Зеленое окно - Тихомиров Олег Николаевич - Страница 19

— Боюсь, — проговорил он, — что это твое заблуждение. По-моему, она настолько хорошо все помнит, что уже лет десять не показывается у нас.

— А письма-то шлет.

— Письма что! А приезжать не приезжает, — поддержала мама отца. — Да и мы у нее никогда не были.

— А в письмах приветы и поцелуи, — не сдавался я.

— Поцелуи имеют свой смысл не в письмах, — заметил папа.

— Виктор! — строго произнесла мама и переключилась уж на совсем другую тему. — Учти, — сказала она мне, — такая поездка дорого стоит. А ведь мы в отпуск собираемся.

Я видел, что родители уже готовы были признать тетю Гекту моим «глазом», — и вдруг все лопалось из-за каких-то денег.

— Деньги будут, — выпалил я, не подумав.

— Интересно откуда? — Папа даже бриться перестал.

Нужно что-то ответить. Но что?…

— Не покупайте мне подарки на день рождения, — придумал я и сразу же понял, как это нескладно: день рождения-то у меня зимой.

Папа и мама взглянули друг на друга и рассмеялись.

— Как ему хочется поехать, — сказала мама.

— Мне тоже хочется. — Папа никак не мог справиться со своими висками.

— Вот и поезжайте, — сказала мама. — Я без вас тоже отдохну.

— Отпустить его, что ли? — размышлял папа вслух. — Тогда и отдохнем вместе.

— Ура! — закричал я, выхватил у него электробритву и стал натирать ею отцовскую щеку с бешеной скоростью.

Когда я очень радуюсь, я могу выкинуть что-нибудь сумасшедшее.

— Не поедешь никуда, — отпрянул от меня папа. — Что за выходки?

Но я знал, что это он просто так, для пущей важности.

И вот я еду в Москву. Конечно, не из-за Тани еду. При чем тут Таня? Я ведь столько слышал и читал о Москве. Ну а если б Таня ехала в Магадан? Про него-то я почти ничего не читал и не слышал…

Поезд наш встречали цветами.

Во время пути я стал чувствовать себя частичкой поезда: все мы ехали, все мы чего-то ожидали, все волновались. И теперь мне казалось, что это и меня встречают люди, собравшиеся на перроне. И мне тоже они улыбаются, и мне тоже принесли они цветы.

Тане какая-то тетка с родинкой на пухлой щеке протянула букетик:

— Наверное, Русалочка, да? Какая прелесть.

Таня смутилась.

А тетка уже рассматривала нас с Виталькой.

— И вы из театра? — спросила она улыбаясь.

— Нет, — проговорил я. — Не из театра.

Тетка согнала с лица улыбку. Родинка на щеке шевельнулась и замерла.

— Проходите, ребята, проходите. Не мешайте, мы артистов встречаем.

— Так они же с нами, — вступилась Таня. Тетка опять попробовала улыбнуться.

— Что же вы меня разыгрываете? То с нами, то не с нами… — И она шагнула к другим. — Здравствуйте! С приездом вас… Здравствуйте…

И радость во мне потухла. Ну конечно, чего это я выдумал? Никто меня не встречает. Они сами по себе, а я здесь человек случайный, попутчик всего-навсего. И Виталька тоже. Всем «Здравствуйте! С приездом!», а нам с Виталькой — «Проходите, не мешайтесь».

— Пошли, — сказал я Витальке.

— Куда?

— На кудыкину гору, — рассердился я.

Зачем торчать здесь, если на тебя никто внимания не обращает. Стоишь, будто что-то выпрашиваешь. А мне ничего не нужно от них. У меня есть адрес и телефон тети Гекты. А уж Витальке и подавно делать здесь нечего: сам хвастал, что был в Москве сто раз и знает ее как свои пять пальцем. Но когда я еще в поезде спросил его, где Кривоколенный переулок, он засмеялся: «Нет в Москве такого. А Прямохребетный тебе не нужен? Или Косоглазастый?» Тогда я показал ему адрес тети Гекты. Виталька поморщился, а потом согласился, что где-то на окраине, может быть, и есть такой завалященький переулочек. Вот его-то родственники, сказал он, живут на Комсомольском проспекте, там и Москва-река рядом, и Парк культуры. Таня тоже знала, что будет жить в гостинице, а их, известное дело, в «завалященьких переулочках» не строят.

— Ну, идешь, что ли? — Я подхватил свою спортивную сумку.

