком ,мире, где ничто ничего не значит.

18

С самого утра у Иры было такое чувство, что сегодня она должна сделать что-то важное. Она встала рано, долго стояла под душем, потом причесалась тщательно и гладко и вышла на улицу. В руках у нее был рулон, завернутый в газету.

Она впервые за долгое время чувствовала себя так, как если бы ее досрочно освободили из тюремного заключения. Все вокруг было интересным и заслуживающим внимания: и ворчливая дворничиха, и выводок белых котов, которых она подкармливала, и дурно пахнущая рыба, которую с жадностью поедали эти коты.

Ира подошла к зданию школы и нерешительно потопталась на пороге. Каникулы были в разгаре, поэтому в школу приходили только учителя, да и то не все. Ира осторожно приоткрыла дверь и огляделась по сторонам.

Никого не было.

Стараясь не шуметь, она поднялась на четвертый этаж и вошла в кабинет истории. Это был класс Кахобера – такой же светлый, как он сам. Ира села на его стул – вот отсюда он видит весь класс, и на нее тоже смотрит отсюда…

Хотя чаще Кахобер ходит между рядов, размахивая руками, или что-то рисует на доске.

«Бесперспективно», – вспомнила она слова Светы и усмехнулась. Какая глупость! Чем быть влюбленной в мелкого, чужого человека, пусть даже с надеждой на взаимность, лучше любить недосягаемого, но бесконечно хорошего. Тогда и не нужны никакие перспективы, перспективой будет сама любовь.

Она разорвала газету и развернула перед собой большой лист. Широкая река, густой туман и кони с грустными мордами – вот что было нарисовано на этом листе. Ира аккуратно засунула свой рисунок под стекло на столе и осталась довольна.

«Ему понравится, – с нежностью подумала она. Он поймет…»

… Как только она переступила порог своего дома, мама радостно сообщила:

– Тебе Аня звонила. Уже два раза.

– Аня? – Ира заулыбалась и покраснела от радости и смущения. – Она что-нибудь просила передать?

– Нет, сказала – еще позвонит. Да ты раздевайся, поешь.

Но Ира прямо в ботинках уже бежала к телефону.

Она схватила трубку, чтобы позвонить, но не успела набрать номер, как услышала голос Ани.

– Але! Але!

– Аня, – закричала Ира, – это ты мне звонишь или я тебе?

Аня засмеялась и сказала:

– Это я звоню. А ты сняла трубку раньше, чем прозвенел звонок.

– Смешно получилось, – сказала Ира и замолчала. Ей вдруг стало страшно, что им с Аней больше не о чем говорить, что за время разлуки они забыли, как это – разговаривать вдвоем.

– Я лучше зайду, – сказала Аня после неловкой паузы. – Ты будешь дома?

– Конечно! – обрадовалась Ира. – Приходи, когда хочешь. Когда тебя ждать? Скоро? Сейчас?

Ира забросала Аню вопросами, выкриками, и та засмеялась низким, грудным смехом.

– Я уже выхожу. Пока.

Они сидели в Ириной комнате на диване рядом друг с другом. Аня принесла мандарины, оставшиеся с Нового года, и они без остановки ели сладко-кислые дольки.