Сердцу не прикажешь - Картленд Барбара - Страница 17

«Не стану больше тянуть время, — пообещал он себе. — Навещу их снова завтра же или послезавтра». Видеть Элизабет как можно чаще для него сейчас важнее всего на свете. Ему легко в ее присутствии, уходит страх, исчезают сомнения и сковывающие его застенчивость и растерянность — печальные последствия долгого одиночества.

Когда он с Элизабет — все вокруг ясно, понятно и преодолимо. Все сразу становится на свои места, словно рука ее легла на его запястье, удары пульса сильнее и увереннее, он видит перед собой прямую дорогу, которую искал и должен был найти.

Беспокойство овладело Малколмом, каждый нерв в нем был натянут, он мысленно торопил такси, чтобы поскорее увидеть виллу с голубыми ставнями, где, он знал, его ждет Элизабет.

У въезда в деревню единственная узкая улочка была запружена поселянами, они направлялись к церкви на холме. Такси остановилось.

Высунувшись из окошка, Малколм увидел процессию, впереди нее мальчиков в белых стихарях, а за ними гроб. Жители деревни вышли проводить это печальное шествие. Они стояли вдоль улицы, многие навзрыд рыдали, иные молча глядели застывшим взором, без слез. У всех на лицах была скорбь, словно хоронили близкого и дорогого человека.

Малколм видел, как многочисленна процессия и как медленно она движется. Он инстинктивно снял шляпу, и внезапно его взор остановился на мужчине. Он узнал его, и сердце сжалось от недоброго предчувствия. Открыв дверцу, он вышел из машины и приблизился к поселянам, которые стояли вдоль улицы, ожидая приближающуюся процессию. Он уже видел небольшой, покрытый покрывалом гроб на погребальных дрогах и человека, идущего за ним. Подойдя поближе, Малколм слился с толпой и обратился к одной из женщин, оказавшихся рядом. Та подняла голову, и он узнал в ней жену Пьера. Лицо ее было заплакано.

Она отвечала на вопросы, которые он задавал ей почти неосознанно, пересохшими губами, глухим, едва слышным голосом.

— О, месье, — причитала женщина, — это мадемуазель Элизабет. Мы все так любили ее, а теперь она ушла от нас. Она была так добра к моему маленькому Жану.

Малколм остолбенело молчал. Он слышал слова, но они куда-то проваливались в него и жгли немилосердно, как капли раскаленной смолы.

Он слышал медленные шаркающие шаги процессии, скрип колес катафалка, пение хора и голос священника, читающего молитву.

Люди крестились и шептали слова молитвы, когда погребальные дроги с останками Элизабет приближались к ним.

Теперь Малколм хорошо видел Ивана с поникшей головой, лицо его было бледно, волосы в беспорядке, глаза полны невыразимой боли, губы судорожно сжаты в попытке сдержать рыдания. Процессию завершали дети, несущие множество венков, женщины с букетами мимозы, а за ними — мужчины и подростки. Длинный поток людей в полном молчании поднялся по лестнице, ведущей к церкви. За процессией последовали стоявшие вдоль улицы прихожане. Женщины в черных шалях и мужчины в своей лучшей одежде представляли собой картину подлинной скорби.

Жена Пьера вопросительно посмотрела на Малколма, прежде чем последовала за всеми.

— Вы пойдете в церковь, месье? — спросила она. — Это будет прекрасное отпевание.

Малколм отрицательно покачал головой, а потом, когда она повернулась, чтобы уйти, быстро спросил:

— Когда она умерла?

— Рано утром в понедельник, месье, — ответила женщина. — Она заболела в субботу, и врач сразу же сказал, что надежды нет, Она простудилась, и это было для нее смертельным.

Деревенская улица опустела, Малколм остался один. Глухим, но твердым голосом, удивившим его самого он сказал шоферу:

— Ждите меня здесь.

Малколм поднимался по тропе, пока не почувствовал, что устал и едва передвигает ноги. Он долго стоял перед виллой. Голубые ставни были наглухо закрыты, единственным признаком жизни были воркующие голуби на крыше, они еще не знали, что той, которая любила их, уже нет.

Он посидел еще какое-то время на камне, с которого любовался морем, когда, скользя по гальке, к нему спустилась Элизабет, чтобы изменить, как он сразу почувствовал, его отношение к окружающему миру и к тому, что творилось в его душе. Но сегодня не было солнца, мир тоже оплакивал его потерю. Море отсюда казалось серым и мертвым.

Даже самому себе Малколм не смог бы объяснить, что он чувствовал. Вокруг все казалось безжизненным и серым, голову стянуло железным обручем, он словно спрессовал живые мысли; ему, неприкаянному, некуда было идти.

— Элизабет мертва, — повторял он снова и снова, но и эти слова были лишены смысла, ибо не могли быть правдой. Элизабет, которую он приехал навестить, веселая и смеющаяся Элизабет, не могла уйти и оставить одиноким и безутешным не только его, Малколма, но и весь этот мир, который так любила.

Он не хотел видеть Ивана и знал, что не в силах более вернуться на виллу, ибо без Элизабет это была всего лишь пустая скорлупа.

«Что такое смерть?» — спрашивал он себя. Такого вопроса он не задавал себе, когда умерла Флоренс.

Но ответа не было, была лишь горечь и обида. Он снова чувствовал себя одиноким и покинутым, но это новое одиночество было горше и страшнее прежнего.

Внезапно возникло желание разрушить мир, который не дал ему того, что он хотел, той радости и упоения жизнью, которые он неожиданно познал здесь, на этом склоне, всего несколько дней назад. Но все ушло. Что же заменит ему потерю?

Он испытывал гнев от бесполезности своего существования, тщетности попыток обрести в жизни что-то светлое и прекрасное, сулящее наконец покой.

В горы Малколм поднимался потрясенным, испытывая острую боль от нанесенного судьбой удара. Назад он вернулся замкнутым и полным горечи, с жестко сжатыми губами. Таким он был до смерти Флоренс.

Похолодало, моросил мелкий дождь, когда Малколм наконец отправился обратно в Канны.

Было уже совсем темно, когда такси подъехало к отелю. Лишь очутившись в ярко освещенном холле, полном людей, пьющих коктейли или вечерний чай, Малколм вспомнил, что с утра ничего не ел.

Войдя в номер, он заказал бренди с содовой и, когда его принесли, выпил залпом. Зазвонил телефон. Это был полковник, он справился, не забыл ли Малколм, что в казино сегодня бал. Если Малколм не занят, не составит ли он компанию ему и Марсии? Это будет приятный вечер.

На лице Малколма появилась горькая, полная сарказма улыбка, но спустя мгновение он сам стер ее с лица, неожиданно дав согласие на предложение полковника.

— Приятный вечер, говорите, — повторил он. — Хорошо, я буду. Увидимся через час, полковник.

Вызвав звонком лакея, Малколм велел приготовить ванну. Глядя в зеркало жестким и полным иронии взглядом, он тщательно побрился, скользя бритвой по щекам твердой, недрогнувшей рукой.

Именно так, решил он, ему следует противостоять судьбе и бросить ей вызов в этой нечестной игре, именуемой жизнью. Удары следует встречать, распрямив плечи.

Он докажет это. Слишком много боли и страданий выпало на его долю. Теперь он никогда не позволит чувству взять верх над разумом.

Перед тем как покинуть номер, Малколм подошел к столику у двери, чтобы снова подкрепиться рюмкой бренди, и только тогда увидел письмо.

Оно, видимо, давно лежало там, но он его не заметил. С удивлением он гадал, вертя в руках письмо, кто бы мог написать ему. Оно было из Англии, отправлено авиапочтой. Малколм увидел на конверте обратный адрес конторы его адвокатов.

Первое, что пришло ему в голову, что это ответ на его распоряжения относительно дома, поэтому он равнодушно, почти механически вскрыл письмо, собираясь быстро пробежать его глазами и отбросить в сторону.

Но первые же строки заставили его внимательно прочесть письмо до конца. Закончив, он невольно снова вернулся к началу, словно не поверил своим глазам.

Адвокаты извещали Малколма о том, что в начале прошлой недели его дядя, лорд Грейлинг и его единственный сын Джон погибли в автомобильной катастрофе. Адвокаты выражали надежду, что Малколм свяжется с ними, и посетовали на то, что с большим трудом его отыскали. Они сожалели, что не смогли сообщить ему о случившемся раньше, ибо он является единственным наследником как титула покойного, так и его имущества. Адвокаты были бы благодарны ему, если бы он по получении этого письма немедленно связался с ними.