Блин – охотник за ворами - Некрасов Евгений Львович - Страница 25

Как только за Лялькиным закрылась дверь, Ирка зашипела:

– Ты что вытворяешь? Убегать надо, пока он тебя не узнал!

– Нельзя! – возразил Блинков-младший. – Мы убежим, он станет думать, что случилось, и вспомнит, где меня видел. А так мы усадим их чай пить, потом ты – «Ах, не могу, голова болит от краски!», и мы уйдем.

– У меня на самом деле голова болит, – призналась Ирка.

– А у меня, думаешь, нет? – вздохнул Блинков-младший.

Маленькое окошко в кухне было закрыто. Дождь перестал, и солнце вовсю жарило свежевыкрашенную крышу. Застоявшийся воздух так пропитался вонью краски, что слезились глаза.

– Он тебя узнал, – вдруг сказала Ирка.

– Почему ты так думаешь?

– А потому что дверь заперта. Я толкала, хотела проветрить…

Было ясно, что Ирка не шутит, но в такие моменты и сам себе не веришь. Блинков-младший налег на дверь. Без толку… Нельзя было терять ни секунды! Высадить дверь, толкнуть уходящего Лялькина в спину и – через него, мимо художников, добежать до люка и нырнуть. Они не сообразят, в чем дело, пока Лялькин еще не успел объяснить им про «Гогу».

– Отойди, – сказал Блинков-младший Ирке, освобождая себе место для разбега, и ударился в дверь плечом.

Запор оказался надежным. Вместе с дверью вся дощатая перегородка дрогнула, спружинила и отшвырнула его на Ирку. Вдвоем они отлетели на плиту, расшвыривая громыхающие кастрюли.

– Гогочка, извини, – довольным голосом сказал из-за двери Лялькин. Этот паршивец подслушивал и ждал, когда они обнаружат, что заперты! – Мне совсем не нравится, что сын госпожи Демидовой ходит к людям, с которыми только что познакомился на улице. Ведь ты мог стать жертвой маньяка! Я позвоню твоей маме, и она тебя заберет отсюда. А пока сиди. Считай это неприятным, но необходимым уроком.

И Лялькин удалился.

Вот так. Блинкова-младшего провели, как ребенка! И, главное, как ловко мерзавец Лялькин оправдал свою подлость! Он, видите ли, хотел «Гогочке» только добра и урок ему преподал. А то, что «преподаватель», заперев свидетелей, вынесет краденые картины, никому потом не докажешь.

За дверью дружно топали четыре пары ног. Преступники спешили унести улики. И Алексей Слащов был с ними. Зря Митек относился к нему с такой симпатией. Художник ничуть не лучше Лялькина, такой же преступник.

Утешало только то, что для Лялькина он по-прежнему оставался Гогой Демидовым. Преступник не осмелится сделать ничего плохого сыну миллионерши, посвященной во все дела музея.

И вдруг Блинков-младший понял, что им с Иркой не выйти живыми с этого чердака. Именно потому, что Лялькин считает его сыном Демидовой. Ведь Гога наверняка видел репродукции картин Ремизова и, конечно, знал о краже в музее. Наткнувшись на Лялькина в мастерской у продавца «Козы с баяном», он мог сложить два и два… А свидетелей в таких миллионных делах убирают и не спрашивают, чей ты сын – миллионерши или контрразведчицы.

В рассуждениях Блинкова-младшего оставалась огромная прореха. Почему Алексей Слащов не боялся открыто продавать «Козу с баяном»? Раньше Митек думал – потому, что художник не знает ни ее настоящей цены, ни того, что картина ворованная. Но Лялькин-то распрекрасно все знал и тем не менее назначил за «Козу» цену в какие-то пятьсот долларов!

Так почему?

Ответ пришел мгновенно. Блинков-младший вспомнил, как Ларисик говорила, что Лялькин позволил какому-то художнику скопировать картины Ремизова…

Итак, Лялькин, а скорее, Монтер с помощью Лялькина похитил настоящие картины. Мелким исполнителям достались гроши от миллионной воровской сделки. Они были недовольны своей долей и решили снять с этой кражи дополнительную прибыль. Завтра в газетах сообщат о пропаже картин Ремизова, и жулики, пользуясь этой рекламой, удачно продадут копии!

