Двенадцать башен - Юй Ли - Страница 68

— Это было бы прекрасно, но, увы, совместить оба твоих желания сейчас невозможно. Если вы с сыном попадете в руки злодеев, то непременно погибнете. Поэтому прошу, не рискуй понапрасну, а постарайся уберечь частицу моей плоти, как говорят: «Сохрани главное, презрев мелкое».

— Значит, вы хотите, чтобы прежде всего я уберегла наше чадо, а до женской чести вам нет никакого дела? Но вам ведь известно, что высшее достоинство женщины — ее целомудрие, оно важнее всех остальных добродетелей. Эту старую истину вам следовало бы знать, поскольку вы человек ученый. Я прежде от вас не слышала, что, поступившись большой истиной, можно сохранить малую!

— Верно! Но сейчас все в жизни переменилось, поступить надо как-то иначе. К примеру, находясь в положении Яо и Шуня, проявлять вежливую уступчивость [324], оказавшись же на месте Тана и У [325], прибегать к жестоким карам. Ты спросишь, почему это так? Потому что названные государи жили в разных условиях. Так и у нас. Если ты сохранишь жизнь нашего чада, продолжающего нить рода, если вырастишь его, это будет великим подвигом, не имеющим ничего общего с деяниями тех, кто по собственной воле падает в сточную канаву.

— Быть может, и так. Допустим, я ценой позора сумею вырастить сына. Через какое-то время вы нас найдете, и мы снова соединимся, как мясо с костями. Но скажите по совести, сможем мы в этом случае сохранить прежние чувства друг к другу? Когда-то я видела пьесу «Полоскание шелка» [326]о красавице Сиши, которая после гибели Уского дома последовала за Фань Ли [327], вернувшись к озерам [328]. На ее месте я умерла бы от стыда! Всем известно, что поначалу из-за мести, которую хотел осуществить государь, она лишилась целомудрия и доброго имени, но зрители, как я помню, не очень-то строго судили Сиши, видно, считая, что ей удалось сберечь прежние чувства. А по-моему, после восстановления чести страны ей лучше бы принять смерть, покончив с собой. Однако она не сделала этого, напротив, подобная оскверненной яшме, вернулась к Фань Ли, своему прежнему мужу. Сиши считают несравненной красавицей, когда-либо существовавшей в нашем мире. Я же думаю, что она первая в истории бесстыдница. На ее месте я запретила бы ставить эту мерзкую пьесу о возвращении к озерам. Хорошенько запомните то, что я сейчас сказала, это послужит вам хорошим уроком.

Слова жены опечалили сюцая до слез.

Через некоторое время отовсюду поползли слухи, что к Нанкину приближаются разбойные полчища и спрятаться от них невозможно. Впрочем, мужчины, надев легкую обувь, еще могли уйти, а вот женщины с их крохотными ножками надежды на спасенье не имели. Злодеи тащили их веревками, крючьями. От них не убежишь, не вырвешься!

— Время не терпит! — обратился сюцай к жене. — Будь осторожна, а главное, помни о том, что я тебе сказал!

— Женская честь — дело серьезное, — промолвила женщина. — Посоветуйтесь прежде с родичами, старейшинами рода. Дадут вам согласие, я последую вашему совету. Если же хоть один из старейшин будет против, я приму добровольную смерть. Пусть восторжествует великая справедливость!

— Ты права! — согласился сюцай.

Без излишних проволочек сюцай пригласил родственников в семейное святилище [329] — Башню Поклонения предкам, передал им свой разговор с женой и попросил совета.

— Сейчас гораздо важнее сохранить младенца, нежели целомудрие, — заметил один из старейшин.

Остальные с ним согласились. Сюцай попросил одного из родичей позвать жену, и все принялись ее уговаривать. Главное, мол, спасти чадо во имя продления рода, а все остальное не важно.

— Так повелось, что подданного, проявившего неверность, называют предателем, жену, потерявшую честь, — блудницей, сообразно совершенным поступкам, — проговорила госпожа Шу. — Но эти поступки часто совершают в силу необходимости — дабы продлить род или спасти страну, и рано или поздно все об этом узнают. Почтенные родственники, вы так настойчиво меня уговариваете, что я вынуждена уступить. Но вот что я вам хочу сказать. Хорошо, если младенец не умрет от стрел или от чирьев, слава предкам, которые сохранят ему жизнь. Но ведь может случиться, что я не смогу его вырастить, что он не доживет до той поры, когда мальчику делают прическу. И тогда меня будут поносить, как распутницу?

— Твоей вины здесь не будет, — сказал кто-то. — Значит, такая судьба. Пока мы ведем речь о твоем согласии, а не о том, что может случиться с ребенком!

— Это так, но все следует хорошенько обдумать и обсудить! Продление рода имеет прямое отношение к предкам, а потому надо совершить гадание. Если предки простят мой грех, я вопреки собственной воле подчинюсь. Если же гадание предрекает несчастье, значит, не суждено мне вырастить наше дитя. В этом случае я сохраню свою честь, чтобы супруг не скорбел понапрасну. А то ведь можно потерять сразу обоих — и мужа, и сына.

— Что же, сказано справедливо, — согласились родственники.

Они попросили сюцая приготовить два листа бумаги и растереть тушь. На одном листке написали «Блюсти целомудрие», на другом — «Уберечь чадо». Листки скатали в бумажные шарики, положили в разные места и приступили к гаданию. Гадание показало, что надобно уберечь чадо. Сюцай возрадовался, а родственники снова принялись уговаривать женщину, и она наконец согласилась. Горько плача, госпожа Шу совершила четыре глубоких поклона в честь предков.

— Увы! В наше время никто не думает о соблюдении чести! — промолвила она. — В пору, когда злодеи повсюду творят бесчинства, все моральные правила преданы забвению. Небо, Земля, великие предки! Молю вас, явите свою мощь, покарайте злодеев! Пусть воспрянут к жизни верные и благородные люди!

Простившись с родными, она обняла младенца и вместе с мужем направилась в сад, где росли желтые кипарисы. Оттуда донеслись звуки циня. Если хотите узнать, что случилось дальше, прочтите следующую главу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Итак, оба супруга поклялись во что бы то ни стало сохранить жизнь своему ребенку. А через несколько лун в восточные области пришли разбойные полчища Чуан-вана Стремительного [330]. Спасаясь от них, сюцай покинул родной кров, и жена его осталась с младенцем одна. Она не избежала надругательства, как и все здешние женщины, кроме разве самых уродливых. Однажды в дом ворвался какой-то разбойник. Женщина изо всех сил прижала младенца к груди. Разбойник поднял меч.

— Я согласна на все, только пощади дитя! — воскликнула госпожа Шу, рыдая. — Если убьешь его, я живой тебе не достанусь!

Разбойник не стал убивать ни мать, ни дитя, а взял к себе, и с тех пор они следовали за ним повсюду. Где только им не довелось побывать!

Однако вернемся к сюцаю. Через некоторое время он возвратился домой, но никого не застал и горько заплакал. Что поделаешь, пришлось смириться. Можно ли надеяться в пору лихолетья на счастливое соединение с ближними? Одна надежда, что появится достойный Сын неба, которому удастся «соединить осколки разбитого зерцала», то есть навести порядок в стране. Через несколько лет утвердился Треножник новой династии [331]. В местностях Чу и Шу воцарился мир. Генерал-губернатор провинций Ху и Чуань объявил о том, что можно выкупить женщин, оказавшихся в плену. Из высочайшего указа сюцай понял, что все, кого разбойники взяли в плен, сейчас находятся в Большой армии [332]. Он продал дом и всю утварь и отправился на поиски жены и ребенка. В пути ему пришлось пережить немало трудностей и невзгод. Он видел многих счастливцев, которым удалось найти и выкупить своих близких. Увы! Шу не повезло. Почти полгода скитался он в Чуань и Ху, истратил добрую половину денег, но все впустую. На обратном пути Шу ограбили разбойники, отняли все до нитки, и, чтобы не умереть с голода, ему пришлось просить подаяния. Это было нелегко. Все жители попрятались, избегая встречи с солдатами, которые появлялись почти ежедневно. Порой сюцаю приходилось идти в армейский лагерь просить у солдат что-нибудь из съестного.