Толчок восемь баллов - Кунин Владимир Владимирович - Страница 4

Толик приподнял стакан с портвейном и отхлебнул за его, младенцево, здоровье.

Неизвестный автор фразы «земля уходит из-под ног», наверное, сам испытал, что это значит, когда добрая и надежная земля дрожит под тобой, под твоим домом, подо всей твоей привычной жизнью.

И время от времени по всему миру это где-то да и происходит. Теперь такое настигло и алтынабадцев.

Дома, сшитые железными прутьями с большими гайками на концах…

…маленькие домики, стены которых подперты контрафорсами, пересекающими тротуар…

…целые кварталы, подчистую разрушенные, но уже убранные…

…трамваи, идущие параллельно в одну сторону на расстояние в квартал — расстояние есть, а квартала нету!..

Все напоминает о страшных событиях: бегают по развалинам служебные собаки, вынюхивают под завалами живых человеков…

Мечутся разные автомобили с надписью по бортам — «МЧС». И на куртках у людей — те же буквы…

Хлынули сюда на помощь черт-те откуда, наплевав на все эти спесиво придуманные пограничные и таможенные игры.

В маленьких машинах ездят живые начальники из соседних стран — бывших республик…

…в большие машины грузят мертвых, завернутых в саваны из плотной белой ткани…

А на улицах уже висят плакаты с планами будущих кварталов и с обозначениями, кто будет заново строить Алтынабад.

Масса людей, хорошо устроенных у себя дома, где никогда не дрогнет земля под ногами, поехали, что называется, за семь верст киселя хлебать — жить в палатках или временниках-бараках, строить в непривычном климате, при постоянной угрозе новых подземных толчков.

И у нас на глазах происходит, казалось бы, уже давно потерянное чудо помощи людей друг другу…

Есть на свете царь-пушка и есть царь-колокол.

В Алтынабаде имеется царь-самовар.

В отличие от прочих царь-предметов он весь день горит на работе. Он стоит на улице, возле шашлычной торговли, и кипит с утра до вечера во весь темперамент. Пройдясь по Алтынабаду, встретишь целую семейку этих уличных парных самодержцев. Съесть узбекский шашлык и запить его кок-чаем из русского самовара — вот наглядная картина истинной братской дружбы народов, которой сейчас всем так не хватает!

Около жаровни-мангала, прямо на земле, устроены квадратом низкие скамейки из досок, положенных на два кирпича.

Шашлыки берут рабочие и эмчеэсники в комбинезонах, выпачканные глиной и известкой, с брезентовыми рукавицами за поясами. Берут по восемь, по десять палочек. Положат на лепешку, закроют сверху другой, и такой бутерброд отправляют в могучие глотки.

Возле мангала хлопочет, раздувает картонкой угли, переворачивает железные штыки с шашлыками толстый черный человек с треугольным грустным носом. Это Мухтар.

Он успевает все делать сразу — жарить и продавать шашлыки, разговаривать с Толиком и еще покрикивать на кого-то через плечо.

— Я все вижу! — не поворачиваясь, кричит Мухтар назад. И снова к Толику: — На билет хоть заработал?

— Почему не заработал? — отвечает Толик спокойно. — Весь товар раскупили.

— Да ну! — удивился Мухтар. — Первый человек! Все говорят: зиру Россия не покупает, зря ездить.

— Уметь надо, — сдержанно ответил Толик.

— А если поймаю?!! — закричал вдруг Мухтар, не трогаясь, впрочем, с места. И опять, другим голосом, спросил Толика: — Дома твоего нет теперь… Что делать будешь?

— Не знаю, — сказал Толик.

— Иди ко мне. Помощник нужен, — сказал Мухтар, и не успел Толик согласиться, как он уже кричал с полным восторгом: — Ведь горячий, прямо горячий едят! Живой огонь! Палочку, палочку отдай!

В стороне маленькие мальчишки делили палочку шашлыка, которую стащили у Мухтара.

Так же вдруг Мухтар сорвался с места и побежал — не стараясь особенно никого догнать. От него во все стороны так и прыснули, разбегаясь, мальчишки — мал мала меньше…

Все бежали, кто как умел. Не бежал только один, лет семи, не больше. Он был на редкость чернявенький, с чуть более раскосыми глазами, чем полагается народонаселению этого кусочка планеты.

