Скелет за шкафом - Кузнецова Юлия - Страница 11

– Неплохо, – оценила она мои успехи после того, как я начитала ей последний переведенный текст, – фонетика, крошка, у тебя не в отпаде, но переводишь ты клево. Пару лет упорных репетиций – и Лилеша тебя примет без вопросов.

– Ваша Лилия, случайно, не эмо? В последнее время выглядит расстроенной.

– Настоящие эмо не расстраиваются из-за ерунды, – презрительно сказала Рита, снова закуривая, – а происшествие на кафедре – ерунда. Я, кстати, была в первом гуманитарном в ту ночь.

Я ошарашенно посмотрела на нее. Это что, признание?!

– И что ты там делала?

– Было у нас одно дельце.

В задумчивости она пощелкала зажигалкой. Я еле скрывала нетерпение.

– У кого, у нас?

– Погоди... Только что поняла. А я ведь там и потеряла зажигалку! Упс... надеюсь, они меня в поджигатели не запишут?!

– Так что ты там делала, Рита?

– Кое-что очень важное.

– Для Лилеши?

– Ха! Конечно, нет, крошка. Для культуры эмо. Мы снимали...

Дверь отворилась без стука, и в комнату вошел парень лет двадцати, весь в черно-розовом.

– Макс! – обрадовалась Рита, швырнула сигарету в пепельницу и бросилась к нему на шею, забыв, что она «умирающая».

У парня, как и у Риты, была темная челка, закрывающая один глаз. Он был в куртке, увешанной розово-черными значками, джинсах-дудочках и огромных заношенных кедах с розовыми шнурками. Его рука, украшенная множеством браслетов, придерживала за ремешок объемистую сумку с изображением радиоприемника и надписью: «LOVE MUSIC».

– Привет, моя эмочка, – ласково сказал Рите Макс, доставая что-то из кармашка сумки, – принес плаги для твоих тоннелей.

Рита выхватила у него огромные диски сережек и ловко забила их в дырки на мочках ушей, и в самом деле напоминавшие тоннели.

– Позитивно, – одобрил Макс сережки, – а вот еще и краска. У тебя ведь кончилась.

Он вытащил из сумки баллончик и направился в ванную.

– Ты куда? – завопила Рита, – я хочу тебя чмафкнуть!

– С удовольствием приму твой чмафк, – ответил Макс из ванной, – только, Гвоздик, мы не одни.

– Точно! Крошка, тебе пора!

– Ухожу, – сказала я, но, не в силах сдержаться, тихо спросила: – Так что вы снимали, Рита? И кто – мы...

– Сейчас расскажу, – пообещала Рита, но в дверях ванной появился Макс.

– Что расскажешь? – спросил он.

– О нашем вкладе в эмо-культуру, конечно! Гайка спросила про ту ночь, когда мы...

Макс подошел к своей подружке, поднял руку и, изобразив пальцами пистолет, приставил «дуло» к Ритиному виску.

– Bang-bang! – произнес он, – я убил тебя, эмочка. Ты встретила «любимую смерть».

Он развернулся ко мне и добавил:

– Забери, крошка, свой рюкзак из ванной и топай. Меня ожидает чмафк лучшей эмочки на свете.

Я нажала на кнопку «отправить». В комнату вошла мама.

– Солнышко, что-то я заработалась, – зевнула она, – голова разболелась. Ты не против, я зажгу сандаловую палочку?

– Конечно, мамуль.

– Не знаешь, где зажигалка?

– Не-а... Погоди, у меня есть.

Я сунула руку в карман рюкзака. Зажигалки не было.

Глава 7,

в которой мне недолго удается насладиться любезностью Анжелы Михайловской

– Хочешь еще чаю? – в третий раз предложила Анжела.

– Нет, спасибо, – в третий раз отказалась я.

– Тогда продолжим заниматься. А, вот и ошибка! В слове «fire» ты обвела не дифтонг, а трифтонг!

«Лучше бы я согласилась на чай», – подумала я, придвигая стул поближе к столу и пытаясь разглядеть на листке слово «fire». Текст был отксерокопирован, и мне досталась какая-то неудачная копия с расплывшимися строками.

– Но я не зачту тебе этой ошибки, – объявила Анжела.

– Да? Почему это? То есть в смысле – спасибо.

– Мы же не проходили с тобой трифтонги. Хотя это увлекательная тема.

– Верю, – осторожно ответила я.

Повышенно любезный тон Анжелы пугал меня больше, чем грубость. Госпожа Эбоси тоже была крайне любезна со всеми. А оказалось, что она мечтает «всего лишь» уничтожить весь лес и его обитателей.

– Почему ты себя со мной так странно ведешь? Тихо отвечаешь на вопросы, удивляешься, что я не зачла тебе ошибку? Будто я чокнутая истеричка? – улыбнулась Анжела.

«Вообще-то, я такой тебя и считаю», – подумала я и тоже улыбнулась.

– Сердишься, что я в тот раз выгнала тебя из квартиры? – догадалась Анжела, – но ты сама виновата. Начала говорить о ЧП при папе. Между прочим, после твоего последнего посещения он пролежал весь вечер. Все горевал по поводу неприятностей на любимой кафедре.

– Но ведь с ней все в порядке, – поддержала я разговор, не решаясь спросить, горевала ли сама Анжела.

– Я тоже ему это говорю. Конечно, я и сама расстроилась. Я много работаю с кафедральными документами. И теперь вместе с томами важных бумаг нам приходится ютиться в какой-то клетушке у философов. Особенно тяжко мне было в первый день, когда я обо всем узнала. Я ведь практически не спала всю ночь.

Вопрос «почему?» плясал у меня на кончике языка. Но я сдержалась, решив применить «активное слушанье».

– Вы не спали всю ночь и очень устали...

– Да. У папы случился приступ в тот вечер. Пришлось везти его в Бакулевку. [10]

– Пришлось возвращаться одной... Ночью... Приятного мало.

– Это не слишком далеко. Я пробыла с ним до ночи. Потом поймала такси. Вернулась около часа. Почти не спала. А утром – такое известие. Я поспешила в университет, а затем – снова к папе, у которого опять была часов до двенадцати ночи.

– Вы очень мужественная.

Это я честно сказала. Какое счастье, что в моей жизни не было таких испытаний! Пока мое испытание – это мамина готовка. Ну, будем надеяться, она научится жарить мясо, когда станет доктором наук.