Пинбол - Косински Ежи - Страница 46

Остен направился в «Лейтмотив», лучший в Нью-Йорке магазин товаров для наблюдения, охраны, спасательных работ и расследований, рассчитанный на зажиточных частных сыщиков и просто богатых людей, пекущихся о своей безопасности. Он купил миниатюрный магнитофон с голосовым управлением, способный записывать двенадцать часов без остановки, а также параболический микрофон, мощность которого позволяла ловить, усиливать и записывать звуки на расстоянии в одну треть мили.

В надежде найти женщину из Белого дома, прежде чем она найдет его сама, Остен стал чаще наведываться в Джульярд и тщательно изучал всех женщин из того семинара по музыкальной литературе, где обсуждались письма Шопена.

Пользуясь, словно меркой, фотографиями женщины из Белого дома, он тут же исключил всех тех, чьи фигуры явно не соответствовали фигуре на снимках, и в итоге сократил количество кандидаток до шести. Дальше от фотографий помощи было мало. Они не сообщали ничего, кроме того, что автор писем из Белого дома была белой. Все остальные характеристики, как то: рост, вес, размер одежды, особые признаки — были смазаны позами, игрой света и тени на теле, а также углом съемки, который либо укорачивал, либо растягивал ее конечности. Тем не менее дальнейшие наблюдения утвердили его в мысли, что только три из шести возможных претенденток могут оказаться женщиной на фотографиях. Единственным способом убедиться, что одна из них та, которую он ищет, это проверить в интимной обстановке — не просто ее тело, на которое может походить дюжина других, но также умственные способности, познания в музыке, вкусы, мысли и ассоциации. И даже тогда нелегко будет сделать вывод, ибо все его подозрения были по меньшей мере смутными. Что, если сходство между двумя фотографиями просто случайно? Что, если женщина, на которую падет его выбор, окажется никак не связанной с Белым домом или с кем-то из служащих?

Затем он осознал самую большую из проблем, стоящих перед ним: если окажется, что писала ему одна из этих студенток Джульярда, не попадет ли он, слишком явно расспрашивая о темах, затронутых в письмах, в ловушку, расставленную ею или кем-то, стоящим за ее спиной? Не узнает ли она в нем Годдара раньше, чем он убедится в том, что именно она его корреспондент из Белого дома? Готов ли он к подобному риску, тем более в Джульярде — настоящем рассаднике музыкальных сплетен? К тому же как он объяснит Донне интерес к ее сокурсницам? Готов ли он примириться с возможностью потерять Донну, чтобы найти женщину из Белого дома?

Добавляла сложностей и вероятность того, что фотографии сделал Домострой. Даже если так, Патрик мог все же не знать, как ими собирается распорядиться женщина. И почему бы ему в таком случае не ответить на вопрос Остена, кто она такая? С другой стороны, если снимал Домострой и знает, зачем это делал, значит, либо женщина служит орудием в его руках, либо он в ее, и любая попытка Остена расспросить его сразу же вызовет подозрения. Если Остен пойдет к Домострою и начнет допытываться о вещах, которые может знать из ее писем только Годдар, не равносильно ли это признанию в том, что он и есть Годдар? Этого нельзя не учитывать, когда имеешь дело с Патриком Домостроем, морально разложившимся человеком, вполне способным на шантаж.

Продолжая посещать семинар по музыкальной литературе в Джульярде, Остен пришел к выводу, что одна из трех кандидаток вызывает у него особенный интерес. Звали ее Андреа Гуинплейн. Она была однокурсницей Донны, так что не понадобилось особой хитрости, чтобы внушить Донне мысль познакомить их в кафетерии школы, излюбленном его месте для изучения кандидаток на роль обнаженной из Белого дома.