Да, «Коза» и «Младенец с наганом», которого видела на стеллаже Ирка, были всего-навсего копиями. Оставалось удивляться, как проницательный восьмиклассник сразу не догадался об этом. А самое обидное – то, что из-за копий он потревожил осиное гнездо. Лялькин из ближайшего автомата позвонит Монтеру, и тот будет решать, оставлять ли Блинкова-младшего с Иркой в живых или нет…

– Надо выбираться, – сказал он Ирке и подошел к окошку.

Совсем крохотное было это окошко, не то что в мастерской. Рама, пожалуй, окажется узковатой в плечах, но если пролезать не на спине и не на боку, а по диагонали, то можно протиснуться.

Немного погодя Блинков-младший обнаружил, что вдобавок ко всему рама намертво забита гвоздями. Он поднял свалившуюся с плиты кастрюльку и, держась за ручки, донышком выдавил стекло. Оставлять осколки не годилось – порежешься, когда станешь вылезать. Ирка начала собирать их в кастрюльку. Положение было настолько отчаянное, что она даже не ругалась.

– Люк они скорее всего заперли, – сказал ей Блинков-младший. – Пойдем не через мастерскую, а в следующее окошко. Может, в соседнем подъезде люк открыт.

– Раскомандовался, командир, – буркнула Ирка. – Что я, сама не соображаю?… Бегемотика жалко.

Ее выигранный в тире бегемот и Митькина бульдожка остались за дверью. Блинков-младший поразился, о каких пустяках способны думать девчонки, когда жизнь висит на волоске.

– Ну, я пошел, – объявил он. – Не дрейфь, Ирка, я тебя подстрахую.

Ирка только фыркнула.

Он подпрыгнул, зацепился за чердачную балку, ловко просунул ноги в окошко и через несколько секунд уже сидел на скате крыши. Нет не сидел, а скользил по непросохшей краске, летел, набирая скорость, прямо в колодец двора, в восьмиэтажную пропасть!…

На самом краю крыши было низенькое ограждение с редкими, очень редкими стальными прутьями. Блинкову-младшему показалось, что сейчас он проскользнет между ними как намыленный и рухнет с высоты! Он вытянул руки и успел схватиться за скользкую свежевыкрашенную перилину ограждения.

Хлюп! Волна густой, как кисель, краски, которую он сдирал с крыши пятой точкой и гнал перед собой, сорвалась и полетела вниз. Митькины ноги повисли над пропастью, но сидел он достаточно надежно, упираясь грудью в перилину. Она еще гудела от удара, когда сзади послышался визг. Это упрямая Ирка, не дожидаясь, что Блинков-младший ее подстрахует, вылезла на крышу и повторила его скорбный путь.

Вж-жих! Бум! Хлюп!

Здрасьте. Боевая подруга с сочным зеленым мазком на щеке уже сидит рядышком, тоже свесив ноги и вляпавшись руками и грудью в краску на перилине.

Знаете, что она сказала первым делом?

– Митек, я, честное слово, их отстираю! Если не отмоются растворителем, в крайнем случае от-кипячу. Будут у тебя не синие джинсы, а вареные.

Блинков-младший только молча вздохнул над неисповедимыми тайнами женской души.

Для надежности он уселся, пропустив прут ограждения между ног. Ирка сделала то же самое. Теперь они не могли свалиться с крыши даже во сне. А сидеть им предстояло долго. Подняться по свежевыкрашенной крыше нечего было и думать. Одно утешение: преступникам так же трудно достать их, как им выбраться.

А преступники только сейчас выходили из подъезда, таща связанные веревками картины. Сла-щовские «Жигули» стояли прямо под Блинковым-младшим. Он плюнул на крышу и, кажется, попал.

Открыв багажник, Лелик-Лялькин как дрова побросал туда воровские копии Ремизова и хлопнул крышкой. Остальные уже уселись в машину. Из выхлопной трубы завился синий дымок. Мотор потрепанных «Жигулей» нещадно чадил. Лялькин сел на место рядом с водительским, и преступники укатили.

– Упустили гадов, – с досадой сказала Ирка. – Ну что, Митек, будем сами выкарабкиваться или родителей звать?

– Пожарных, – ответил Блинков-младший.

– Влетит мне от папы, – вздохнула Ирка. – Если пожарных вызывать, это дело точно попадет в сводку происшествий по городу, а папе каждый день ее приносят. А если бы мы сами выбрались, я бы переоделась – мои джинсы же у тебя дома, – и он бы ничего не заметил.

– Нет, – твердо сказал Блинков-младший. Второй раз съезжать по крыше ему совсем не светило. – Ир, ну как мы снизу полезем, если наверху не удержались?