Публичные признания женщины средних лет - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 48

Вторая статья была на много раз проверенную и надежную тему: ресторанная и гостиничная еда. Собственно говоря, сплошные причитания. Кажется, я нудно распространялась о пище: плохой, холодной, невкусной, жирной, сухой и сырой.

Я писала статью в «Уимпи», потому что здесь по крайней мере умеют приготовить яичницу с тостами. Еще у них тут чистые столы, а персонал находит время для малышни, пожилых людей и сумасшедшего вида женщины, которая марает блокнот ручкой с четкой надписью «Промышленный маркер».

Я познакомилась с «Уимпи», когда мы с мужем проезжали по Теддингтону в один из моих золотых выходных деньков — разумеется, дождливых. Муж остановил машину выглянул в окно и с одобрением констатировал, что «Уимпи» выглядит в точности как тридцать лет назад. Мы и не заметили, как вышли из машины и оказались за столиком. В отличие от большинства кафе фаст-фуда, в воздухе не висел мерзкий запах. Меню явно составлено для удобства посетителей: можно выбирать и комбинировать, и вся пища готовится тут же, поэтому в «Уимпи» вы не получите булочку, еще влажную от разморозки. Среди пудингов есть излюбленные нашим народом, например банановый или леопардовый с кремом; пластиковых вилок и ложек не держат и чай подают в нормальной чашке или кружке.

Из посетителей кафе «Уимпи» в Теддингтоне редко кто выбрасывает недоеденную пишу. Я поразилась чистоте тарелок, оставленных на столах. Определенно, кто-то выяснил, сколько съедает нормальный человек со средним аппетитом, не то что в сетевых ресторанах, которые хвастаются своими «огромными порциями». Словом, статья номер два свернула в эту сторону. Снова. Неудивительно, что и она сбежала.

На данный момент написано 671 слово статьи номер три, и меня так и подмывает бросить писать и сходить позавтракать. Если оденусь, как раз успею в гостиничную столовую, до 9.30, но я должна устоять перед соблазном и сосредоточиться на статье. А вдруг, пока я завтракаю, какая-нибудь горничная, из тех, что не говорят по-английски, проигнорирует табличку «Не беспокоить» на моей двери и войдет в номер? Примерив мою одежду и попользовавшись моей косметикой (да-да, горничные, я знаю, что вы этим занимаетесь: я насмотрелась шпионских фильмов и умею ставить ловушки из волоса), она увидит на тумбочке эту статью и, не умея читать по-английски, примет ее за мусор и выбросит. Вот это будет катастрофа! Какая потеря для английской литературы! Нет, уж лучше продержусь до конца.

Вэйн Вебб

В Сохо лил проливной дождь, и я устала. Даже передвигать ноги было выше моих сил. Увидев ряд пустых стульев под навесом кафе на тротуаре, я села и закурила.

Для нищих в Сохо поживы хватает — в районе множество состоятельных людей с хорошо оплачиваемой работой и либеральными взглядами. И уже скоро чей-то голос вывел меня из ступора:

— Сигареткой не угостите?

Передо мной стоял неопрятный парень с длинными и грязными космами. У него было что-то с лицом: казалось, какой-то шутник красным фломастером намалевал на нем круги. Парень вышел на свет, и я увидела, что его лицо обезображено багровыми язвами.

Я протянула ему две сигареты и извинилась за то, что они ментоловые.

— Сойдет, — сказал он галантно. — Оторву фильтры… Устали?

Я должна была кому-то пожаловаться на то, какой трудный день выпал. Кому-нибудь незнакомому чтобы не слишком переживал. Он сел рядом со мной, ловко оторвал фильтры от сигарет, закурил, а я выложила ему весь расклад за день.

— Вы ведь Сью Таунсенд? — неожиданно спросил парень.

При этом вид у него был довольный. Я признала, что я — Сью Таунсенд, добавив, что сегодня мне от этого мало радости.

Он сказал, что читал мои книги, когда был помоложе.

— Мы с Адрианом ровесники.

И заговорил об Адриане Моуле, о семье Адриана, о его безалаберной жизни.

— А я сейчас коплю на «Годы капуччино», — сказал мой собеседник. — Только деньги почему-то сразу испаряются.

