Любовь монстра - Дэвидсон Мэри Дженис - Страница 1

Пролог

Из дневника Ричарда Уилла.

Бикон-Хилл, 10, Бостон, штат Массачусетс.

Обращение в вампира — лучшее, что когда-либо со мной случалось. Самое, самое лучшее. И поэтому я не понимаю все те книги, в которых вампиры — капризные товарищи, горько кающиеся в том дне, когда их укусили, и преклоняющиеся некоему неграмотному европейцу, посаженному на кол. Жалею ли я о том дне? Да не сожги следующей ночью толпа моего убийцу, я бы поцеловал ему ноги. Я даже поцеловал бы его в зад!

В конце концов, что меня ожидало? Унаследовать ферму после смерти отца? Нет уж, спасибо. Сельское хозяйство — каторжный труд с мизерной наградой и еще меньшим почтением. Я едва мог находиться в одной комнате с отцом, но еще меньше — до конца дней на него пахать. («Удар левой — удар правой» — любимый девиз моего родителя.)

Солгать о своем возрасте и присоединиться к армии, чтобы позднее лишиться головы? (И спустя шестьдесят лет мы можем уже игнорировать Холокост и притворяться, что немцы — хорошие парни?) Да в прежние времена, если не воевали, то вы — трус. Естественно, после двух войн молодые люди стали предпочитать перебраться в Канаду, лишь бы избежать исполнения воинских обязанностей в своей стране. Если они, отвоевав, выживали, то на вознаграждение им было наплевать с высокой колокольни. Все это подтверждает то, что ничто не меняется быстрее, чем мнение американца.

Нет, жизнь не была похожа на чашку спелых персиков. Я находился в камере, каждая стена которой одинаково непреодолима. Был не один, но единственный, кто замечал форму и размер тюрьмы. Я всегда отличался от своих сокамерников. И меньше всего, думаю, я был… хотя это осталось в таком далеком прошлом, да и нам всегда ведь кажется, что мы особенные?

Когда Дэрак — так его звали, ну или, по крайней мере, так он представился, — купил мне выпивку — два бокала, десять… я его не останавливал. А зачем мне это делать, если незнакомец уверяет, что поможет забыть о камере? Я выглядел взросло — двадцать три года работы на ферме превратили меня в крупного малого, — и если мужчина заметил бы какое-то несоответствие, то я бы смог переубедить его.

Да, в сороковых был гомосексуализм. Людям нравится думать, что это современное явление — меня всегда смешит подобная наивность. Так или иначе, уверен, Дэраку хотелось посмотреть, что у меня в штанах, чего я не собирался ему позволять: то, что один мужчина делал с другим, меня не интересовало. А мои штаны не тот предмет, который был способен удержать этот интерес надолго.

Я был абсолютно уверен, что, при необходимости, смог бы выбросить Дэрака из окна, который только и убеждал, что, я naif [1] — невинный идиот. Дэрак взял от меня то, что хотел, не заморачиваясь на красивые слова или даже на разрешение. Он остановил мое сердце и бросил меня на грязном полу. Последнее, что я запомнил — это крыса, бегущая поперек моего лица, с хвостом, тянущимся вдоль рта.

Я пробудился спустя две ночи. Было темно, но все ж таки очень удачно, что меня не похоронили. Тогда я не знал, что единственный завод этого города взлетел на воздух, и было сорок тел, которых нужно предать земле. Плюс они загнали Дэрака в угол и соорудили под ним костер. Да, положительные вещи случались в маленьком городе Mилледжевиле [2] с населением в двести тридцать две тысячи (потом фактически сто девяносто одну). И в суматохе меня не предали земле. Людей беспокоили более важные вещи.

Меня мучила жажда сильнее, чем когда-либо в жизни. И сильнее… Только я хотел крикнуть, чтоб открыли крышку гроба, как снес ее с петель… Покачнувшись в гробу, тут же понял, где очутился и, что представляет собой Дэрак… Подростком я читал Брэма Стокера [3] . Но даже через безумный туман моей неестественной — по крайней мере, мне тогда это так виделось, — жажды и неверие в собственную смерть, первое, что я почувствовал — это облегчение. Я мертв. Я свободен. Тихо благословив Дэрака, отправился на поиски какой-нибудь еды.

