Болотный цветок - Крыжановская Вера Ивановна "Рочестер" - Страница 29

А кто знает? Очень может быть, что связь с Земовецким была не единственная! Столь опытная и ловкая «в амурах» дама могла и не раз позабавиться на его счет.

Это неожиданное соображение навело его на мысль взглянуть на переписку жены; он приказал Авдотье подать ключи покойной и открыл ее письменный стол.

Юлианна вела, оказалось, оживленную переписку с родными, многочисленными друзьями и подругами; весь ящик был набит старыми письмами. Однако Павел Сергеевич не нашел ничего, что подтверждало бы его подозрения. Но вот в маленьком портфеле он увидал несколько писем, помеченных штемпелем «Чарна». Три из них были от Станислава, но Адауров презрительно отшвырнул их, не читая; зато одно, писанное крупным жирным почерком графини Ядвиги, обратило на себя внимание некоторыми случайно бросившимися в глаза словами. Он развернул письмо и принялся читать; по мере того, как он пробегал строки, краска негодования заливала его лицо.

Послание графини писано было около двух месяцев тому назад и содержало строгую нотацию.

Она упрекала Юлианну за связь с таким близким родственником, как Стах, а еще больше за ее преступное намерение женить того на еретичке, мать которой, сверх того, была любовницей графа в Монако.

«Я пожалуюсь архиепископу на твоего духовника, который не запретил тебе подобную мерзость. Да и сама ты в обществе такого нечестивого мужа забыла, должно быть, что способствуешь греху, вдвойне ужасному, в виду поганой веры Марины! Как не побоялась ты рисковать спасением души Стаха, злоупотребляя его легкомыслием и рыцарскими побуждениями, лишь бы обеспечить собственную особу? А еще говоришь, что любишь его!..»

Павел Сергеевич думал, что задохнется от злости. В какую шайку негодяев попала его бедная Мара!..

Утром прибыл генерал Карятин, и Адауров рассказал старому приятелю всю правду.

— Видишь, Костя, мои подозрения были основательны, — грустным тоном добавил он. — Окажи мне услугу, возьми на себя похороны и поторопи их насколько возможно. Я не в силах ничем заниматься; между тем, уехать до погребения, значило бы подать повод к пересудам, а я жду не дождусь отправиться поскорее в Чарну.

И все исполнилось по желанию Павла Сергеевича. Ввиду жаркой погоды и быстрого разложения тела не было удивительно, что спешили с похоронами; а так как уже разнесся слух про обморок Адаурова, а его постаревший, осунувшийся вид вполне подтверждал его тяжелое горе и болезненное состояние, то поэтому никого не поражало, что генерал выходил не на все панихиды.

Номером, после похорон, Павел Сергеевич выехал, наконец, в Чарну.

В замке по-прежнему царили беспорядок и тревожное настроение. Непонятное исчезновение молодой графини действовало на всех удручающе. Графиня Ядвига вызывала общее сочувствие: она делала вид, что страшно огорчена, служила обедни и раздавала милостыни, чтобы Бог помог раскрыть истину.

Один Станислав не был одурачен ее кривляньями. Затаив в душе злобу, он следил и наблюдал за нею, и если не добыл пока каких-либо улик, то уловил злобный, глумливый взгляд, который та на него исподтишка бросала, и который обратил его подозрения в уверенность, что она виновница преступления.

Душевное состояние графа было ужасно. Внушенное ему Мариной смешанное чувство любви и оскорбленного самолюбия превратилось теперь, когда он потерял ее, в страсть, которая всецело захватила его; неуверенность в ее судьбе и боязнь, что бессердечная, злая и фанатичная графиня — подстать любому средневековому инквизитору — может мучить свою безвинную жертву, бросали его в дрожь. В этом душевном разладе, не зная, что предпринять для изобличения старой грешницы, не позоря вместе с тем своего древнего имени, Станиславу вспомнился его двоюродный брат Реймар. Хотя он и недолюбливал барона, но сознавал, что тот — человек серьезный, энергичный и мог бы подать добрый совет. Кроме того, он тоже внук графини Ядвиги и вместе с теткой Эмилией интересовался когда-то Мариной. Он решил написать Реймару и, изложив подробности исчезновения жены, убедительно просил того поскорее приехать помочь ему советом и участием в розысках.

