Пинбол - Косински Ежи - Страница 5

— Я не столь наивна, — спокойно возразила она, — но ведь наверняка существуют люди, действительно знающие, кто он такой, где обретается и как выглядит — что он ест, кого трахает и какую дрянь глотает, курит или колет, чтобы заторчать. Таких должно набраться немало — его семья, родственники, друзья, любовницы, боссы звукозаписывающих фирм, налоговые советники и налоговые инспекторы, адвокаты, чиновники, секретарши, врачи, медсестры, звукооператоры. Как бы ни был велик — или хитер, умен, богат — Годдар, он не мог всего этого добиться в одиночку! Каждый серьезный композитор подтвердит, что твои произведения мог написать только ты сам, ты и никто другой. Но даже тебе, чтобы сохранить единство стиля, которым ты так дорожишь, приходилось тщательно подбирать музыкальных редакторов, потому что скандальные газетенки только того и ждали, чтобы подорвать твою репутацию утверждениями, будто ты не сам написал эту музыку! Теперь ты понимаешь, что обязательно существуют люди, помогавшие Годдару? И должны существовать те, кто работает с ним сейчас? Все, что от тебя требуется, это найти одного из них. Только одного!

— Допустим, я случайно выйду на одного из них. С чего это вдруг тот, кто все эти годы хранил молчание, нарушит его — для меня? — Он покачал головой.

Она была непреклонна.

— Найди хоть одного, прежде чем говорить! И убеди его — или ее. — Она помолчала, ожидая его реакции, но, не дождавшись, продолжила: — Если ты скажешь, что попытаешься найти его, я всё для тебя сделаю. Всё, Патрик. Я сейчас же заплачу тебе столько, сколько ты зарабатываешь у Кройцера за полгода. У меня достаточно денег, чтобы прожить нам обоим. Я из богатой семьи.

Он встал, прошелся по комнате. Девушка ему нравилась, да и перспектива получить сразу кучу наличных казалась весьма заманчивой — его машина как раз нуждалась в ремонте.

— Как долго ты все это обдумывала?

— Насчет встречи с тобой?

— Нет. Насчет Годдара.

— Год или около того.

— Ты говорила об этом еще с кем-нибудь?

— Нет.

— Почему же?

— Не обзавелась нужными связями. До недавнего времени я боялась к тебе подступиться, потому что не знала, чем смогу тебя заинтересовать. — Она помолчала, и на губах ее возникла лукавая улыбка. — Представь, я прочитала почти все, что написано о тебе с тех пор, как ты, задолго до моего рождения, впервые выступил на публике. Да, я проштудировала весь этот бред и уже совсем было отчаялась найти что-нибудь любопытное, но тут мне попалась на глаза одна давняя статейка, и когда я ее прочла, у меня появилась надежда, что ты все же не останешься ко мне равнодушным.

— Ты имеешь в виду мою тайную биографию в "Нью-Йорк Таймс Мэгэзин"?

— Вот и нет. — Она шаловливо рассмеялась. — Я нашла эту статью в «Гетеро», журнале морально раскрепощенных, издании, не вполне подходящем для добродетельного большинства. Ты читал ее?

— Должен был в свое время. Тогда столько ерунды печатали, что…

— Статью написала некая госпожа Эмпл Бодис, [3]— перебила Андреа, — однорукая порнозвезда, подрабатывающая секс-репортером. Госпожа Бодис описала уик-энд в "Ученике чародея", закрытом клубе в Катскиллских горах. В этом заведении для "сексуально озабоченных" она увидела Патрика Домостроя. Ты был там с эдакой грациозной, затянутой в кожу девицей, которая вела себя как сексуальная рабыня. На протяжении всего уик-энда, точнее, разнообразных "эротических развлечений", в которых вы принимали участие, твоя крошка неоднократно меняла наряды, изображая то невинного ребенка, то падшую женщину, то школьницу старших классов, причем каждый раз грим идеально гармонировал с костюмом, продуманным до мелочей. — Андреа замолчала в ожидании реакции Домостроя. Она села напротив него, скрестив ноги и широко раздвинув колени, откровенно демонстрируя свою плоть. Она невозмутимо наблюдала за ним, ничуть не скрывая своего любопытства, как будто это он выставил себя на обозрение.

