Сердцу не прикажешь - Картленд Барбара - Страница 30

В молодости он часто пребывал в плену собственных фантазий, уносивших его навстречу какой-то мифической будущей цели. Настоящее мало удовлетворяло его даже на короткое время.

Такой разрыв между мечтой и реальностью привел к неуверенности и мешал подлинному раскрытию его натуры.

Все могло бы сложиться иначе, Малколм мог бы быть вполне удачлив в жизни, если бы его внутренний мир не был столь податлив фантазиям, рождаемым его впечатлительной и неуравновешенной натурой.

И еще: будь у мужчин та интуиция, которая заменяет женщинам шестое чувство, Малколм никогда бы не женился на Флоренс.

Но ее любовь благодаря воображению Малколма стала для него почти реальностью и породила столько иллюзий, что он в нее поверил.

Он чаще пребывал в воображаемом мире и порой верил ему больше, чем окружающей действительности. Когда в конце концов неумолимая реальность обрекла его на заточение с женщиной, которая не отпускала его и чей роковой недуг постепенно уничтожал остатки всякой привязанности, Малколм окончательно пал духом.

Его воображение более не помогало ему видеть будущее или думать о нем. Уныние и депрессия стали его уделом. Впечатлительная натура Малколма не позволяла ему забыть прошлое, и оно постоянно преследовало его.

Почти всякий на его месте, будь он сильным или слабым, нашел бы куда более разумное решение в создавшейся ситуации. По Малколму не повезло. Там, где надо было быть разумным и твердым, он проявил недопустимую чувствительность.

В своем рассказе он уже дошел до кончины Флоренс и того момента, когда наконец осознал, что свободен и волен делать все, что захочет. Он мог снова вернуться к прежнему образу жизни в тот мир, который так внезапно покинул, но Джасмин вдруг поняла, что даже это он принял без всякой радости.

Малколм стал подобен человеку, долго пребывавшему в заключении; в своем кругу он стал чужим. Heсомненно, он был достоин жалости, и в то же время его поведение казалось диким и непонятным. К сожалению, Джасмин все более убеждалась, каким беспощадным врагом самому себе был Малколм.

Однако, не выслушав его до конца, она не могла сказать ему об этом. А он рассказывал, как познакомился с Марсией и встретил Элизабет.

Когда он заговорил об Элизабет, которую полюбил мгновенно, с первого взгляда, для Джасмин многое открылось.

Настрадавшийся Малколм инстинктивно, всем своим существом потянулся к Элизабет, как цветок тянется к солнцу. Он впервые встретил нечто такое, что было реально, а не выдумано им, и что было правдой. Поэтому он сразу всей душой принял эту правду и поверил, что это и есть любовь.

Но это не было любовью в общепринятом смысле слова, не было страстным влечением мужчины к женщине. Джасмин не сомневалась, что в нем скорее просто возникла тяга к чему-то настоящему, доброму, реально существующему.

Никогда прежде он не встречал женщины, которая стремилась бы так бескорыстно и с такой любовью отдавать все другим и радоваться их счастью. За это он готов был положить свою жизнь к ее ногам.

Духовный облик Элизабет, а отнюдь не ее красота, пленил Малколма и оказал на него такое сильное воздействие, что избежать последствий встречи с нею было невозможно.

С трудом подыскивая слова, Малколм пытался объяснить Джасмин свои чувства и свое состояние в тот момент, но она давно уже все поняла.

— Я любил ее, — страстно повторял Малколм, — никогда ранее я не верил, что можно так любить. Конечно, я хотел, чтобы она стала моей женой, но не это казалось важным в тот момент. Возможно, вам не понять этого, ведь я и сам себя плохо понимал тогда. Само ее присутствие, тот факт, что она существует и я могу любить ее и думать о ней, показался мне куда более важным, чем мысль о том, что она станет моей женой и будет принадлежать мне.

Голос его стал жестким, отрывистым, когда он вспоминал, как увидел ее маленький гроб, который несли на руках опечаленные жители деревушки в тот серый пасмурный день.

