Толчок восемь баллов - Кунин Владимир Владимирович - Страница 14

В этом же случае волнение было совсем иным. Я вторгался в область для меня неведомую, и мне предстояло впервые в жизни столкнуться с людьми, о которых я ни черта не знал и поведение которых никак не мог прогнозировать.

Это я сейчас, по прошествии полувека, пытаюсь столь внятно разложить по полочкам тогдашнее свое состояние. Скорее всего природа моей неожиданной взволнованности лежала все-таки где-то в стороне от действительности и на гораздо большей глубине. Где — не имею понятия до сих пор.

Как только я прошел сквозь полукруглую арку, то сразу же увидел, как к парадному входу невысокого здания подкатил сверкающий «ЗИМ» — чудо советского автостроения тех лет. Ну а уж после того как из-за руля выскочил молодой парняга в черной рясе до пят с каким-то черным колпачком на голове, да еще резво обежал «ЗИМ» спереди и с поклоном открыл заднюю дверцу машины, а оттуда не торопясь, с достоинством вылез пожилой полный человек в такой же черной рясе и таком же головном уборе, но явно из другой — очень дорогой черной ткани, я понял, что мое соприкосновение с неведомым для меня миром началось!

Несмотря на то что, казалось бы, ничего нового я для себя не увидел.

Когда-то, абсолютно точно так же, к штабу нашего полка подкатывал на трофейном «опеле-адмирале» некогда замечательный летчик-пикировщик экстра-класса, а потом вконец спившийся командир нашего авиационного корпуса, дважды Герой Советского Союза генерал-майор Семенев.

И точно так же, как этот молодой хрен в рясе, выскакивал из-за руля водитель и адъютант нашего комдива старший лейтенант Витька Кошечкин, точно так же обегал машину спереди, так же распахивал заднюю дверцу, помогая генералу, страдавшему жестокой похмелюгой, вылезти из машины…

Разница была лишь в том, что высокопоставленного святого бугра встретил быстро вышедший из дверей дома очень авантажный поп в золотых очках, да еще и троекратно расцеловался с ним…

…а когда наш Семеныч вылезал из своего «опеля», то из штаба выскакивал дежурный офицер и кричал на всю округу не своим голосом так, чтобы все слышали и прятались:

— Товарищ генерал-майор! За время вашего отсутствия во вверенном вам подразделении никаких происшествий не произошло! Летный и технический состав занят боевой и политической подготовкой! Докладывает дежурный по части подполковник Еременко!!!

— О, бля, да не ори ты… — морщился командир корпуса. — И так голова трещит, а ты блажишь, будто тебе яйца между дверями защемили.

— Слушаюсь, товарищ генерал, — уже негромко говорил Еременко. — Сейчас все будет в ажуре! Вам куда подать?

— К полковому. У себя?

— Никак нет! В воздухе. Эскадрилью в зону повел.

— Не налетался, мудак, — говорил Семенов. — Передай, чтобы заходил на посадку. И сюда его!

— Слушаюсь! — уже почти шепотом говорил Еременко и бежал впереди генерала открывать ему дверь штабного барака…

…почти точно так же, как сейчас, правда, неторопливо и достойно, роскошный поп в золотых очках открывал дверь перед этим главным святым чуваком из лакированного «ЗИМа».

Схожесть ситуаций меня слегка успокоила.

Я перевел дух, подождал, когда этот церковный бугор пройдет внутрь, и направился к тем же дверям.

Нужно было подняться всего лишь по четырем ступенькам, но тут я отчего-то остановился, тупо уставившись на водителя «ЗИМа» в рясе, очень профессионально протирающего мягкой тряпкой лобовое стекло машины.

Заметив, что я смотрю на него, он улыбнулся и негромко спросил:

— Нравится?

— Великовата, — ответил я. — У меня двор маленький — на такой не развернуться.

Святой водила тихо и вежливо рассмеялся моей немудрящей шуточке и продолжил свое занятие.

А я перемахнул через четыре ступеньки и, с трудом сдерживая неизвестно откуда взявшуюся нервную дрожь, одной рукой прижал к груди Библию, завернутую в мамину гобеленовую скатерку, которую я помнил с самого моего маленького детства, и потянул дверь на себя…

Какого черта я так раздергался? Первый раз, что ли?.. Бред какой-то!..

