Сделай это - Кармак Кора - Страница 39

Мы лежали на диване, я прислонялась спиной к его груди, а его руки обнимали меня. Предполагалось, что мы смотрим телевизор, но его лоб прижимался к моей шее, и я пытала его относительно первых дней своей болезни.

— Что сказал Эрик, когда ты позвонил ему?

— Он не был расстроен, если тебя это интересует. Думаю, половина состава сейчас болеет.

Отлично. Наш спектакль будет отстойным, раз мы все одновременно слегли с болезнью. Мы бы могли назвать это экспериментальной постановкой — «Федра Апатичная».

Я задала еще один вопрос:

— Что он сказал насчет того, что ты обо мне заботишься?

Он приподнял голову, отодвинувшись от моей шеи.

— Он ничего не знает. Он сказал уложить тебя в постель, и с тобой все будет в порядке. Он предложил мне воспользоваться твоим телефоном, чтобы позвонить твоей маме.

О, это было бы ужасно. Зная свою мать, могу с уверенностью утверждать, что она спросила бы его, когда он собирается сделать мне предложение сразу после того, как выяснила бы его имя.

— Но ты остался.

— Я просто не мог оставить тебя одну. Я сказал Эрику, что тоже плохо себя чувствую, и остался с тобой.

— Но почему?

— Тебе обязательно нужно спрашивать об этом?

— Да.

Я слышала тот его телефонный разговор несколько недель назад, слышала, как он сказал, что ему все равно, что со мной много трудностей. По какой бы причине он ни остался… Мне нужно было услышать это.

Он заговорил:

— Ну что ж, если мы делаем это, то я сделаю все правильно.

Он попытался сесть позади меня, но наше положение на диване было слишком удобным, и мы оба были еще немного слабы, поэтому все закончилось тем, что мы запутались, а он оказался практически лежащим на мне.

Я по-прежнему лежала на боку, придавленная его весом. Он попытался, извиваясь, слезть с меня, но лишь напоминал черепаху, опрокинутую на спину. В конце концов, он сдался и просто слегка приподнялся, чтобы я могла перевернуться на спину, а затем осторожно опустился на меня.

Несмотря на то, что в течение недели мы спали в одной постели, такая позиция все еще была интимной, волнующей и по-прежнему пугающей. Он попытался приподняться, как можно выше, опираясь на локти, но был еще слаб, поэтому все равно придавливал меня своим весом.

И мне это нравилось.

— Так, что я, значит, говорил? — спросил он. — Ах да, точно, что, кажется, я в тебя влюбился.

Я моргнула. А потом — еще раз.

Не знаю, сколько раз я моргнула, за считанные секунды пережив множество эмоций: потрясение, неверие, волнение, страх, желание, неопределенность, — и остановилась на чем-то ... слишком большом, чтобы дать ему название. Внутри меня находилась целая галактика, сложная, бесконечная, чудесная и хрупкая. А в самом центре нее — мое солнце. Гаррик. Любовь. Теперь эти два слова были для меня синонимами. Он влюбился в меня? В меня?

Его прикосновение вернуло меня из этой вселенной в реальность.

— Таким молчанием ты могла бы свести мужчину с ума.

— Я тоже тебя люблю, — ответила я.

И тут до меня дошло, что он произнес не совсем эти три слова. Он сказал, что влюбился в меня. И, по-моему, там было еще слово «кажется». Вот черт.

— Я имею в виду... что должна была сказать, что чувствую то же самое. Я тоже влюбилась. Потому что уже любить тебя было бы слишком быстро. Это было бы сумасшествием. Чересчур, да? Чересчур. Слишком быстро. Так что... я не люблю тебя. Нет. Не то, чтобы тебя нельзя любить, просто есть разница между «влюбиться» и «любить».

И это ведь еще только начало, пока. Так что, я тоже, кажется, влюбилась в тебя. Вот, что я хотела сказать. Все, что хотела сказать.

Я разваливалась на части. Его взгляд был мягким и неменяющимся и ни о чем не говорил, что я списала на сумбурность своей речи. В конце концов, он быстро поцеловал меня, будто хотел прервать, будто я, наконец, могла перестать говорить.

Я вздохнула.

— Тебе нужно было это сделать прежде, чем я начала свою безумную речь.