Быть вампиром замечательно. Сила, скорость, жидкая диета… все это без раздумий в колонку с «плюсами». «Минусы» — никакого загорания, светочувствительность (хорошо, что изобрели темные очки), никаких долгосрочных отношений, кроме как требуемых физиологией (для этого есть девушки по вызову!) — все это терпимо.

И все же я тоскую без женщин. Наверно, это самое неприятное. Больше никаких закатов? Пф-ф-ф. Я еще на ферме насмотрелся на них в достаточном количестве. Но не имею подруги с тех пор, как… э… сколько лет минуло? Впрочем, неважно.

По понятным причинам, я не могу быть со смертной женщиной. Она никогда не поймет, кто я, в чем нуждаюсь. Постоянно буду бояться, что причиню ей вред: я могу поднять машину над головой, так что смертная женщина для меня — фарфоровая кукла. Но бытие мертвым ни капельки не затронуло моего сексуального влечения. Я мужчина со здоровым аппетитом, и хотя выгляжу молодо, аппетит возрос эквивалентно моему истинному возрасту.

Да, я одинок. Это еще одна цена, которую пришлось заплатить за вечную жизнь и жидкую диету. Для вампира я сравнительно молод — мне чуть больше ста лет. Но нужно смотреть вперёд.

Мое терпение — так же, как и жажда — бесконечно.

Глава 1

«Обезьяна. Гребаная обезьяна!»

Джанет Люпо фактически швырнула свою пригласительную в жлоба, охранявшего двери в банкетный зал. Плохо уже то, что один из лучших оборотней в стае — в мире! — теперь уходит с брачного рынка, так еще и для спаривания выбрал человека. Ну, не то чтобы с этим было что-то не так. Люди ничего. Если вас устраивает медлительность.

Она шагала к своему столику, с горьким удовлетворением замечая, как люди отпрыгивают с ее пути. Члены стаи знали, когда у нее было хорошее настроение, которое в настоящее время не являлось таковым.

Уже достаточно плохо быть одним на тысячу человек, так еще и жениться на одной из них?! И трахнуть её, и сделать беременной, и присоединиться к родительскому комитету, и…

Закружилась голова.

Джанет ничего не имела против людей как вида. Фактически, она даже восхищалась их жадностью. Гомо сапиенс ввек не напал бы на добычу, не будь та нашпигована… нет, не ела мясо!

Во имя всего святого, да они бы поубивали друг друга за ботинки! Они вели войны за солнечный металл и камни. Джанет никогда не понимала, зачем убивать за алмаз, а за розовый топаз и вовсе не стоит напрягаться. Люди же вели войны за обладание золотом, железный же феррит [4], выглядевший точно так же, ничего не стоит.

И пока люди не начали убивать, вы напряженно ждете. Будет ли это: «Освободите Святую землю от неверных», или «Хлопок и права рабам!», или «Долой капитализм!», независимо от того, что стоит за массовым геноцидом в их войне, единственное, что остается — свернуть с пути и спрятать голову.

Но женится на этой? Женится на ком-то, кто медлительнее и слабее? Много, много слабее? На ком-то без стайного инстинкта, на ком-то, кто привык жить ради себя любимого? Это, как если… это, как если человек женился бы на медведе. Маленьком, сонном медведе, который почти никогда не двигается. Загребись, каким жутким все это представляется.

Да еще этот Алек, восседающий за главным столом и улыбающийся так, словно выиграл в лотерею! Его подруга — ну, ладно, жена — сидит рядом. Довольно симпатичная, если вам нравятся упитанные. При дефиците пищи костлявая жена не станет хорошей матерью. Это не значит, что сейчас нехватка еды, но тысячи лет эволюции и генетики трудно убить. Кроме того, кому захочется колоть собственное тело о вязанку дров?