Он стоял и без страха глядел на Толика, словно приглашая попробовать его изловить.

Наверное, Толик уже почувствовал себя полноправным помощником Мухтара, а может, ему просто захотелось поглядеть на мальчишку поближе, но он поставил приемник на землю и сделал несколько шагов вперед. Мальчишка отошел. Толик прибавил ходу — тот побежал.

Он бежал не оглядываясь. Толик тоже перешел на бег.

Они бежали долго и медленно, перескакивая через арыки и кирпичи, тяжело дыша, спотыкаясь.

Наконец мальчишка обернулся и бежать перестал… Толик нагнал его и тоже остановился.

— Почему ловишь? — спросил мальчишка.

— А ты почему бежишь? — спросил его Толик.

— Потому что догоняешь.

Похоже было, что он не боится Толика.

— Покажи руки, — велел Толик.

Мальчишка разжал ладони. В них ничего не было.

— Зачем же убегал? — удивился Толик.

— Не люблю, когда ловят.

— Шашлык брал?

— Нет.

— А что там делал?

— Нюхал, — ответил мальчишка просто. И это очень понравилось Толику.

На другой день возле мангала возился уже Толик.

Он еще только раздувал угли и переворачивал первые палочки, когда откуда-то вынырнул вчерашний мальчишка. Он привел с собой еще девочку, выше его на целую голову, но мальчишка уверенно вел ее, держа за руку.

Они стояли перед чадящим мангалом, и Толик с новым, неизвестным прежде ему ощущением, смотрел на мальчика — так, что ему хотелось непонятно от чего улыбаться.

— Вы кто такие? — спросил наконец Толик.

— Мы с интерната, — ответила девочка.

— Я хочу шашлык, — четко сказал мальчик.

Это еще больше понравилось Толику. Он протянул им по шашлыку и лепешке с сырым луком. И с любопытством стал ждать, что будет дальше.

— Спасибо, — сказала девочка, а мальчишка только кивнул.

Ел он обстоятельно, не забывая про лук и лепешку. Лицо и губы он вытер руками, а руки облизал.

— Слушай, хозяин, — сказал мальчишка, закончив. — Ты шашлык делай. Я к тебе каждый день ходить буду.

— Договорились, — просто ответил ему Толик.

Он долго смотрел, как они уходили, огибая груды битого кирпича…

В конце улицы мальчишка обернулся и поглядел назад, в сторону Толика, по-крестьянски приставив ладонь ко лбу от света.

И это понравилось Толику больше всего!..

Поздним вечером совсем по-другому выглядит площадка возле Толиковой, торговли.

Угли в жаровне накрыты картонкой. На картонку для тяжести возложен кирпич. По земле ветер носит бумажки — обрывки бумажных салфеток. В грязь втоптаны белые луковые кольца, отливающие перламутром… Одна металлическая палочка от шашлыка упала и, воткнувшись в землю, покачивается, как стрела. Рванул ветер, и вот она мелко задрожала, наводя на сейсмические мысли…

За мангалом виден голый забор. На заборе крупно написан уже давно забытый присоветский лозунг: «Слава людям труда!».

Прямо под лозунгом стоит железная заржавленная кровать, которую днем не было видно. В ногах кровати валиком положен матрац.

Толик ходит по «своей» площадке, немного прибирает мусор, потом идет к кровати. Вот он развернул матрац, и внутри оказалась постель.

Диковато смотрелись здесь простыня, подушка и цветное ватное одеяло, так беззащитно разложенные под открытым небом, на ржавом железе солдатской кровати…

Приготовив постель, Толик идет к самовару.

Старый царь-самовар, браво развернув свои прямые медные плечи, весь в потеках и вмятинах. А вокруг него и под ним, между гнутых медно-тусклых его ножек, похожих на тронные, — понасыпались мокрые угли и зола.

Отчего самоварное подножие отдает пепелищем…

Толик нагибается и молча начинает готовить лучину для завтрашних чаепитий. На одном могутном плече самовара стоит японский приемник — «чистая „Соня!“, как сказал тогда его гостиничный Сосед. Прямо из ничего, непосредственно из окружающего воздуха приемник создает веселую музыку в настроении марша. Эта транзисторная маршевая бодрость, интеллигентный японский дизайн приемника и сверкающая шпага антенны делают всю картину Толикиного быта еще более грустной.