Он сделал беспомощный жест, будто у денег вырастают ноги и они выпрыгивают из кармана и скрываются за углом. Я догадалась, что деньги уходят не на выпивку: признаков злоупотребления алкоголем в парне не было, но других запретных средств он явно не чуждался.

Звали его Вэйн Вебб, и ему было двадцать восемь с половиной лет — эта «половина» меня растрогала. Бродяжничает уже лет десять. Мать умерла, когда он был маленьким, а с мачехой не ужился. Об отце Вэйн говорил с большой любовью. Они встречаются три раза в год.

— Отец за меня переживает, — грустно сказал он. — Хочет, чтобы я взял себя в руки.

Я могла представить, каково отцу Вэйна Вебба, как он не спит по ночам и все думает, как там его сын, жив ли еще.

— Я бы до этого не докатился, если бы пошел в колледж искусств, — сказал Вэйн. — В школе мне советовали туда поступать, только я не знал как.

Много лет он собирал и складывал в папку собственные рисунки лондонских зданий. Архитектура — его страсть.

— Я знаю в Вест-Энде каждый дом, — гордо заявил он.

Однажды Вэйн заночевал в приюте. К утру рюкзак с папкой украли, и с тех пор он уже ничего не рисует. Когда на лице появились язвы, жить стало труднее. Люди его сторонятся, меньше подают. Вэйн боится, что скоро надоест владельцу магазина, который разрешает ему спать ночью на ступеньках, и тот его выгонит.

— Хорошее место для ночлега найти трудно, а где попало спать нельзя, — объяснил он. — Везде чья-то территория, а народ на улицах жесткий.

Я поняла, что Вэйн Вебб не боец. Но советы ему давать не стала — кто я такая, чтобы давать людям советы, как им жить?

Пока мы общались, мимо прошел высокий, хорошо одетый американец, он матерился и лаял, как собака. Вэйн посмотрел ему вслед с состраданием:

— Бедолага, из-за этого лая он все время влипает в истории.

Через два дня, из окна «Пицца-экспресс», я наблюдала, как лающего американца запихивают в полицейский фургон. Американец сопротивлялся, продолжая вовсю лаять.

Мы с Вэйном деликатничали, конечно, но оба знали, что прежде чем он уйдет, я дам ему денег. Он говорил, что хочет найти работу, квартиру, женщину, но я почему-то была уверена, что он уже махнул на все рукой. Поговорили о книгах. Вэйн постоянно отирается у витрин книжных магазинов, иногда даже приходит на встречи с авторами, когда те раздают автографы.

Из кафе вышла девушка и начала заносить внутрь стулья и столики. Вэйн вежливо смотрел в сторону, пока я выуживала из сумочки кошелек. Я дала ему двадцать фунтов. Он наклонился и поцеловал меня. По-моему, деньги потрачены не зря.

Поезда

Я не веду дневников. Зачем рисковать? Вдруг однажды мои сокровенные мысли и чувства кто-нибудь прочтет? Но меня так и подмывает вести путевые заметки о моих поездках из Лестера до лондонского вокзала Сент-Панкрас и обратно.

В вагон входишь, как в театр на абсолютно незнакомую пьесу. Появление мобильных телефонов добавило красок этой драме. Я сажусь в вагон «А» в самом хвосте поезда, куда теперь сгоняют презренных курильщиков. В купе корчится от боли и держится за ухо девочка. Мать пытается ее успокоить. У обеих испуганный вид, обе худые, бледные, одеты не по сезону, а на улице температура ниже нуля и поля в серебристом инее.

Появляется кондуктор, и мать девочки спрашивает, нет ли у него болеутоляющего — у дочери болит ухо. Кондуктор сочувствует, но выдавать пассажирам медикаменты, оказывается, запрещено. После его ухода мать вынимает мобильный телефон и звонит какой-то Розе. Перекрикивая плач дочери, она сообщает Розе, что едет в Лондон, и просит Розу сходить к ней домой и забрать ее одежду и мебель — «пока он на работе». Объясняет Розе, что уже четыре месяца не платила за квартиру в муниципальном доме и что когда Дэйв узнает, он ее убьет. Потом начинает плакать.

Из дальнейшего разговора я понимаю, что Дэйв — это брат Розы и что обе женщины его боятся. У меня не выдерживают нервы, я готова встать и пересесть к ним, но на место рядом с ними садится другая женщина и протягивает девочке таблетки, а матери дает салфетку.