Друг в зеркале - Воробей Вера и Марина - Страница 11

Мать тяжело вздохнула и провела рукой по ежику волос. Издалека она казалась молодой, но вблизи было видно, как много морщин у нее вокруг глаз.

– Спасибо, но я не… – опять начала Туся.

– Теперь вы опять вместе, и я рада. Правда, рада. Потому что ты всегда мне нравилась.

Тусе было больно слышать эти слова. Она чувствовала себя подделкой под бывшую девушку Германа, неумелой и бездарной подделкой. Ей захотелось убежать из этого странного дома, где все принимают ее не за ту, кто она есть, и дать волю слезам.

Но вместо этого она сидела, слегка опустив голову, и слушала пьяные признания матери Германа.

– Мама, – как можно спокойнее сказал Герман. – Я хочу, чтобы ты ушла.

Мать вздрогнула, как если бы ее ударили плеткой, и втянула голову в плечи.

– Как это – ушла? Куда ушла?

– Да мало ли куда! – хриплым от болезни голосом закричал Герман. – Я просто хочу, чтобы ты оставила, меня в покое.

– Нет, ты послушай, – обратилась женщина к Тусе, как будто искала у нее поддержки и защиты, – как он разговаривает с матерью!

– Все твои слова – сплошное притворство. Ты никогда по-настоящему не интересовалась моей жизнью. Просто любишь совать свой нос, куда не просят!

– Герман. – Глаза его матери увлажнились, в голосе появились жалостливые нотки. – Не надо так.

– Уходи, не• могу больше тебя видеть! – вопил Герман. – Убирайся!

Его мать повернулась и вышла.

– Мама, не надо! – услышала Туся голос Сережи.

Хлопнула входная дверь, каблуки заспешили к лифту.

Сережа заглянул в комнату и взволнованно сказал:

– Герман, она уходит.

– Скатертью дорога, – огрызнулся тот.

– Она поедет на машине, – канючил Сережа. – Скажи ты, останови ее!

– Ей же нельзя за руль в таком состоянии, – вступилась Туся. – Это очень опасно. Ты должен ее остановить.

– Туся, запомни. – Его тон был таким ледяным, что ей показалось, как будто ее окатили водой из проруби. – Я никому ничего не должен. К тому же давай договоримся – со своими родственниками каждый разбирается сам. Моя мать – это моя проблема, поняла?

Туся молчала, все ниже опуская голову. Она чувствовала себя лишней и чужой в этом доме.

– Кроме того, я устал и хочу спать. – Герман повернулся лицом к стене и накрылся одеялом почти с головой. – Не возражаешь?

– Хорошо, – сказала Туся, вставая:– Я тебе завтра позвоню.

Герман ничего не ответил.

Туся вышла на улицу и вдохнула полной грудью.

Она испытывала облегчение оттого, что покинула этот непонятный дом, где люди могут кричать так громко, что барабанные перепонки, того гляди, лопнут.

«Просто у него температура, поэтому он такой раздражительный», – оправдывала она Германа. И все равно была рада, что теперь может пойти к Лизе, спокойно посидеть и рассказать обо всем, что случилось.

«Может быть, тогда все встанет на свои места?» – думала она. Ведь Лиза всегда умела находить нужные слова, чтобы успокоить подругу.

9

– Какой кошмар! Какой ужас! – то и дело повторяла Лиза, слушая рассказ Туси.

Они•сидели на кухне, потому что это было их любимое место, пили кока-колу, ели печенье и разговаривали.

– Если ты будешь так реагировать, вообще ничего не стану рассказывать, – обиделась Туся.

– Ну, прости, прости, – поспешно сказала Лиза. – Больше не буду. Хочешь, намажь печенье повидлом?

Туся улыбнулась и взялась за ложку.

Ей нравилось бывать у Лизы, потому что та всегда угощала ее чем-нибудь вкусненьким, а когда на душе так тревожно, невозможно обойтись без сладкого.

– Туся, хочешь знать мое мнение? – спросила Лиза, когда рассказ был окончен.

– Угу, – пробурчала Туся, потому что рот у нее был забит печеньем.

– Помнишь, как там в той песенке? «Забирай свое и беги, беги, беги, уноси свои ноги, ноги, ноги». По-моему, именно так тебе и следует поступить.

