Быть или не быть? - Воробей Вера и Марина - Страница 8

– А теперь, – произнес Александр Иванович, строго поглядев на дочь, – пойдем в ожоговое отделение. Сразу предупреждаю: зрелище там не из приятных. Если тебе станет плохо, скажи мне. В первый раз всегда трудно выдержать вид обожженных или обмороженных.

Юля напряглась, но постаралась выглядеть молодцом. Папа ни в коем случае не должен в ней разочароваться. Она должна показать ему, что у нее достаточно мужества и она сможет стать врачом. Но по мере того как они заходили в одну палату за другой, Юле все труднее было держать себя в руках. В фильмах всегда показывают людей с серьезными ожогами забинтованными. В жизни же, наоборот, пораженные ожогами места оставляют открытыми, и это поистине жуткое зрелище.

– Этому мальчику всего три с половиной года, – говорил папа, – он опрокинул на себя кастрюлю с кипящим супом. Пришлось делать пересадку кожи.

Юля слышала папин голос точно издалека: она смотрела на ребенка, спавшего тяжелым беспокойным сном. Рядом, на стуле, сидела молодая женщина, не сводившая глаз со своего маленького сына. По ее изможденному, землистого цвета лицу было ясно, сколько ей пришлось выстрадать.

– Теперь малыш вне опасности, – продолжал Александр Иванович, – даже шрамов не останется.

Мама ребенка кинула быстрый взгляд на Юлиного папу, и ее лицо немного просветлело.

Теперь Юля была уже неспособна сохранять мужество. Она едва сдерживалась, чтобы не заплакать прямо в палате.

– Я понимаю, что поступаю с тобой немилосердно, – сказал Александр Иванович, когда они вышли из отделения в больничный двор. – Но я уверен, что делаю правильно. Ты уже взрослая и должна знать, что тебя ожидает.

Александр Иванович не стал говорить дочери, что кроме этих отделений в больнице есть и другие. Например, онкологическое, где подавляющее большинство больных находится в безнадежном состоянии. Было еще и отделение, где содержались так называемые отказные дети с врожденной неизлечимой болезнью Дауна и другими отклонениями, из-за которых им никогда не стать полноценными людьми. От этих детишек отказались родители, и они находились на попечении государства. Судьба этих несчастных людей была решена с первых дней их рождения. Александр Иванович не говорил этого Юле, но она и сама понимала, что видела лишь малую часть из того, с чем приходится сталкиваться медикам.

– Ну вот, теперь ты можешь судить о моей профессии безо всяких иллюзий, – сказал папа, выбор остается за тобой.

Юля вышла на улицу и побрела куда глаза глядят. Она не могла понять, отчего ей так плохо. Конечно, Юля и раньше понимала, что в мире много боли и страдания, но ей никогда не приходилось соприкасаться со всем этим так близко.

«Смогу ли Я все это выдерживать изо дня в день? – спрашивала себя Юля. – И не очерстветь, не стать жестокой, а, как папа, отдавать всю себя страдающим людям?»

Она не могла ответить на этот вопрос.

Через какое-то время Юля обнаружила, что идет совершенно не в ту сторону, куда ей нужно, а ведь она должна встретиться с Мариной. Посмотрев на часы, Юля поняла, что до встречи осталось меньше получаса. Как ни спешила Юля, но ей не удалось успеть вовремя.

– Может, ты все-таки объяснишь мне, в чем дело? – спросила Марина, заглядывая в лицо подруге.

– Я ходила в больницу к папе, – тихо произнесла Юля, отворачиваясь от Марины, чтобы та не видела, как на ее глаза наворачиваются слезы. – Но почему так долго? – удивилась Марина.

– Можно, я потом тебе расскажу? – срывающимся голосом попросила Юля.

– Что-то Туси давно нет, – сказала Марина, стараясь отвлечь Юлю от печальных мыслей, наверное, на съемках задерживается.

Ответа не последовало. Марина догадалась, что подруга ее не слушает. Но она нисколько не обиделась, так как видела, каково сейчас Юле. Марина не могла понять, в чем дело, но чувствовала, что Юлино состояние как-то связано со вчерашним разговором с Александром Ивановичем.

