Золотое древо - Ласки Кэтрин - Страница 17

В это время года золотые ветви обычно редели и белели, словно припорошенные снегом. Оставшиеся ягоды сморщивались и опадали, а от густой листвы оставались одни воспоминания. Сбросив роскошные одежды лета и осени, Великое Древо встречало зиму в мрачной наготе. Так было всегда, и так должно быть. Неужели на всем дереве только она, Отулисса, это понимает? Что-то подсказывало Отулиссе, что подруга Сорена тоже не рада этому затянувшемуся лету, однако трое озорных птенцов оставляли Пелли слишком мало времени на посторонние тревоги. «Сорен тоже хорош! Отправился в какое-то дурацкое путешествие как раз накануне церемонии первого полета маленьких Бэшек! Ох уж эти мужчины!» У самой Отулиссы никогда не было ни мужа, ни семьи. «Никогда не говори никогда!» — устало напомнила она себе и вздохнула. До сих пор при мысли о Кливе у нее сладко сжимался мускульный желудок, а для сов это то же самое, что для нас, людей, залиться краской.

Клив был давней любовью Отулиссы, она познакомилась с ним во время своего первого визита в Северные царства и полюбила с первого взгляда. В ту пору он был молодым врачом, изучавшим медицину в обители Глауксовых братьев на острове в Горьком море. Клив и сейчас жил там, полностью посвятив себя наукам. До сих пор он не торопился принести обет, навсегда связав свою жизнь с обителью, и Отулисса продолжала надеяться, что до этого дело не дойдет. «Пусть только попробует, я ему весь хвост выщиплю! — с неожиданной яростью подумала она, но тут же спохватилась. — Ох, да что это я? Как я могла подумать такое о моем милом Кливе?»

Отулисса любила Клива, но понимала, что, если они поженятся, ее привычному образу жизни придет конец. Появятся птенцы, а кто, простите, будет с ними заниматься? Отулиссе казалось, что она не создана для материнства.

Она любила птенцов, обожала с ними возиться, но скажите на милость, когда ей воспитывать собственных, если она читает студентам га'хуулогию, возглавляет клювы всепогодников и угленосов, преподает историю и еще ведет факультатив по высшему магнетизму? Без всякого преувеличения можно сказать, что она самая загруженная наставница на всем Великом Древе! Нет, материнство не входит в ее планы. Это даже не обсуждается!

Постепенно мысли Отулиссы вновь вернулись к главному вопросу: неужели только ее одну тревожит неестественное поведение так называемого Золотого Древа, на котором, вопреки всем законам природы, задержалось вечное лето? Неужели только ей кажется, что золотистые тени, оставшиеся на месте немногих опавших листьев, чем-то напоминают скрумов? «Что если наше Великое Древо превратилось в дерево скрумов?» — с невольным страхом подумала Отулисса. Бросив последний взгляд на золотые ветви, она поспешно влетела в свое дупло. Что ни говори, а странные дела творятся на острове!

Отулисса не сомневалась, что Эглантина разделяет ее опасения. Не случайно сестра Сорена всеми правдами и неправдами уклонялась от участия в бесчисленных церемониях ССС, проводившихся теперь чуть ли не каждую ночь. Зато Примула, лучшая подруга Эглантины, напротив, была одной из самых восторженных участниц новых ритуалов и с радостью согласилась служить перед недавно возведенным алтарем пепла, собранного с угля.

Устало опустившись на жердочку в своем дупле, Отулисса покачала головой. Лучи полуденного солнца, отражаясь от золотых ветвей и листьев дерева, до боли слепили ее глаза. «Что происходит?» — снова спросила себя Отулисса. Выдайся такой денек год назад, в конце лета, Отулисса первая полетела бы любоваться пышной красотой Великого Древа. Она всегда любила время, когда ветви молочника приобретали благородный медный оттенок, придававший особый блеск последним теплым денькам. Да и другие совы нередко прерывали свой дневной сон, чтобы насладиться великолепием увядающей листвы. Но сейчас Отулисса не видела в этом никакой красоты. Все хорошо в меру, чрезмерное обилие красоты тоже может приесться. «Это просто вульгарно! Да-да, именно вульгарно. Наше дерево стало вульгарным», — несколько раз повторила про себя Отулисса. «Вульгарно» было одним из ее любимых словечек. «Великое Древо стало вульгарным, безвкусным, крикливым, аляповатым, броским и нелепым — совсем как мадам Плонк!»

