Генеральская дочка - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 5

И madame Sept «не пренебрегала» Анютой. Она приняла Велизарьеву, погрешив против принципа, и за это была вознаграждена с избытком со стороны богача-купца. Кладовые и погреб пансиона на городской квартире, в Петербурге, и здесь на даче, в Дюнах, были битком набиты колониальными товарами, которыми бойко торговал Кузьма Кузьмич Велизарьев и которые в изрядном количестве поставлял теперь в пансион.

Наконец, последняя пансионерка «хорошего тона» была спортсменка Соня Алдина, крепко, на совесть сколоченная приземистая особа, с бесцветными маленькими глазками и здоровым лицом, спокойная, уравновешенная девица, бредившая спортом и не признававшая ничего иного, помимо него. Она ежедневно делала спортивную гимнастику утром и вечером, проводила большую часть своего времени на чистом воздухе, за партией лаун-тенниса или в лодке, иногда играла с дачными соседями мальчуганами в футбол, приводя этим в ужас почтенную директрису пансиона, или «выжимала» пуды при помощи тяжелых гирь.

В медальоне она носила портрет знаменитого борца чемпиона мира и очень гордилась своим знакомством со всеми приемами русской и французской борьбы. Книги не пользовались вниманием Сони, кроме спортивных брошюр, изданий Спорта, или самоучителя шведской гимнастики.

Над этими последними она способна была просиживать целые дни. В партиях тенниса и крокета она всегда оставалась победительницей.

И нынче, как всегда.

С гордым, самоуверенным видом носилась она по площадке, выкрикивая с какою-то особенною на английский лад манерою термины игры. И ракетка ее опустилась только тогда, когда перед нею появилась madame Sept, незаметно подошедшая к играющим.

— Mesdemoiselles, скоро они приедут, — произнесла она по-французски, обращаясь к пансионеркам, — и вы окажете мне лично большую любезность, если встретите m-lle Раевскую, как подобает высокому положению этой юной особы. Она делает мне большую честь, поступая в наш пансион.

— Поздравляю вас, madame, с этой великой честью, — насмешливо прозвучал низкий грудной голос, и баронесса Иза Пель с торжественным видом присела перед француженкой, в то время как черные глаза ее лукаво и задорно смеялись.

— О, mademoiselle Иза, это не относится к вам, — не поняв ее насмешки, произнесла поспешно француженка, — ваш баронский титул уже говорит сам за себя…

— Я предпочла бы быть простой крестьянкой, — засмеялась Иза.

— Comment? — глаза madame Sept, бегло остановившись на ее лице, скользнули дальше и, широко раскрытые, с выражением испуга, остановились на фигуре спортсменки.

— Где ваш жетон? Где ваш жетон, m-lle Sophie? — набросилась она на Соню. — Вам всем необходимо в полном параде встретить вашу новую приятельницу.

— Какой жетон? — пожимая плечами, спокойно спросила та.

— Но наш жетон, выразитель идей нашего пансиона, Sumero sept? Где он? — волновалась директриса.

С тем же спокойствием Соня Алдина провела по груди рукою и, не найдя на ней серебряного жетона, произнесла как ни в чем не бывало, спокойно глядя в глаза начальнице:

— Мне кажется, что я потеряла его в песке, когда играла мою партию в футбол с гимназистами.

— Вы опять играли с гимназистами, несмотря на мое запрещение? Mais Dieu de Dieux! Это невозможно! И так ваши манеры не отличаются изысканностью, m-lle Sophie, а вы… вы… — и madame Sept чуть было не задохнулась от охватившего ее волнения. Глаза ее с укором устремились в лицо провинившейся Алдиной, а с губ готовилась сорваться целая огнедышащая тирада, но тут гром колес подъехавшей чухонской таратайки внезапно прервал дальнейшие намерения француженки.

В тот же миг в дверь террасы просунулось озабоченное лицо m-lle Эми, «масёр», как за глаза называли кроткую, тихую сестру директрисы пансионерки за ее постоянную привычку упоминать о своей энергичной сестре.

«Масёр» делала какие-то отчаянные знаки madame Sept и пансионеркам, и добрые черные глаза ее выражали не то смущение, не то страх.

— Elles sont la… Elles sont arrivees, [8] — донеслось отчаянным шепотом до теннисной площадки.

И тотчас же озабоченное лицо снова скрылось за балконной дверью. Madame Sept поспешила навстречу новым пансионеркам.

Глава шестая

— А у вас здесь очень мило, — произнесла снисходительным тоном черненькая смуглая девушка, обнимая одним быстрым взглядом и красивую белую пансионную дачу, стоявшую на горе, и мохнатую группу сосен, спускавшихся уступами к самому морю.

Это море сверкало, сияло и серебрилось сейчас на солнце, в просвете деревьев, довершая собою красоту ландшафта. А дальше, позади дачи, шли сосновые леса и дюны с их обрывами в котловины, с обнаженною желтою грудью песчаных холмов.

— Нет, решительно, здесь очень мило! — подтвердила смуглая девушка, в то время как madame Sept распыхалась в комплиментах перед ее рыженькой подругой.

— Soyez la bien venue, mademoiselle! [9]— пожимая руку Досе, пропела самыми милыми и сладкими, какие только имелись у нее в запасе, нотками француженка, отвечая в то же время небрежным кивком головы на поклон Муры. — Мы так давно вас ждали. Monsieur le general votre pere не указал настоящего дня приезда, — пела она.

«Это прекрасно, это прекрасно! Лучше, нежели я ожидала, она принимает Досю за меня, — в то же самое время радовалась Мурочка, — и таким образом лишает нас необходимости лгать. Действительно, у моей милой Досиньки вид настоящей прирожденной аристократки, тогда как у меня… Фюить!» — и, пряча лукаво заблестевшие глаза под длинными ресницами, Мурочка с деланой скромностью присела перед madame Sept, протягивая ей бумаги, вынутые ею из дорожной сумочки.

— Не угодно ли взглянуть на мои документы, madame?

Великолепным жестом небрежной снисходительности madame Sept взяла бумаги, те самые, в которых значилось: «дочь отставного ефрейтора Евдокия Кирилова», и, поджав губы, наскоро пробежала метрику Доси.

— О, mademoiselle, не беспокойтесь, вы хорошо мне известны и без них, — с любезной улыбкой предупредила она движение Доси, которая тоже было протянула ей документы, переданные ей в поезде Мурочкой. — Пожалуйста, оставьте их у себя. А теперь позвольте вас познакомить, mademoiselle, с вашими будущими сотоварками, — и, взяв под руку Досю, madame Sept подвела ее к группе девушек.

— Дочь генерала Раевского, очень известного в военном мире, вы, конечно, слышали о нем? — с нескрываемой гордостью обратилась директриса к пансионеркам.

Каждая приветствовала Досю по-своему.

Коровина с видом самой мрачной решимости пожала ей руку. Рыхлая Анюта протянула ладонь «дощечкой», как это делают простолюдинки, и пропела певуче:

— Будем знакомы. Много наслышаны про вас от нашего папеньки.

Маленькая авиаторша улыбнулась своей далекой улыбкой, делавшей ее прелестной. Спортсменка с такой силой сжала Досины пальцы и так сильно тряхнула ее руку, что бедная Дося чуть не вскрикнула от боли, Катя Матушевская приветливо улыбнулась ей всем своим свежим румяным лицом.

Одна только Иза Пель недоверчиво покачала красивой головкой и произнесла, протягивая ей руку:

— А чем знаменит ваш отец? Я знала героя Раевского, мы проходили о нем в русской истории, он, должно быть, ваш предок и военный герой, но современного генерала Раевского, простите, я не знаю.

Но Досе не пришлось ей ответить.

— А меня никто не хочет представить столь милому обществу? Нечего делать, придется это сделать самой, — и смеющаяся рожица Мурочки выдвинулась вперед.

— Евдокия, сиречь Авдотья Кирилова, — назвалась она, пожимая руки барышень.

— Дунюшка, стало быть, будете. У меня дома тоже сестру Дуняшкой звать. Будем знакомы, — подавая и ей руку «дощечкой», пропела Анюта Велизарьева.

— Какая, однако, неприятная особа эта Кирилова и какое у нее плебейское лицо! Сейчас видно солдатскую дочку. То ли дело эта прелестная выдержанная Раевская? Она похожа на сказочную принцессу. Это изящество, грация, эта врожденная интеллигентность! — пролетали вихри мыслей в голове madame Sept, пока она детально разглядывала обеих девушек, в то время как те знакомились с пансионерками.