Сердцу не прикажешь - Картленд Барбара - Страница 34

— Не могу ли я ухаживать за ним? — спросила Марсия.

— Нет, не можете, — ответил врач. — У вас нет опыта и подготовки, и простите меня, старика, за то, что я скажу, но вы слишком красивы для сиделки. Хлопочите по своим делам и не беспокойтесь о муже. Через денек или два он будет в порядке, но уж очень он у вас капризен.

Доктор рассмеялся.

— Худший вид пациентов для нас, врачей, — это мужчина, который не настолько болен, чтобы умереть, но достаточно, чтобы капризничать и злиться.

В последующие два дня Марсия регулярно наведывалась к Малколму по два-три раза в день, но каждый раз заставала его с закрытыми глазами. Видимо, он не хотел, чтобы она беспокоила его.

На третий день после несчастного случая доктор сказал: пациенту настолько лучше, что можно отказаться от сиделки и даже от визита врача — хотя бы на день-два.

На лодыжку наложен гипс, который можно будет снять через месяц, не раньше. Больной более ни в чем не нуждается, все остальное сделает время.

— Поручаю его вашим заботам, леди Грейлинг, — шутливо сказал врач Марсии. — Насколько я разбираюсь в человеческих характерах, в этой ситуации вы можете сделать для него гораздо больше, чем все мы вместе взятые. Ему не повезло, и он раздражен тем, что прикован к постели. Но это вполне понятно. Кстати, его перелом не так страшен, как я вначале полагал, и если он не потревожит сломанную лодыжку и не начнет слишком рано выделывать коленца, то его нога будет такой же крепкой, как и до перелома.

Радостная, улыбающаяся Марсия поднялась к Малколму, чтобы сообщить ему эту добрую новость.

Он сидел на кровати, а вокруг на одеяле лежали в беспорядке бумаги и стопка писем.

Малколм не ответил улыбкой на ее улыбку, а, наоборот, хмуро сдвинул брови и сжал губы. Такой он всегда отпугивал ее.

Она сообщила ему, что сказал доктор, и добавила:

— Очень хорошие новости, не правда ли, Малколм? Пройдет совсем немного времени, и мы снова сможем совершать прогулки верхом. Мне так не хватало вас эти дни.

Малколм посмотрел на нее каким-то странным взглядом, который она не поняла, а потом, с уже знакомой ей иронией, к которой она почти привыкла, спросил:

— Неужели?

— Я сейчас срежу в саду свежие цветы и принесу вам в спальню, — воскликнула Марсия, все еще надеясь развеселить его. — Скажите, какие цветы вы любите? Можете называть любые, я никогда еще не видела такого сада, он полон цветов.

— Разумеется, не видели, — резонно заметил Малколм. — Ведь прошлым летом вас здесь еще не было.

Марсия поняла, что ее поставили на место, но объяснила это капризами больного человека и решила не обращать внимания.

— Хорошо, я выберу цветы по своему вкусу, — сказала она. — Вам ничего не надо принести?

— Все, что мне нужно, мне принесут слуги, — остановил ее Малколм. — Что же касается цветов, благодарю, они мне не нужны. Пожалуйста, не утруждайте себя.

— Малколм! — все же попыталась еще раз Марсия. — У вас ежедневно должны быть свежие цветы. В первый день вашей болезни я принесла вам розы. Они полностью распустились и вот-вот станут осыпаться.

— В таком случае их следует выбросить, — заявил Малколм, — а свежих мне не нужно.

Дальнейшие попытки были бесполезны; обескураженная Марсия смотрела, как Малколм, распечатав конверт, углубился в чтение письма, напрочь игнорируя ее присутствие.

«Что с ним? — думала она. — Его грубость абсурдна, ее нельзя объяснить только болезнью».

Он вел себя как капризный ребенок, но Марсия уже хорошо изучила Малколма и поняла, что грубость его намеренна, он не просто срывал на ней сиюминутную досаду или раздражение.

Выйдя в сад, Марсия вдруг поняла, что произошло в тот вечер, когда с Малколмом случилось несчастье.

Он видел, как Джеральд обнял ее и поцеловал, и по-своему истолковал это.

При этой мысли Марсия залилась краской стыда.