Он засмеялся и снова поцеловал меня, на этот раз немного дольше.

— Мне нравятся твои безумные речи. Более того, я люблю твои безумные речи. Решено. Я уже не влюблен. Совершенно точно, я люблю тебя. Это ведь не чересчур, не так ли?

Его улыбка была ослепительной и такой насмешливой, что я молниеносно ущипнула его за руку.

Он даже не потрудился изобразить гримасу боли, а просто поцеловал меня, вжимаясь в меня всем своим телом, и это было самое лучшее «чересчур».

Я всегда слишком много думала, слишком много всего в моей голове, как сказал Эрик. Но с тех пор, как я познакомилась с Гарриком, у меня появилась неловкая тенденция не думать вообще. То, что в ответ выходило из моих уст, почти всегда звучало неловко, но иногда... это срабатывало. Иногда оказывалось очень полезно говорить то, что первым приходило на ум. Иногда «просто и честно» срабатывало лучше всего.

Я надеялась, что это один из таких моментов.

— Я девственница, — сказала я ему. — Вот, почему я убежала той ночью, когда мы встретились. У меня не было кошки. И я не была с Кейдом. Я просто боялась.

Он прервал поцелуй, его губы замерли на моей шее. Затем медленно, словно смещались тектонические плиты, он поднял голову. Гаррик уставился на меня, глядя внутрь меня, сквозь меня. Я подавила свой порыв спрятать лицо, убежать с криками или придумать нелепые извинения, привлекая к этому новые виды животных. Я прошептала:

— Этим молчанием ты мог бы свести девушку с ума.

Он отреагировал, едва заметно, слегка сведя брови вместе.

— Позволь мне уточнить... у тебя не было кошки? Ты достала ее лишь для того, чтобы не пришлось мне говорить, что ты девственница?

Я сжала губы, чтобы они не дрожали, и кивнула. Выражение его лица граничило между потрясением и весельем. Он был изумлен. Самое точное слово. Его чувство юмора каталось по полу от смеха, а разум застыл от потрясения.

— Ты сказал, что любишь мое безумие, — напомнила я ему.

— Люблю. Я люблю тебя. Это просто... честно? Это такое облегчение.

— Облегчение, что я девственница? А ты думал, что я распутница?

— Я никогда не думал, что ты распутница. — Уместно ли сказать, что то, как он произносил слово «распутница», казалось мне восхитительным? — Но я знал, что ты что-то скрываешь. Я волновался, что была какая-то другая причина, почему ты не хотела быть со мной. В течение нескольких месяцев я сходил из-за этого с ума.

— Сходил с ума? Я слышала тот твой телефонный разговор, когда ты сказал, что со мной много трудностей. Ты планировал сменить работу из-за меня. Я цепенела от ужаса при мысли, что, если задержу на тебе взгляд или выдам себя, как скучаю по тебе, ты соберешься и уедешь.

— О чем ты говоришь? Я никогда не планировал уехать.

— Я слышала тебя. В тот день, когда пришла к тебе в кабинет. Ты говорил по телефону с кем-то из Филадельфии и сказал, что покончил с этим, и что я доставляю тебе много трудностей.

Он поднес руку к моим губам.

— Блисс, вот теперь я прерву твою безумную речь. При том, что наше положение можно назвать каким угодно, кроме простого, ты сама никогда не доставляла мне трудностей. И даже если бы меня уволили, я не оставил бы тебя. Я был слишком влюблен в тебя.

Я подавила желание исправить прошедшее время в его фразе. Он влюблен в меня. Он любит меня. Боже, это так хорошо. Настолько хорошо, что я могла бы вытатуировать это где-нибудь на своем теле.

Он выдохнул, и тонкие пряди светлых волос над его лбом заколыхались в ответ.

— На самом деле, телефонный разговор был кое о чем, что случилось еще до того, как я уехал из Филадельфии. Это одна из причин, почему я покинул Филадельфию.

Я вспомнила тот далекий день, когда спросила, почему он покинул Филадельфию, и он весьма успешно сменил тему поцелуем. Тогда я не придала этому значения. Может, если бы была внимательнее, то все пошло бы по-другому. Гаррик отстранился от меня, снова улегшись на бок рядом со мной. Он едва взглянул на меня, произнеся: