Научная фантастика. Ренессанс - Хартвелл Дэвид - Страница 145

Большой амбар. Внешне такой же, как и сотни других по всей Пенсильвании и Огайо. И что скрывается за стенами каждого из них — поди узнай!

Я снова услышал слова Сары. Почему мы всегда ждем от науки технологической упаковки? Дарвин был великим ученым, а его лабораторией — весь окружающий мир. Мендель заложил основы генетики, выращивая в своем саду горох с белыми и красными цветками. А чем сад принципиально отличается от амбара? Если на то пошло, он еще менее технологичен.

Едва мы вошли, нас окутал свет — более мягкий, чем флуоресцентный, более рассеянный, чем свет ламп накаливания, — возможно, нечто среднее между сепией и звездным светом. Его невозможно точно описать, если не увидишь воочию и не пропустишь его фотоны через сетчатку частичками светлого ветра.

— Светлячки, — прошептал Эймос, хотя я уже все понял. Я видел светлячков прежде, любил их в детстве, рассматривал на иллюстрациях, когда корпел над определителем насекомых Одюбона. Но такого я не встречал никогда.

— Мы используем насекомых для многих целей, не только для освещения, — сказал Эймос, подводя меня и Лори (которую держал за руку) к многоярусным деревянным клеткам, затянутым сеткой.

Я пригляделся и увидел рои насекомых — пчелы или нечто похожее, — каждый в своем отделении за марлевой перегородкой. В нескольких секциях я разглядел и пауков.

— Это наши сети, Фил, — пояснил Эймос. — Сети и паутины нашего информационного шоссе. Конечно, эти насекомые куда медлительнее и не столь многочисленны, как ваши электроны, зато они гораздо разумнее и обладают большей мотивацией, чем неживые частицы, передающие для вас информацию. Да, наши средства связи не могут сравниться по скорости и дальности с передающими телебашнями, телефонными линиями и компьютерами. Но нам это и не нужно. Нам не нужны скорость, повышенное давление и вторжение в личную жизнь, порождаемые электронами. Нам не нужны цифры, шум и хаос в эфире. Потому что наши носители информации выполняют работу, которую мы считаем важной, и выполняют безошибочно.

— И заодно они столь же смертельно опасны, — добавил я. — Во всяком случае, когда дело касается пожаров. Природа наносит ответный удар.

Я снова восхитился мудростью этих людей. И этого парня. Ведь он, хоть я и не был с ним согласен по поводу преимуществ живой связи перед электрической, разбирался в теории коммуникаций не хуже любого специалиста…

— А природа никогда по-настоящему и не отступала, доктор дАмато, — пробасил сзади знакомый голос.

Я обернулся.

— Исаак…

— Прошу прощения, но меня зовут Джон Лэпп. Я притворился братом Якоба, так как не был уверен, что вы не снимаете меня скрытой камерой. Мы с Якобом примерно одного роста и комплекции, вот я и рискнул. Вы уж простите, но не доверяю я вашим техническим штучкам.

Да, лицо и голос точно принадлежали Исааку Штольцфусу, зато речь стала гораздо более повелительной и «городской». Я заметил, как глаза Лори восторженно распахнулись.

— Мистер Лэпп, — пробормотала она, запинаясь, — я очень польщена знакомством с вами. То есть я здесь уже бывала с Эймосом, — она нервно сжала руку парня, — но не надеялась встретиться с вами…

— Что ж, я тоже польщен, юная леди, — пробасил Лэпп, — и приношу вам искренние соболезнования. Я всего раз виделся с вашим отцом — в тот день, когда изображал Исаака, — но знаю со слов Якоба, что он был хорошим человеком.

— Спасибо, — тихо произнесла Лори.

— У меня для тебя кое-что есть, Лори Бюхлер. — Лэпп полез в карман длинного темного плаща и достал нечто напоминающее дамскую сумочку, сплетенную из нитей очень привлекательного мшисто-зеленого цвета. — Это придумал Якоб Штольцфус. Мы ее назвали «лампа-сумочка». Она сделана из особых растительных волокон, окрашенных экстрактом светящегося мха с добавкой вытяжки из люминесцентных грибов. Сумочка светится в темноте и будет светиться несколько месяцев — если погода не окажется слишком сухой. Потом сможешь поменять ее на новую. Отныне, если пойдешь по магазинам после заката, то всегда сможешь увидеть, что лежит у тебя в ридикюле и сколько осталось денег. Судя по тому, что я знаю о дамских сумочках — а у меня три дочки чуть моложе тебя, — это новшество может оказаться весьма полезным.