Она была умна и понимала, что, зная о ее родителях, Малколм имел право усомниться в ней, решить, что от нее рано или поздно вполне можно ждать нечто подобное.

Как объяснить ему? Как рассказать, что было на самом деле?

Ведь она не должна забывать и о Джеральде, чей заработок и карьера зависят от доброго расположения Малколма. Если муж действительно так раздражен, прежде всего может пострадать Джеральд.

«Что мне делать? Как все это уладить?» — думала она.

Марсия бродила по лужайке. Было около трех пополудни, солнце стояло высоко, и день был жаркий.

Но Марсия дрожала, словно от озноба, и руки ее были холодны как лед.

«Неужели я так боюсь Малколма?» — спрашивала она себя.

Да, она боялась его. В нем так мало человеческого тепла, он так высокомерен.

«О, если бы Джасмин была здесь. Как мне нужен ее совет», — терзалась бедная Марсия.

Она готова была броситься к телефону, но тут же остановила себя. Такой разговор по телефону невозможен. А больше ей не к кому обратиться; она все должна решать сама.

Ясно одно — нельзя бездействовать. Марсия пересекла лужайку и через чугунные ворота вошла в парк. Какое-то время она шла по главной аллее, но потом свернула налево и по поросшей травой тропке направилась к церкви.

На погосте лишь на нескольких могилах были цветы, остальная его часть представляла картину полного запустения; могильные камни густо поросли мхом. Здесь все нуждалось в наведении порядка.

Тень от высоких тисов усиливала атмосферу печали и покоя.

Марсия, открыв калитку и пройдя по узкой каменной дорожке, вошла в церковь.

Здесь было прохладно и стояла удивительная тишина. Резная дубовая скамья скрипнула, когда Марсия опустилась на нее. Из витража над алтарем, переливаясь радужными красками, пробился солнечный луч.

Марсия увидела на стенах мемориальные доски с именами погребенных, на некоторых были скульптурные изображения коленопреклоненных молящихся. Казалось, церковь стала семейным мемориалом Грейлингов.

Марсия вдруг почувствовала себя здесь посторонней.

Это место принадлежит Малколму, оно — часть его плоти; те, кто дал ему жизнь, покоятся здесь, и однажды придет час и он присоединится к ним.

«Где в это время буду я?» — думала Марсия.

Где и в каких неблагоприятных обстоятельствах по воле судьбы окажется она в это время?

Марсия поднялась и покинула церковь. Она искала в ней приюта, но ей было отказано. Возвращаясь в дом, она наконец приняла решение.

Надо поговорить с Малколмом, хотя бы ради Джеральда. Она побаивалась этого разговора, но знала, что у нее хватит на это смелости.

В холле ее уже ждал чай, но она даже не подошла к чайному столику, а медленным шагом поднялась по широкой лестнице.

Последние шаги дались ей через силу, и когда она оказалась перед дверью спальни Малколма, лицо ее было бледным.

Постучав, Марсия услышала резкое:

— Войдите!

На мгновение ей показалось, что у нее отнялись ноги — они не слушались ее. Однако, сделав над собой усилие, она открыла дверь.

Малколм молча смотрел на нее, и по его виду было ясно, что он не рад ей. Но она закрыла за собой дверь, подошла к его постели и села на стул рядом.

Марсия собиралась говорить с ним стоя, но выдержка изменила ей, и она поняла, что должна сесть, иначе не в силах будет сказать ему то, на что со страхом решилась.

— Малколм, — начала она, и собственный голос показался ей слабым и незнакомым. — Я должна поговорить с вами.

Он отложил блокнот, но карандаш оставил в руке и стал вертеть его в пальцах, нахмурившись, словно был недоволен тем, как это у него получается.

— Я хочу знать, — начала Марсия, — почему третьего дня вы оказались на балконе?

— Я не готов обсуждать это с вами, — ответил Малколм.

— Почему? — негодующе воскликнула Марсия.

Он посмотрел на нее так, словно ее вопрос удивил его.

— Если вы намерены обсуждать именно это, — ответил он, — то я не считаю наш разговор таким уж важным, и, прошу вас, давайте отложим его.

— Это неправда, и вы это знаете! — горячо возразила Марсия. — Он очень важен для нас.