– Не могу больше торчать здесь! – сказала Юля, взглянув на Марину. – Давай встретимся с Тусей как-нибудь в другой раз. Я хочу домой.

– Как скажешь, – безропотно согласилась Марина.

Подруги отправились домой. Юля хранила упорное молчание. Марина несколько раз пыталась завязать разговор, но у нее ничего не выходило. Юля смотрела куда-то в пустоту и думала о чем-то своем. Наконец и Марина приумолкла, заразившись настроением подруги. Ей тоже стало грустно. По опыту Марина знала, что если уж на Юлю напала такая глубокая задумчивость, то это надолго, и только она сама могла перебороть свое состояние: никакие вмешательства со стороны ей не помогали.

Мрачное душевное состояние прошло у Юли только к вечеру, когда пришел с работы Александр Иванович. Они о чем-то долго говорили на кухне. Марина не решалась вмешиваться в их беседу, но Юлин папа сам позвал ее на кухню.

– Вот рассуди нас, Марина, – обратился к ней Александр Иванович, – прав я был или нет, когда показал Юле изнаночную сторону своей профессии.

– Что-то я не совсем понимаю, о чем вы? – спросила Марина.

– Ты, конечно, знаешь о Юлиной давней мечте стать врачом? – ответил вопросом на вопрос Александр Иванович.

Марина неуверенно кивнула. Она знала: когда-то ее подруга мечтала об этом, но потом вроде бы увлеклась чем-то другим. Юля никогда не отличалась особой болтливостью и редко откровенничала о том, что у нее на душе.

– Так вот, – продолжал Александр Иванович, – я решил, вы стали уже достаточно взрослыми, чтобы начать серьезно обдумывать будущую профессию.

– Ты все еще хочешь стать врачом? – искренне удивилась Марина.

Юля промолчала – она не знала, что ответить.

За нее это сделал Александр Иванович:

– Вчера Юля сказала мне, что по-прежнему хочет быть врачом. Мне, конечно, лестно, что моя дочь желает продолжать семейную династию, с улыбкой проговорил он, – но не понаслышке знаю о том, какова работа медика. Вот и решил сводить Юлю в больницу и показать ей, из чего состоят наши медицинские будни.

Александр Иванович старался говорить небрежным, немного ироническим тоном, но было ясно – для него эта проблема является очень серьезной.

– Так вот почему на тебе лица не было! Вы ей, наверное, всякие ужасы показывали, – обратилась Марина к Юлиному папе.

– Из этих, как ты говоришь, ужасов состоит наша работа, – строго сказал Александр Иванович.

– Честно говоря, я вообще не понимаю, почему Юля хочет учиться на врача, – брякнула Марина. – Вот я, например, ни за какие коврижки на это не решилась бы. Меня мутит от одного вида крови. Но, с другой стороны, – поспешно добавила она, поняв, что допустила бестактность, – Юля ведь ваша дочь и у нее ваш характер. Значит, она вполне могла бы стать врачом, как вы.

Александр Иванович чуть улыбнулся и коснулся руки дочери. Юля встрепенулась и вопросительно посмотрела на него.

– Тебе было очень страшно? – ласково спросил он.

Юля не могла вымолвить ни слова, она не выдержала и расплакалась. Но отец и не ждал от дочери объяснений. Он все сумел понять без слов.

– Это вполне нормальная реакция, – так же ласково заговорил Александр Иванович. – Ты думаешь, мне было легко видеть все это? Думаешь, мне сейчас легко?

Юля покачала головой.

– Избавлять людей от страданий, будь то моральные или физические страдания, – тяжелый, подчас неблагодарный труд. Знаешь, как больно бывает, когда не удается вырвать человека из лап смерти?!

Александр Иванович помолчал, задумавшись.

Марина внимательно слушала. Она еще никогда не видела обычно веселого и невозмутимого Юлиного папу таким сосредоточенным и грустным.

– Не все выдерживают, – продолжал Александр Иванович. – Многие, проучившись долгие годы и получив образование, ломаются, едва попав в больницу. Они сбегают, находят другую работу и никогда больше не возвращаются к прежнему. Другие черствеют душой, становятся равнодушными к чужой боли, грубыми и бесчувственными или просто безразличными. Я считаю, такие врачи – самые настоящие преступники. И не хочу, чтобы моя дочь стала одной из них.