Сначала Андреа показалась Остену чуточку выше и, пожалуй, более худощавой, чем женщина на фотографии; с другой стороны, он понимал, что необычный угол съемки мог исказить фигуру. Остену казалось, что слегка угловатая линия бедер женщины из Белого дома просматривается и у Андреа, хотя у обнаженной и не было такой роскошной вьющейся гривы. Чем больше он думал о том, что мог бы вычислить женщину, которую ищет, тем сильнее волновала его перспектива порыться в мозгах у Андреа, ведь если это она писала Годдару, то ее душа возбуждает его гораздо сильнее, чем тело.

А еще он думал, как непохожи Андреа и Донна. Донна величава, ее чувственность бросается в глаза — Андреа женственна и изящна. Донна, в каком-то смысле, была решительна и напориста — Андреа же просто жизнерадостна. И наконец, слабая вероятность того, что Андреа может оказаться женщиной из Белого дома, наполняла Остена вожделением. Ему больше не хотелось Донны.

В своем воображении он представлял автора писем женщиной, которую желал всегда, женщиной, которую почти обрел — и потерял, — Лейлой. Возможно ли, что он обретет ее в Андреа?

Остен напоминал себе, что следует действовать осторожно, он ни при каких обстоятельствах не должен выдать себя, ибо если это действительно Андреа писала письма, то, конечно, она надеется, что в любую минуту ее может окликнуть Годдар, и любой внезапный к ней интерес заставит ее насторожиться.

И все же он хотел ее. Его тянуло к ней не только потому, что она, возможно, написала эти удивительные письма, но и потому, что Андреа была обольстительна сама по себе. Но при этом ему не давала покоя мысль о Патрике Домострое: если тот в самом деле фотографировал обнаженную из Белого дома и если натурщицей была Андреа, значит, следовало быть готовым к тому, что Домострой окажется другом этой очаровательной женщины, может быть, даже ее любовником, по крайней мере достаточно близким человеком, чтобы сделать в высшей степени компрометирующие снимки ее любовных безумств. И все же Остен так жаждал близости с Андреа, что решил пойти на риск и сблизиться с ней, чтобы понять, наконец, не она ли была автором писем и был ли Домострой тем человеком, который ее фотографировал.

III

Как только все письма были отправлены, Андреа потребовала, чтобы Домострой в согласии с их договоренностью, покинул ее квартиру — ведь, по его же собственным словам, в письмах содержится достаточное количество зацепок, способных привести к ней Годдара. Так Домострой вернулся в "Олд Глори".

Там его встретили запах старой кожи и толстый слой пыли, так что весь первый день он посвятил уборке своего жилья, проверке предохранителей и сигнализации, а также включению электронных приспособлений, которые отпугивали крыс. На следующий вечер он стер пыль с рояля в танцевальном зале и принялся вяло импровизировать на тему испанских песен Годдара. Он ожидал, что, лишившись удобств жилища Андреа, преисполнится чувства опустошенности и утраты, но, к своему удивлению, ощутил облегчение, как будто бы, снова оставшись в одиночестве, вдруг получил возможность пуститься в новое путешествие, причем по собственному выбору.

Тем временем Андреа ожидала Годдара или кого-то, его представляющего. Она тщательно анализировала поведение всех ее окружающих, а потом звонила Домострою и договаривалась с ним о встрече, дабы обсудить ее выводы и подозрения, в целях конспирации выбирая, как правило, вестибюли отелей, кафе или музеев.

Домострой не мог понять, делает она это из-за того, что скучает без любовника, или просто хочет держать его на коротком поводке. Хотя он был рад остаться наедине с собой, жить как захочется, слушать хорошую музыку, много читать и четыре раза в неделю играть у Кройцера, а между делом присматривать себе другую работу, он дал слово являться по ее требованию, если возникнет такая необходимость. Взамен она пообещала время от времени проводить с ним ночь.

Вскоре после его переезда они встретились в музыкальных комнатах музея Метрополитен. Они прогуливались вдоль витрин, заполненных музыкальными инструментами, когда Домострой ощутил, что снова хочет ее. В свободной блузке, облегающих джинсах и босоножках на высоком каблуке она была просто образцом соблазнительной студентки. Разрываясь между жаждой обладания ею и презрением к такой зависимости, он осознал, что вовсе от нее не освободился.