АББА или Чай с молоком - Воробей Вера и Марина - Страница 18

Юля открыла – на пороге стоял Евгений Николаевич.

– Я зашел домой, а Генриетта Амаровна сказала Марина у тебя. Вот – это конфеты. Поздравляю. Три высокие розы, как три журавля, описали круг в воздухе и, совершив короткий перелет, застыли у Юлиного лица....

– Это вам.

Из комнаты выглянула Марина:

– Дядя Юра!

– Это Юрий Петрович, – объяснил Евгений Николаевич.

«Вот и он, – подумала Юля. – А он симпатичный. Немного лысый. И староват. Но какие розы! А улыбка!»

– Спасибо. Как пахнут! – сказала Юля. – Проходите.

– Что ты, – смутился Евгений Николаевич, мы просто хотели поздравить.

Наверное, он пришел домой за вещами, но один идти боялся, поэтому взял друга. А когда узнал, что Марины нет, расстроился и пришел, чтобы ее увидеть.

– Ну уж нет, – вмешался Александр Иванович. Проходи. И ты, Петрович. Что вы на пороге стоите? Как в гостях; честное слово. Он закрыл за ними дверь – и снова раздался звонок.

– Я открою, – сказала Юля. На этот раз пришел Коля.

«Как хорошо, – подумала Юля. – Коля и Петрович. Стыдно быть счастливой, когда лучшей подруге плохо».

– Постой! – вспомнила Марина. – Подарок! Она выбежала на лестницу и через десять минут вернулась.

– Вот, – сказала Марина, – это тебе.

Это был не велосипед, потому что велосипед у Юли уже есть, и не пушистый котенок, потому что у нее есть Негодяйка, – это были ролики, самые настоящие ролики – новые и очень красивые.

– Марина, это стоит целое состояние!

– Понимаешь, – объяснила Марина. – Это дедушка подарил, то есть оставил, а Коля... и милиция... Неважно. Это тебе.

– Марина, ты сошла с ума!

Александр Иванович открыл шампанское. Теперь все были в сборе.

25

– Я бы хотела умереть, – сказала Туся. – От меня одни неприятности. Нет, действительно, зачем я живу?

Мама ушла к подруге, и Туся осталась одна. Она ходила из угла в угол, металась по темным комнатам – упивалась своим одиночеством, наслаждалась своей болью.

– Нет, действительно, зачем?

Ей бы хотелось влюбиться – но она не могла любить. Ей бы хотелось написать стихотворение но она не умеет! Она бы хотела броситься Лизе на шею и просить прощения, но она ей не нужна!

Наверное, она этого заслуживает. Она одна во всем виновата – но почему, почему так больно?

– Я себя не навижу, – сказала Туся.

И почему человек никогда не знает, как он выглядит со стороны? Когда крутишься перед зеркалом это одно. А потом идешь по улице и случайно видишь в витрине свое отражение. Вот тогда ты понимаешь кто ты на самом деле: пустышка, дура, никто.

Туся вошла в ванную и остановилась: из зеркала на нее смотрело бледное, заплаканное лицо – красивое лицо. У нее такие умные, такие внимательные глаза – серые глаза. А волосы? Длинные каштановые волосы. У нее правильные черты лица. И хорошая фигура. «Ты такая красавица», – любила говорить Лиза. Но разве в этом дело?

– Почему, почему я так себя ненавижу?

Туся вернулась в комнату. Все в этом доме вызывало у нее отвращение: и китайский фарфор, и иконы в золотых окладах, и хрустальная люстра, черт бы ее побрал. Зачем, зачем жить? Чтобы бить китайский фарфор и покупать новый? Чтобы каждое утро вытирать пыль с хрустальной люстры? Зачем?

В половине восьмого позвонила Юля.

– Туся, ты где?

– Я иду, – сказала Туся.

Она вернулась в комнату, села на ковер, на котором нет и никогда не будет ни одной пылинки, и долго сидела неподвижно – так долго, что ей стало казаться: она умерла.

Ей даже подумать было страшно, что она может туда пойти. Они – веселые и беззаботные. Они добрые. А она? Она – другая, и все это видят. Она никому не нужна. У Юли есть Марина, у Лизы Максим. Она им не нужна. И пускай.

– Я это сделаю, – сказала Туся. – Что бы ни случилось, я это сделаю, и никто не сможет меня остановить. Я это сделаю, клянусь.

Вероятно. Но это будет потом.

Жизнь только начинается. Она многое поймет. И начнется еще одна история. И завяжется еще один роман.

– Я это сделаю, – сказала Туся, – вот увидите.

Не сейчас – потом.

Она хотела, чтобы это навсегда врезалось им в память. Она будет являться им по ночам. Она никогда им не простит. Никогда.

Но это уже другая история.