— Ты прошел долгий путь — от сочинения великой музыки и аншлагов в Карнеги-холл до жизни в "Олд Глори" и пиликанья на скрипке у Кройцера, в жалкой дыре с пинбольным игровым автоматом! Неужели тебе не хочется все это изменить?

— Этот "долгий путь" моя жизнь, и я о ней не жалею. — Ему захотелось переубедить ее. — И не спеши нападать на заведения с пинболом! — Он заговорил мягче: — В конце концов, Эрл Генри, его создатель, изобрел также и музыкальный автомат. А чем был бы твой драгоценный Годдар без музыкальных автоматов?

Андреа пропустила его слова мимо ушей.

— Вот что я тебе скажу: если ты, работая на меня, будешь таким же изобретательным, каким когда-то был в музыке — и, судя по всему, в сексе, — если поможешь мне отыскать Годдара, то не пожалеешь об этом: я ведь тоже могу поиграть в сексуальную рабыню и носить всякие там костюмчики.

— Уверен, что ты можешь, — но я не гожусь на роль властелина, — сказал Домострой и резко поднялся, собираясь надеть куртку и удалиться.

Она подошла и положила ему руку на плечо; другой расстегнула на нем рубашку и, стянув ее, бросила на пол. Затем выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза. Она знала, что победит.

— Наградой тебе будут не только деньги, — сказала она, — но и это, — она прижалась к нему животом и выразительно посмотрела на кровать. — По крайней мере, ты не будешь больше терять время, играя в кабаках с пинболом.

— И вместо этого тратить его на поиски Годдара! — продолжил он.

— Ты потратишь его не зря! — Она рассмеялась и скинула туфли. Руки ее опустились к талии, и она стянула с себя юбку и колготки, после чего расстегнула и сбросила блузку. Когда она, уже нагая, легла на тахту, пластинка с записью его музыки упала на вертушку проигрывателя.

В ожидании его реакции она принялась кончиками пальцев обводить и поглаживать груди, затем ладонь медленно перешла к животу и ниже, лаская бедра. Под ее взглядом Домострой почувствовал себя неуклюжим и совершенно сконфузился: вот он стоит как дурак и пытается сохранить достоинство при обмене своей житейской мудрости на благосклонность молодой женщины. Он бы предпочел раздеть ее сам.

Прежде чем доиграла пластинка, он включил радио, настроенное на ее любимую волну.

Механика раздевания до того сбила его с толку, что он ощутил, как улеглось возбуждение. В страхе, что она может заметить это, он сел, будто для того, чтобы стянуть штаны, да так и остался сидеть спиной к ней, пока не избавился от одежды. Затем, по-прежнему стараясь не демонстрировать свою увядшую плоть, он приблизился к ней и начал поглаживать ее плечи, целовать шею, постепенно наступая, держа при этом руку между бедер девушки и лицом уткнувшись в ее грудь, целуя и теребя соски языком и губами. Он снова возбудился.

Ощутив, что она завелась и начинает торопить и направлять его, Домострой возжелал обуздать партнершу. Он всегда стремился утвердить свое господство над всякой женщиной, в пылу любовной схватки стремившейся добиться его оргазма, который, похоже, был ей необходим как доказательство и его необузданности, и собственного самообладания. А для него оргазм означал конец возбуждения и ставил точку, во всяком случае временную, на любовном чувстве.

Андреа потянулась к выключателю, и в темноте, качаясь на волнах льющейся из динамиков музыки, Домострой отдался игре воображения, представляя себе ее тело, которое, как ему казалось, он чувствовал каждым дюймом своей кожи, и вдруг услышал нечто, подобное мужскому шепоту со скачущими тонами, почти кашель. Он напрягся, пытаясь распознать звук, будто бы нисходящий из отверстия где-то в потолке или высоко в стене. Осознав, что шум не дает ему сконцентрироваться на главном, он усилием воли заставил себя всецело отдаться сексу.

Андреа действовала все решительней, лаская его тело, и Домострой уже готов был поддаться на провокацию и заставить ее визжать, метаться и биться, но тут до его слуха вновь донеслись какие-то посторонние звуки, и теперь это был уже не шепот, а низкий голос с латинским акцентом: