Ядовитый полигон - Самаров Сергей Васильевич - Страница 6

Барбосов после каждого моего общения с Ласкиным обязательно спрашивал, что я тому рассказал. Я в ответ лишь пожимал плечами и говорил, что только отвечал на вопросы. А потом Виталий Станиславович сделал сообщение:

– ?У нас ты имеешь право потребовать рассмотрения дела судом присяжных. А присяжных всегда можно убедить, что тебя просто обманули и злого умысла ты в голове не держал. Нам никак не удается доказать твою корысть в этом деле, и потому откровенного мотива в твоих действиях следствие определить не в состоянии. Можно только предположить: ты договорился с Пехлеваном, что твоя доля будет отложена и ты получишь ее после освобождения, если тебя, конечно, посадят. Но присяжные имеют возможность оправдать тебя, и тогда нам придется переквалифицировать обвинение. Что-то ты все равно получишь, но это будет не так много.

– ?А у меня есть возможность выбирать между следственными комитетами? – спросил я с любопытством.

– ?Боюсь, что тебе такую возможность предоставят. Из Москвы сильное давление. Они не хотят передавать тебя гражданскому суду. Все-таки суд присяжных – это слишком скользкое дело.

Я только плечами пожал, ничего не пообещав старшему следователю Барбосову. Слишком уж ласково он говорил – совсем не соответствуя своей фамилии. Как, впрочем, и полковник Ласкин не соответствовал своей. Последний в завершение последнего допроса, уже выключив диктофон, сказал мне очень серьезно и с каким-то явным намеком, мне не понятным:

– ?Тут к тебе один товарищ на свидание просится. Серьезный товарищ. Я не могу ему отказать. И тебе не советую.

– ?Кто такой? – спросил я.

– ?Говорю же, серьезный человек…

Следователь не смотрел мне глаза, но с большим интересом разглядывал большой золотой перстень на своем пальце. По углам шлифованной платформы с монограммой поблескивали в свете настольной лампы четыре небольших бриллианта. Мужчины не носят перстни с большими бриллиантами…

* * *

– ?Самоваров! На выход! – прозвучало с сильным акцентом, который скрадывал привычную грубость принятой здесь командной речи.

Мой сосед по камере, за неделю до моего появления занявший нижнюю шконку, подтолкнул меня локтем. Я сидел от него справа и дремал в ожидании обеда. Слышал, как в замке поворачивается ключ, слышал, как открывается дверь, но умышленно не реагировал. Сокамерник мой, старик семидесяти двух лет, топором зарубил своего молодого соседа, сказавшего ему что-то обидное. И с гордостью рассказывал, что убитый был ростом под два метра, здоровенный, как гусеничный трактор, и потому наглый. Я его рассказы выслушивал всегда внимательно, даже иногда задавал вопросы, чем заслужил соседское ответное уважение. По крайней мере, на общих прогулках, не зная местного языка, я слышал и чувствовал, когда сосед говорит обо мне. И говорит хорошо. И то слава богу. Обострять отношения я ни с кем не хотел. Мне одной беды хватило, и не было желания наживать себе новые проблемы. Тем более что население в СИЗО было в основном местное, ко мне и к моим погонам относиться с пиететом у сидельцев оснований не было. На прогулке среди других заключенных мелькал только один немолодой русский, весь в татуировках, мрачный и, как мне показалось, вообще языка не имеющий. За все время я от него не слышал ни единого слова. Был еще неизвестно как попавший на Кавказ китаец по фамилии Сунь, которого все в СИЗО звали Сунь-Вынь. Китаец и по-русски-то разговаривал с трудом, а уж местных языков тем более не знал. Все остальные, включая вертухаев, были из местных.

Я неторопливо встал, только что не потянулся. На вызов следовало реагировать.

– ?Допрос?

– ?Свиданка… Поторопись, а то передумаю.

Вертухай был, в общем-то, не самым плохим парнем. По крайней мере, не откровенно злым, хотя и имел зверскую, изуродованную шрамами рожу. Портить с ним отношения не хотелось. Да и интересно стало, кто пришел ко мне на свидание в СИЗО? До этого визитеров не было. И вообще, что за серьезный человек желает со мной пообщаться? Действительно серьезные люди ради любопытства сюда не заявятся. Значит, следует ждать каких-то неожиданностей.

Два конвоира провели меня по гулкой металлической лестнице на два этажа ниже и открыли дверь. В камере для свиданий был только привинченный к полу стол и точно так же закрепленные две табуретки по разные стороны. Из чего я сделал вывод, что это вообще-то кабинет для допросов, а не нормальная комната для свиданий, в которую к заключенным приходят даже жены.

На одном табурете сидел, уперев локти в столешницу, человек в гражданской одежде. Каким-то чутьем я сразу понял, что это военный, и даже догадался, что такой визит не может носить простой мимолетный характер, а обязательно будет иметь некое продолжение. Впрочем, это я и раньше предполагал, еще до того, как воочию увидел визитера. И даже голос следователя Ласкина говорил мне о том же не словами, но интонацией.

Я шагнул за порог. Дверь за мной закрылась. Ключ со скрипом провернулся в замке.

– ?Старший лейтенант Самоваров, – представился я, привычно приняв стойку «смирно».

– ?Подполковник Лагун, – поднявшись из-за стола, сказал человек, пригласивший меня на встречу. – Будем знакомы, Николай Викторович.

Он улыбнулся приветливо, даже с некоторым обаянием, но оглядел меня с ног до головы ледяным профессиональным взглядом гюрзы. Подобные люди без весомой, как глубинная бомба, причины на свидания к подозреваемым не напрашиваются, сразу понял я. По одному взгляду его понял. И также понял, что гость приехал издалека. Прилетел, скорее всего, на военном самолете.

– ?Слушаю вас, товарищ подполковник.

– ?Садись. Забудь на время устав и чувствуй себя расслабленно. Мы не по уставу, а по душам поговорим. Если ты, конечно, не возражаешь. А возразить можешь только по одной причине: ты решил вдруг переквалифицироваться и вместо военной карьеры сделать карьеру уголовную, то есть стать авторитетом. Но я надеюсь, что это не так и что тебе не слишком улыбается перспектива провести большую часть жизни за решеткой. Так что? Уголовной романтикой ты пока еще не пропитался?

– ?Никак нет, товарищ подполковник.

– ?Забудь про звания и про устав, прошу тебя, Самоваров. Обрати внимание, я тебя даже не старлеем называю, а по фамилии. Могу и по имени-отчеству. Меня, кстати, зовут Александром Игоревичем. Можешь так и обращаться. И сейчас, и потом, если мы с тобой договоримся. Тебе вообще будет запрещено вспоминать про устав. На долгие, надеюсь, годы будет запрещено носить форму, хотя звания у тебя будут повышаться, скорее всего, быстрее, нежели на прежней службе…

Говоря честно, я не большой любитель ребусов. И потому спросил сразу:

– ?О чем договоримся, Александр Игоревич? Пока вы мне никакого предложения не сделали. Хотя я понимаю, что предстоящее предложение для меня должно быть выгодно. Что может быть хуже тюремной камеры, я пока не знаю. Даже госпиталь после тяжелого ранения, наверное, лучше. Хотя тут я тоже ничего конкретного знать не могу, поскольку тяжелых ранений не имел. Но вы меня, признаюсь, обнадеживаете.

Я старательно демонстрировал, что его визитом не смущен нисколько, и собой, и своими чувствами, и своими мыслями владею полностью и даже могу себе позволить интонацию с легкой ноткой шутливости.

– ?Ты, я вижу, человек догадливый. И даже не спрашиваешь меня, кого я представляю.

– ?Я думаю, у меня еще будет такая возможность, – не купился я на комплимент.

– ?Возможность спросить будет. А возможности получить точный ответ – нет. Не рассчитывай. По крайней мере, в первое время. Одно могу сказать, что я представляю государственную структуру. Не каких-нибудь бандитов или частную лавочку с немереными деньгами и чрезмерными амбициями, а серьезную государственную структуру.

– ?Мне остается только поверить.

– ?Да. Больше тебе ничего не остается.

– ?И еще спросить более конкретно, что именно вы мне предлагаете?

– ?Работу.

– ?Здесь, в СИЗО? – Я понимал, что работу здесь мне предложить не могут. В СИЗО и без меня хватает своих информаторов, а я в республиканском СИЗО человек абсолютно чужой и не могу стать источником информации. Да и информатор из меня никакой.