— Подождем Таню. Договориться надо.

Я только сейчас заметил, что Таня куда-то отошла, поглядев по сторонам, я увидел ее возле худенького невысокого человечка в светло-сером костюме с красными переливами. Этого человечка я еще раньше приметил: он все порхал от одних к другим, как мотылек.

Чего договариваться? Обо всем вроде договорились. Обменялись телефонами. Таня нам завтра позвонит с утра: сегодня у них всякие встречи, приветствия, репетиции.

— Ребята, — подлетела Таня, — сейчас поедем. За нами автобусы пришли.

— Порядочек! — обрадовался Виталька.

— За вами пришли, — поправил я, — а не за нами.

— И вас возьмут, — сказала Таня. — Я уже поговорила со Львом Михайловичем. — Она важно кивнула в сторону порхающего человечка.

— Кто это? — спросил я.

— Лев Михайлович? Наш администратор в Москве. Будете приходить к нему за пропусками.

«Больно нужно», — подумал я, а Виталька сказал:

— Обязательно придем.

— Ну, идемте к нему, — пригласила нас Таня. Лев Михайлович мельком взглянул на нас, спросил:

— Вас куда подбросить?

«Да вот на дерево», — чуть не сорвалось у меня с языка.

— Комсомольский проспект, дом девятнадцать, — сказал Виталька.

— Дом девятнадцать… — повторил Лев Михайлович. — Отлично, а квартира какая?

— Восьмая, — машинально ответил Виталька.

— Не подходит, — ответил администратор. — Нам в другую сторону, к гостинице «Советская». А тебе куда? — Он скользнул взглядом по моей спортивной сумке.

Уж лучше бы совсем не спрашивал. Сейчас рассмеется. А может, сказать, что забыл?

— В Кривоколенный, — с вызовом проговорил я.

— А, — сказал Лев Михайлович, — в центр. Тоже не годится. — И он повернулся к Тане: — Вы уж извините, Танечка, но ничего для ваших друзей сделать не могу.

— Да мы сами доберемся, — сказал я. — Не маленькие. До завтра. — И, перекинув через плечо свою сумку, я зашагал как можно увереннее.

В самом конце перрона я обнаружил, что иду без Витальки. Я-то думал, он топает рядом, а он, оказывается, остался с артистами.

«Ну и пусть подлизывается к этому администратору. Я и без него разыщу Кривоколенный. Позвоню сейчас тете Гекте».

Я думал, что лишь на перроне столько народищу, но, когда вышел на привокзальную площадь, ахнул. Людей-то кругом, людей!.. И все спешат, бегут, суетятся — муравейник, и только.

Возле каждой телефонной будки целый хвост. Я тоже пристроился в одну очередь. Мне не повезло: в моей очереди подобрались сплошные болтуны. Даже старушка, что стояла передо мной, и то минут десять разговаривала. По-моему, она вспоминала всех родственников: «А как Нина?…», «А что Клава?…», «А Сережа?…», «А у Ивана как?». Конца им нет. Несколько раз она собиралась вешать трубку: «Ну до свидания. Я пошла. Поклоны Оле и Пете». Но тут опять кого-то вспоминала, и все начиналось сначала.

Сзади меня стоял плотный мужчина с прической «бобрик», он то и дело поглядывал на часы. Наконец он не выдержал, постучал в приоткрытую дверь монеткой.

— Мамаша, закруглялись бы.

Старушка радостно закивала и принялась расспрашивать про Антошку.

— Вот родственников развела, — сокрушался «бобрик». — Почитай, целая сотня будет.

— Ага, — согласился я. — Родственников навалом.

— Послушай, — сказал мне «бобрик», когда старушка повесила трубку. — Ты меня пропусти, а? Я очень спешу. — И уже взялся за дверь.

Я вдруг вспомнил мамин наказ: «Приедешь в Москву, сразу же позвони тете Гекте, без промедления». Зачем «сразу же», мама объяснить не могла. Так попросила тетя Гекта, когда узнала, что мой поезд прибывает в девять утра.

А «бобрик» уже наполовину втиснулся в будку.

— Нет, — сказал я, — пустите, я тоже очень спешу.

— И ведь небось в школе учиться, — стал стыдить меня мужчина. — Проблемы решаешь, теоремы, а к старшим никакого уважения.

— При чем тут уважение? — вступился кто-то за меня. — Вы без очереди лезете, да еще к вам уважение.