Собрание сочинений, том 27 - Маркс Карл Генрих - Страница 15

С этим письмом ты получишь остаток денег, собранных по подписке. Если бы эльберфельдцы не затянули так безобразно все дело, — они могли бы собрать среди своих друзей-буржуа еще по меньшей мере двадцать талеров, — то ты получил бы деньги раньше и в большем количестве.

Возвращаюсь к вопросу о «Библиотеке». Не знаю, будет ли историческийпорядок этой серии наилучшим. Так как французы и англичане должны будут чередоваться, то ход развития все равно будет постоянно нарушаться. Кроме того, я думаю, что лучше было бы пожертвовать теоретическимиинтересами в пользу практических соображений и начать с тех произведений, которые дадут немцам больше всего материала и которые ближе всего к нашим принципам, то есть с лучших произведений Фурье, Оуэна, сен-симонистов и т. д. — Морелли тоже можно было бы дать одним из первых. Историю развития можно было бы изложить в кратком введении ко всему изданию, так что читателю было бы легко ориентироваться и при таком расположении материала. Это введение мы могли бы написать вместе: ты взял бы Францию, я — Англию. Мне кажется, это нетрудно будет сделать, если я, как предполагаю, приеду через три педели в Брюссель, — по крайней мере, мы могли бы обсудить этот план.

Во всяком случае необходимо, по-моему, сразу же начать с таких работ, которые оказали бы практическое, решающее воздействие на немцев и избавили бы нас от необходимости еще раз повторять то, что другие сказали до нас. Если бы мы захотели дать собрание источников по истории социализма или, скорее, историю социализма в документах и источниках, то мы, боюсь, не скоро справились бы с этой работой, да и наскучили бы читателю. Поэтому я за то, чтобы давать только такие вещи, позитивное содержание которых и теперь еще в значительной степени представляет интерес. «Политическая справедливость» Годвина [32], как. критика политики с политической и гражданско-общественной точки зрения, таким образом, совершенно отпала бы, несмотря на многие прекрасные места, где Г[одвин] граничит с коммунизмом, так как ты ведь дашь полнуюкритику политики. Тем более, что Г[одвин] в концесвоей книги приходит к выводу, что человек должен по возможности эмансипироваться от общества и использовать его лишь как предмет роскоши («Политическая справедливость», II, книга 8, приложение к 8 главе), да и вообще он в своих выводах решительно антисоциален.Впрочем, я делал выписки из этой книги очень давно, когда мне самому многое еще было неясно, и во всяком случае должен ее еще раз основательно перечитать. Возможно, что она дает больше, чем я тогда в ней нашел. Однако если мы включим Годвина, то не сможем обойтись без дополнения к нему — без Бентама, хотя последний полон скучных теоретических рассуждений.

Напиши мне об этом, и тогда видно будет, что можно сделать. Так как эта идея нам обоим пришла в голову, то ее нужно осуществить — я подразумеваю «Библиотеку». Гесс, наверное, с удовольствием примет участие в этом деле и я тоже, как только найду время. У Гесса времени достаточно, так как он теперь, кроме редактирования «Gesellschaftsspiegel», ничем не занят.

Если мы сойдемся в главном, то, когда я приеду в Брюссель, — а я теперь постараюсь ускорить свой приезд из-за всего этого, — мы сможем полностью договориться обо всем и сразу приступить к делу. —

«Критическая критика» {42} — я, кажется, уже писал тебе, что она получена здесь, — прямо-таки великолепна. Твои рассуждения о еврейском вопросе, истории материализма и «Тайнах» {43} превосходны и произведут большое впечатление. Но, при всем том, книга слишком велика. Величественное презрение, с которым мы оба выступаем против «Literatur-Zeitung», очень мало гармонирует с 22 листами, которые мы ей посвящаем. Кроме того, значительная часть критики спекулятивного и вообще абстрактного философствования останется непонятной широкой публике и не всех будет интересовать. В остальном же вся книга прекрасно написана и заставляет смеяться до упаду. Б[ауэры] не смогут ничего ответить. Если Бюргере напишет о книге в первом выпуске журнала Пютмана {44} , он мог бы указать причину, по которой я написал так мало и притом только о вещах, которые не требовали особо глубокого исследования, — мое короткое, всего лишь десятидневное пребывание в Париже. И без того производит забавное впечатление, что я написал едва полтора листа, а ты больше двадцати. Абзац о «проституции» тебе следовало бы опустить. Он слишком мал и не содержит ничего существенного.

Интересно, что, кроме «Библиотеки», нам обоим одновременно пришел в голову еще один план. Я тоже хотел написать для Пютмана критику Листа {45} — к счастью, он мне вовремя сообщил о твоем намерении. Впрочем, так как я хотел подойти к Листу практически,развить практическиевыводы его системы, то я разработаю подробнее одну из моих «Эльберфельдских речей», где я сделал это вкратце и мимоходом (отчет о собраниях будет напечатан в журнале П[ютмана]) [33]. Кроме того, я предполагаю — на основании письма Бюргерса к Гессу, да и зная твои личные наклонности, — что ты обратишь большее внимание на теоретические предпосылкиЛиста, чем на его выводы.

Я веду тут поистине собачью жизнь. История с собраниями и «беспутство» некоторых наших здешних коммунистов, с которыми я, разумеется, встречаюсь, снова вызвали у моего старика {46} взрыв религиозного фанатизма. Мое заявление, что я окончательно отказываюсь заниматься торгашеством, еще более рассердило его, а мое открытое выступление в качестве коммуниста пробудило у него к тому же и настоящий буржуазный фанатизм. Ты можешь себе представить теперь мое положение. Так как недели через две я уезжаю, то не хочу начинать скандала и все покорно сношу. Они к этому не привыкли и потому становятся храбрее. Когда я получаю письмо, то его обнюхивают со всех сторон, прежде чем передают мне. А так как они знают, что все эти письма от коммунистов, то строят при этом такую горестно благочестивую мину, что хоть с ума сходи. Выхожу я, — все та же мина. Сижу я у себя в комнате и работаю, — конечно, над коммунизмом, это известно, — все та же мина. Я не могу ни есть, ни пить, ни спать, не могу звука издать без того, чтобы перед моим носом не торчала все та же несносная физиономия святоши. Что бы я ни делал — ухожу ли я или остаюсь дома, молчу или разговариваю, читаю или пишу, смеюсь или нет — мой старик строит все ту же отвратительную гримасу. К тому же старик мой так глуп, что для него все едино — он считает одинаково «революционным» коммунизм и либерализм и, несмотря на все мои возражения, постоянно вменяет мне в вину, например, все гнусности английской буржуазиив парламенте! А тут еще у нас в доме сезон благочестия. Неделю назад конфирмировались мой брат и сестра {47} , сегодня вся родня собирается причащаться — тело господне оказало свое действие, и сегодня утром меня окружают еще более горестные лица, чем всегда.

А в довершение несчастья, вчера вечером я был вместе с Гессом в Эльберфельде, где мы до двух часов проповедовали коммунизм. Сегодня, конечно, опять недовольные физиономии из-за моего позднего возвращения, намеки, что я, вероятно, был в публичном доме. Наконец, они собрались с духом и спросили, где я был. — «У Гесса». — «У Гесса! О, боже!» — Пауза, на лице — выражение неописуемого христианского отчаяния. — «Что за общество ты выбираешь себе!» — Вздохи и т. п. Просто с ума сойти можно. Ты не представляешь себе, сколько коварства в этой христианской охоте на мою «душу». А если мой старик еще обнаружит, что существует «Критическая критика», он способен выгнать меня из дому. Кроме того, постоянно раздражает сознание того, что с этими людьми ничего не поделаешь — ведь им просто-напросто хочетсятерзать и мучить себя всякими фантазиями об аде, и в то же время им нельзя втолковать даже самые примитивные понятия о справедливости.