Вечерело, Станислав только что вернулся из безуспешной поездки с сопровождавшим его чином полиции. След, на который они как будто напали, оказался и на этот раз ложным. Измученный граф был в отчаянии и бросился на диван в кабинете; в эту минуту лакей доложил о приезде генерала Адаурова.

Станислава и раньше удивляло, что Павел Сергеевич так долго не давал о себе знать, и теперь приезд генерала очень его обрадовал. Он поднялся и пошел навстречу гостю, но остановился, как вкопанный, пораженный происшедшей в том страшной переменой. Адауров постарел наружно лет на двадцать, а во взгляде, которым он смерил графа, читались ненависть и презрение.

—

Граф, я желал бы поговорить с вами наедине. У меня есть для вас важные известия, и мне необходимо обсудить с вами некоторые вопросы, — строгим голосом сказал Павел Сергеевич, точно не замечая протянутой ему руки.

Бледное усталое лицо Станислава вспыхнуло.

—

Я к вашим услугам, — холодно ответил он, распахивая дверь в кабинет.

На молчаливое приглашение сесть Павел Сергеевич отрицательно покачал головой и сухо спросил, есть ли какие-нибудь указания на то, что сталось с его дочерью. Когда Земовецкий ответил «нет», он заметил:

—

Мне только остается принять свои меры, чтобы найти дочь и не лишить ее хотя бы христианского погребения. Но об этом поговорим после, а теперь, прежде всего, я должен вам объявить о смерти вашей кузины и вашего незаконного сына, которым она собиралась меня наградить…

Видя, что тот побледнел и в ужасе отшатнулся, Павел Сергеевич сухо рассмеялся.

—

Успокойтесь граф, я никого втихомолку не убиваю. Просто несчастный случай с автомобилем пресек «добродетельную» жизнь Юлианны

Адамовны. Затем, принимая меня в бреду за своего духовника, она исповедала мне свои амурные похождения с вами и придуманный ловкий способ их прикрыть. Итак, приступим к главному — сведению наших счетов с вами, так как прочие действующие лица драмы — преступница и ее жертва — уже умерли. Вы, граф, тешились тем, что увлекались обеими моими женами; на первую я уже не имел прав, но другую должно было бы оградить, во-первых, ваше родство, а во-вторых, чувство порядочности, чтобы не платить бесчестием тому, кто гостеприимно и доверчиво принимал вас у себя в доме. Вы не придерживаетсь таких устарелых предрассудков? Положим. Но как же посмели вы, как могли оказаться настолько подлым, чтобы принять самопожертвование наивной девочки, которая из дочерней любви думала этим сберечь мое мнимое счастье? И вы хладнокровно взяли в свои грязные руки бедную Мару, чтобы прикрыть так называемую «честь» гнусной женщины, которую покарал сам Бог? Ваша совесть не дрогнула, когда вы вступали в преступный брак с дочерью вашей возлюбленной? О, вы в полном смысле негодяй, который не стоил бы пули порядочного человека, но я вас все-таки вызываю на дуэль, потому что один из нас лишний на этом свете. Я состарился за эти дни, когда потерял все, что было мне дорого; но Господь даст мне силы, чтобы наказать вас.

Станислав стоял и молча его слушал. В нем все дрожало и кипело от оскорблений, брошенных ему в лицо, но наружно он оставался спокойным!

—

Я к вашим услугам, генерал, потрудитесь сами назначить условия поединка. Желаете вы свидетелей?

—

Бог будет нашим свидетелем, и без того довольно скандала. Я остановился у православного священника, отца Андрея, и буду ждать вас ровно в шесть утра, а место выбирайте сами.

— Прекрасно, я буду точен. Но позвольте вам сказать, что, не отрицая своей вины, я не признаю за вами права быть судьей в этом деле. Вспомните, ведь ваш развод был также вызван неуважением к семейному очагу. А теперь позвольте проводить вас. — Павел Сергеевич побледнел, но не сказал ни слова, и они расстались молча.