Лори приняла сумочку и просияла:

— Огромное вам спасибо! Как раз эту штучку папа и собирался мне привезти в тот вечер, — пояснила она мне. — Он думал, что я об этом не знаю. Он хотел взять сумочку на ферме Якоба и сделать мне сюрприз на мой день рождения. Но я-то знала… — Ее голос дрогнул, на глаза навернулись слезы.

Эймос снова обнял Лори, а я погладил ее волосы.

— Будь Мо жив, он захотел бы разобраться во всем до конца, — сказал я Лэппу. — Вы предполагаете, кто мог его убить… и отца Эймоса гоже?

Он уставился на меня:

— Мир меняется у вас на глазах, доктор д'Амато. Огромный лось вышел прогуляться на главную улицу города Брэттлборо, что в Вермонте. А в пригороде Нью-Гэмпшира застрелили медведя весом в четыреста фунтов…

— Нью-Гэмпшир вряд ли можно назвать пригородом, а Мо убил не медведь. Он умер в машине рядом со мной.

— Это ничего не меняет, доктор. Животные утрачивают осторожность, бактерии безумствуют, аллергия распространяется все шире. Все это фрагменты одной картины, а отнюдь не случайность.

— И этим занимаются ваши люди? Сознательно?

— Мои люди? Нет. Заверяю вас, мы не сторонники агрессии. Все, что вы здесь видите, — он повел рукой, указывая на всевозможные растения и мелких животных, которых я был бы не прочь рассмотреть повнимательнее, — предназначено только для улучшения жизни. Как сумочка Лори.

— Как светлячки, сжигающие дома? — уточнил я.

— Круг замкнулся. С этого я и начал. Увы, но мы не единственные, кто постиг возможности природы гораздо глубже, чем это допускает ваш технологический мир. У вас есть пластмассы, используемые в полезных целях. И есть пластик, используемый во зло, — например, та пластиковая бомба [107], которой взорвали самолет над Шотландией. Мы вывели этих светлячков, чтобы они давали свет и умеренное тепло.

Он указал на ближний угол амбара, где словно бил фонтан сепии и звездного света. Я пригляделся внимательнее и заметил, что он состоит из мириад крошечных светлячков. То была огромная менделевская лампа.

— Этот рой состоит из светлячков различных видов, — продолжил Лэпп, — тщательно подобранных таким образом, что их вспышки накладываются и создают непрерывный и длительный свет. А окружает их сетка настолько мелкая, что самих насекомых вы не видите — если только не станете вглядываться очень внимательно. Но есть люди, которые продолжили начатый нами отбор в другом направлении — во зло, в чем вы и убедились на ферме Штольцфуса и в доме Бюхлера.

— Но если вы знаете, кто эти люди, то сообщите мне, и я уж постараюсь, чтобы их деятельность пресекли.

И тут на лице Лэппа впервые отразились эмоции.

— Ваша полиция пресечет их деятельность? Так же, как вы вывели из бизнеса промышленную мафию? Как остановили поток наркотиков из Южной Америки? Как ваши Объединенные Нации, НАТО и все ваши замечательные политические организации покончили за эти годы с войнами на Ближнем Востоке, в Европе и Юго-Восточной Азии? Нет уж, спасибо, доктор. Люди, употребившие силы природы во зло, есть нашапроблема. Мы уже не считаем их своими и справимся с ними собственными методами.

— Но ведь двое уже погибли…

— И вы, возможно, тоже погибнете, — утешил Эймос, протягивая мне бутылочку с красной жидкостью, напоминающей разбавленный томатный соус. — Вот, выпейте. Так, на всякий случай, если сестра дала вам медленно действующий яд.

— Брат и сестра, — пробормотал я. — И каждый уверяет меня, что другой из них — злодей. Классическая дилемма. Откуда мне знать, а вдруг здесь яд?

Лэпп покачал головой.

— Сара Штольцфус Фишер есть несомненное зло, — мрачно проговорил он. — Когда-то я думал, что сумею взрастить и сохранить то добро, что в ней было, но теперь… Якоб рассказал о ней Мо Бюхлеру…