– Но почему? – воскликнула Туся.

Конечно, многое в поведении Германа и ей самой казалось странным, но о том, чтобы расстаться с ним, она и подумать не могла.

– Сказать по правде, он меня пугает, – призналась Лиза. – Мне очень не понравилось то, что он сделал с Егором. Теперь, с рукой на пере вязи, он даже вызывает у меня симпатию…

– С рукой на перевязи? – переспросила Туся. А что с ним?

– Ой, я и забыла, что ты прогуляла школу и ничегошеньки не знаешь! – спохватилась Лиза. – У Егора-то нашего рука вывихнута. И знаешь, благодаря кому?

– Догадываюсь, – погрустнела Туся.

– Оказывается, он ничуть не притворялся, когда завывал от боли. Теперь ходит с забинтованной рукой и перекошенным лицом. Так что ты можешь гордиться – из-за тебя происходит смертоубийство.

– Да уж, какая тут гордость, – горько сказала Туся.

Раньше ей всегда хотелось, чтобы ее защищали, за нее сражались, ведь это так романтично. Но когда она представила покалеченного Егора, то поняла, что в этом нет ничего романтичного.

– Тебе не кажется, что слишком много трагедий вокруг одного человека? – внезапно спросила Лиза. – Ты о чем? – Туся думала о своем, и Лизины слова вывели ее из задумчивости.

– Смотри, отец Германа сгорел на даче, его девушка погибла какой-то дикой, нелепой смертью, при первом же знакомстве с Егором он сломал ему руку. Не многовато ли?

– Многовато, – подтвердила Туся, но тут же добавила: – Бывает же так, что одни люди живут себе припеваючи, а на других падает несчастье за несчастьем?

Лиза в задумчивости потерла висок.

– Кому жизнь – карамелька, а кому – одни муки? Бывает и так, – согласилась она. – Но все, что связано с Германом, кажется мне очень подозрительным. Кстати, ты видела хотя бы одного его друга?

– Нет, – ответила Туся.

– Вот это тоже странно, – сказала Лиза и начала ходить по кухне из угла в угол.

– Сначала я думала, что он меня не хочет знакомить со своими друзьями, – призналась Туся. – Но потом он сказал, что их у него нет, потому что он… – Она вспоминала слово: – О! Самодостаточный!

– Ни одного друга за всю жизнь! Это плохо говорит о человеке, – категорично заявила Лиза.

Может быть, близких друзей не может быть много, но знакомых должно быть пруд пруди, в.этом Лиза была убеждена. Должны быть люди, которым ты можешь позвонить, и они будут рады, или с которыми ты можешь встретиться и поговорить о том, что волнует.

Другие люди – это зеркала, отражаясь в которых мы можем понять свою истинную ценность, а когда перед человеком нет зеркала, он быстро теряет человеческий облик.

– Кроме того, – продолжила Лиза вслух, – если человек хамит своим родственникам, не думай, что с тобой он будет обращаться по-другому.

– Это ты о его матери?

– Да, о ней. Уж не знаю, что она ему сделала, а только никакая мать не заслуживает, чтобы с ней так разговаривали.

Туся приуныла, даже перестала есть печенье и замолчала. А Лиза разозлилась на себя за то, что огорчила лучшую подругу, но, когда хочешь добра, часто приходится делать больно.

– А может быть, я и не права, – с наигранной веселостью сказала она. – Может, сегодня день такой нервный. Может, сегодня полнолуние или что-нибудь еще.

Туся робко улыбнулась.

– Я не могу потерять его сейчас, – призналась она, – Я слишком к нему привязалась.

– Значит, не потеряешь, – убежденно сказала Лиза. – А можёт, он мне так не нравится, потому что слишком нравишься ты, и все вокруг кажутся недостойными тебя?

Лиза обняла подругу и поцеловала в висок. В такие моменты ей казалось, что она намного старше Туси и должна беречь и защищать ее, потому что, когда человек любит, он становится слепым и беззащитным, как новорожденный котенок, которого несут топить.

10

На следующий день рано утром Туся снова отправилась навещать Германа. Она оправдала его поведение высокой температурой и присутствием в организме злого вируса и все простила.

Туся позвонила, но никто не открывал. Она звонила все настойчивее и прислонялась ухом к двери, чтобы услышать – не идет ли кто ей навстречу.