— В тот момент мне показалось, что я сошел с ума, — продолжал Малколм. — Я помню, как, задыхаясь от слез, бродил по горам, как кричал и проклинал Господа и всех, весь мир, и считал сам себя проклятым. Тогда я твердо решил вступить в поединок с судьбой.

Сейчас, когда я говорю вам это, все может показаться истерией, сплошным абсурдом, но тогда в горах, под серым небом, глядя на такое же серое море вдали, я был готов принять такое решение.

Мир для меня опустел, он ничего не стоил и ничего не значил, раз у меня отняли то, что было мне дороже всего на свете, и так безжалостно покарали за мои чувства и мою любовь. Я не хотел более испытывать страдания и боль. С того момента я отрекся от дружбы и от любви. Я ничего не хотел давать и зарекся что-либо просить. Что же касается любви, привязанности, чувства доброты, то с этим я покончил навсегда.

Он умолк, наступила долгая пауза.

— И поэтому вы женились на Марсии, — тихо заключила Джасмин.

— Да, я женился на Марсии, — ответил Малколм. — Ей не нужен был мужчина, она просто хотела уехать с Ривьеры. А я не нуждаюсь в жене, но, согласно бытующему поверью, что всегда найдется кто-то, кто готов гарантировать оплату чужого векселя, я согласился помочь ей.

— Это было великодушно с вашей стороны, — сказала Джасмин, и это прозвучало как вопрос, на который она ждала ответа.

— Разумеется, я сделал это не из великодушия, — промолвил чуть с вызовом Малколм. — Это, если хотите знать, мой первый вызов судьбе или злокозненному хитроумию какого-нибудь китайского божка. Пусть-ка попробуют и дальше причинять мне зло. Я был бы рад, — добавил он, — если бы Марсия оказалась уличной девкой самого низкого пошиба. Тогда мне хотелось наказать себя, насколько это возможно, за последний полет моей фантазии, за счастье, которое я испытал в те несколько часов, что провел с Элизабет.

— А теперь? Что вы намерены делать дальше? — спросила Джасмин Френч.

Малколм пожал плечами.

— Марсия вольна уйти, когда хочет, — ответил он. — Она совершенно свободный человек, и если ей нужен развод, разумеется, я дам ей его.

— А если она не пожелает развода? — полюбопытствовала Джасмин. — Что, если ей захочется остаться здесь, с вами?

— Временно, я думаю, это возможно, — просто ответил Малколм. — Пока у нее нет никаких планов и друзей, мой дом остается ее убежищем. Но рано или поздно она захочет выйти замуж, иметь свой настоящий дом и настоящего мужа, и я, по условиям контракта, сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей.

— А вы? — не унималась Джасмин. — Разве вам не хочется иметь жену и детей?

Он посмотрел на нее так, будто испугался, и Джасмин поняла, что задела его за живое.

— Никогда, — произнес он хриплым от волнения голосом.

— Даже ради дома? — настаивала Джасмин. — Или ради наследников, которые носили бы ваше имя и продолжили традиции рода? Я не верю, что вы говорите искренно.

— Такое невозможно, уверяю вас, — сердито ответил Малколм.

Встав, он беспокойно зашагал взад и вперед по ковру перед камином.

— Но почему невозможно? — не могла понять Джасмин. — Почему несчастливый брак, любовь к прелестной и достойной вашей любви девушке, а затем этот поспешный брак с Марсией должны помешать вам иметь семью? Ведь это так естественно? Вы должны иметь детей, этому дому нужны дети и вам тоже, даже если вы не хотите в этом признаться.

— Дети от еще одного брака без любви? — насмешливо спросил Малколм. — Это не очень разумное решение, уверяю вас.

— Марсия очень красива, — задумчиво произнесла Джасмин. — Но ей уже двадцать пять, и время подумать о будущем. Если вы намерены с ней развестись, то сделайте это поскорее, ради Марсии. — Она вздохнула. — Жаль, что вам предстоит таскаться по судам, но, если это единственный выход, спорить бесполезно. Что ж, — добавила она с печальным вздохом. — С ее красотой, будучи леди Грейлинг с неплохим денежным обеспечением в виде алиментов, она без труда найдет себе мужа.

Малколм бросил быстрый взгляд на Джасмин, словно ее цинизм удивил его.