— Великий Глаукс! — вскрикнула Отулисса. — Мадам Плонк, вы меня чуть до смерти не напугали!

Белая полярная сова молча впорхнула в ее дупло. Среди простого убранства жилища Отулиссы, аккуратных стопок книг, карт и тетрадей разряженная мадам Плонк выглядела так же неуместно, как золотой молочник среди зимы.

— Я знаю, мы с вами не во всем схожи, и все-таки… — запинаясь, начала мадам Плонк.

— Мы с вами ни в чем не похожи, мадам Плонк, — довольно нелюбезно отрезала Отулисса. Глаукс милосердный, да есть ли на дереве две более разные совы, чем она и мадам Плонк? Тем не менее Отулисса видела, что знаменитая певица чем-то очень расстроена и чуть не плачет. — Что случилось, мадам Плонк? — гораздо более участливо спросила она, хотя ее так и подмывало добавить: «Хотя я очень сомневаюсь, что смогу хоть чем-то помочь в ваших проблемах!»

— Это все из-за моей чашки, — простонала мадам Плонк, и глаза ее наполнились слезами.

— Вашей чашки? — опешила Отулисса. «Это что еще за бред?» Глядя на то, как певица сокрушенно скребет себя когтем по груди, могло показаться, что чашка — это какой-то ее внутренний орган, вдруг вышедший из строя. — Мадам Плонк, боюсь, я не вполне вас понимаю. Что за чашка?

— Моя коронационная чашка! Она у меня уже столько лет, столько лет, — бурно зарыдав, мадам Плонк съежилась на жердочке, сразу став похожей на небольшой сугроб из белых перьев.

— Возьмите себя в когти, мадам Плонк! — пристыдила ее Отулисса. — Нельзя так распускать себя.

Подняв голову, полярная сова устремила на нее скорбный взгляд и спросила:

— Неужели вы не помните? Вы же сами помогли мне разобрать цифры и имя на чашке. Вы предположили, что цифры — это дата коронации, и с тех пор я стала называть свою чашку коронационной. Ах, душечка, я ведь не так умна, как вы и ваши товарищи.

«Куча погадок!» — воскликнула про себя Отулисса. Разумеется, вслух она этого не сказала, ведь это было очень грубое выражение, которое, впрочем, само собой слетало с клюва, стоит припомнить что-то забытое. Теперь Отулисса отчетливо вспомнила, о какой чашке идет речь. Очередная безделушка, купленная мадам Плонк у торговки Мэгз. На чашке была изображена королева Других с короной на голове и таким спокойным достоинством во всем облике, о котором бедная мадам Плонк не могла и мечтать. И еще там были написаны цифры. «Один-девять-пять-три. Да-да, теперь я точно вспомнила».

— Королева Е, вы помните, душечка?

— Да, мадам Плонк, я вспомнила. Правда, мне до сих пор не понятно, как может королевское имя состоять из одной буквы. Никогда не читала о такой традиции. Возможно, остальные буквы стерлись от времени? Хм-м, любопытная версия… Но в чем проблема, мадам Плонк?

Этот вопрос вызвал новую бурю рыданий. На этот раз мадам Плонк свалилась с жердочки и принялась патетически колотить крыльями по полу дупла. Возможно, она слегка переигрывала, упиваясь своими страданиями, но когда певица снова заговорила, желудок у Отулиссы сжался от самой настоящей жалости.

— Вы не представляете, как много она для меня значила! Ах, милая, вы только вообразите, какое это было чудо: каждое утро, после того как свет поглотит ночную тьму, я спою свою «Ночь пройдет» и все совы разлетятся спать по своим дуплам, я возвращалась к себе, садилась на ветку перед дуплом и пила молочниковый чай из своей любимой чашки. Этот маленький ежеутренний ритуал не только укреплял мой голос, но и поднимал настроение. Я видела и смотрела, как солнце медленно выползает из-за горизонта, и душа у меня пела.

«Великий Глаукс, сколько поэзии!»— растроганно подумала Отулисса, глядя, как мадам Плонк смахивает крылом слезу.

— А теперь — вы можете себе представить?

— Что представить, мадам Плонк? — мягко спросила Отулисса.

— Они хотят — нет, требуют! — отобрать у меня мою коронационную чашку!