Куда я должен был попасть — в Духовную академию или какое-нибудь Управление епархией, я не имел ни малейшего представления. Мне важно было сейчас же, немедленно взять себя в руки и постараться максимально толково и выгодно «засадить» этим попам мою потрясающую вольфовскую Библию с иллюстрациями Гюстава Доре, одно появление которой в этих стенах, по моим тогдашним соображениям, да и по заверениям Вальки-троллейбусника, должно было вызвать бурю восторга у всех служителей ихнего культа, чуждого всей тогдашней Советской власти.

Для удобства понимания, с кем я имел дело в этой Невской лавре, я буду примерять их должности и неведомые мне их звания на войсковой, армейский манер, где у меня был восьмилетний опыт службы и самого непосредственного участия с сорок третьего по пятьдесят второй год включительно.

Итак, если считать того пожилого мужика в дорогой рясе, которого привезли на «ЗИМе», «генералом» от Господа Бога, а встречавшего его попа в золотых очочках «полковником» — золотой крест на его пухлой груди тянул не меньше чем натри звезды с двумя просветами, — то водилу «ЗИМа», в рясе победнее, можно было бы приравнять, предположим, к «младшему лейтенанту».

В каком-то дурацком смятении я потянул ручку двери на себя и оказался в некоем тамбуре, разделявшем уличную входную дверь и вторую дверь, ведущую непосредственно в здание.

В середине достаточно широкого тамбура, который по армейской классификации можно было бы назвать «контрольно-пропускным пунктом», была узенькая деревянная выгородка, за которой стоял днев… Тьфу, черт подери, ну при чем тут дневальный?!

За выгородкой стояла молоденькая женщина в черном подпоясанном балахоне до пят и по самые брови укутанная в туго затянутый на голове черный платок. И только справа платок был слегка сдвинут за ухо, прикрытое обычным наушником телефонистки. А на шее у нее висела несложная конструкция, удерживающая на ее вполне приличной грудке узенькую трубочку древнего микрофона.

За ее спиной на стене был укреплен самый обычный телефонный коммутатор с гнездами и штекерами на толстых пестрых шнурах — приблизительно на двадцать — двадцать пять телефонных номеров. И девка-чернавка очень ловко управлялась со всем этим телефонным хозяйством.

Ни дать ни взять — «барышня-телефонистка» из высокохудожественных фильмов о счастливом переломном периоде государства Российского, когда сознательные революционные солдаты и матросы захватывали почту, телеграф и телефонные станции.

— Соединяю! — говорила эта святая барышня, безошибочно втыкая штекер в нужное гнездо.

При этом она, приветливо и чуточку вопросительно улыбаясь мне, успела троекратно облобызаться с каким-то проходящим пожилым священнослужителем, отключить один телефонный номер, включить другой и спросить меня чарующе хрипловатым голоском:

— Могу помочь вам чем-нибудь, батюшка?

В эту же секунду коммутатор зазуммерил, барышня извинилась, повернулась ко мне спиной, переключила штекеры и что-то проворковала в микрофон.

Под ее, казалось бы, свободной и длинной черной одеждой — тоже ряса, что ли?.. — Я неожиданно четко увидел превосходный выпуклый девичий задик, а мое тренированное воображение мгновенно дорисовало отличные стройные ноги.;.

Вот когда все мои волнения моментально хлынули в абсолютно иное русло. Мысль, рожденная в мозгу, мгновенно рухнула вниз живота, жаром полыхнула в промежность и дальше — в самый конец крайней плоти, наткнулась на застегнутую ширинку, тут же вернулась наверх и получила совершенно конкретное направление!

«На сегодняшний вечерок… эту лапочку! Этого божьего „сержантика“, а?..» — подумал я и очень живо представил себе ее на своей старой, продавленной тахте.

И даже увидел ее черный балахон, второпях брошенный на мое ободранное вольтеровское кресло. Ну не было у меня еще вот такой монашки! Не было!..

— Слушаю вас, батюшка. — Хрипловатое контральто этого телефонного ангела, стоявшего на страже интересов ленинградского православия, привело меня в себя.