Фрейлина - Дрейк Шеннон - Страница 6

Он ничего не имел против французов. Постоянные насмешки французских аристократов над шотландцами он считал забавными и принимал их почти как похвалу. Да, природа Шотландии — это уединенные и суровые места. Разумеется, среди лордов Горной Шотландии есть такие, которым присуща не только вполне обоснованная гордость, но и свирепость. Шотландцы — не изнеженные модные кавалеры, они чаще сражаются на войне, чем бывают при дворе. Но их сердца сильны и верны, и Рован знал, что если его земляки поверили во что-то всем сердцем, то их преданность не имеет границ. Так они приняли протестантскую веру.

А королева — католичка.

Рован не упрекал ее за это. По правде говоря, он восхищался ее верностью. Она всю жизнь посещала католическую церковь. Она постоянна в своих верованиях. А Рован за свою жизнь видел слишком много жестокостей, совершенных во имя религии.

Королева Елизавета, сидевшая теперь на английском троне, сама была протестанткой. Однако она была благоразумной правительницей и нелегко подписывала смертные приговоры, но не боялась делать то, что должно быть сделано. Преодолевая препятствия, Елизавета создала государство, в котором никому не нужно умирать за то, чтобы молиться Богу по-своему.

Но здесь, в Шотландии, протестантская религия победила всего год назад, и Рован хорошо знал своих земляков: если они принимают что-то, то не знают в этом предела. И потому он не мог избавиться от страха перед будущим.

Когда они наконец приехали в Холируд, его тревожные предчувствия немного развеялись. Дворец был великолепен и находился за стенами города Эдинбурга. Он был окружен живописными лугами и прекрасными лесами. Первоначально Холируд был просто башней, но при отце королевы его достроили и украсили в стиле шотландского Возрождения. Значительную часть работ выполнили французские каменщики, приглашенные королем. Рован с гордостью подумал, что Холируд может сравниться со многими континентальными дворцами. И сам дворец, и аббатство рядом с ним семнадцать лет назад были сожжены англичанами, но с тех пор были полностью и с любовью восстановлены.

Когда они подъехали ко дворцу, Рован увидел лицо королевы Марии и с радостью заметил, что она явно довольна своим новым домом — отсюда ей предстоит править Шотландией. С момента своего приезда на родину она все время была тактичной, но Рован сам много лет играл в дипломатические игры и теперь знал, что ее восхищение при виде дворца было искренним.

Он заметил, что и Гвинет тоже с тревогой наблюдала за королевой, и его внимание переключилось с монархини на ее фрейлину.

Леди Гвинет — какая-то загадка. По ее словам и поведению ясно, что она серьезно относится к своей должности при дворе королевы. Похоже, она чувствует к Марии то, что считают драгоценностью даже короли и королевы, — истинную дружбу. Но при этом она явно не глупа. Леди Маклауд недолго пробыла за пределами своей страны, и при всей ее глубокой любви к Шотландии, разумеется, понимала, что эта страна может быть опасной, а королева, которая так долго не жила здесь, не могла этого осознать. Может быть, Гвинет чувствовала эти опасности сильней, чем желала признаться даже себе самой.

Когда королева Мария и ее знатные спутники прибыли в Холируд, его управляющий и дворцовые слуги собрались во дворе. Служители, встречая королеву и ее свиту, выполняли свои обязанности с некоторой робостью, потому что ожидали приветствия от новой хозяйки дворца. Мария не обманула их ожидания, а у Рована был еще один случай восхититься ее обаянием и характером: она обратилась к ним вежливо, даже ласково, но при этом оставалась королевой до кончиков ногтей. Лорд Джеймс взял на себя заботу о своей сестре, а остальным, менее знатным ее спутникам, предоставил возможность самим искать свои комнаты, из-за чего произошла небольшая суматоха. Рован слышал, как несколько французов из королевской свиты с облегчением шептали себе под нос, что дворец удивительно удобен, а вслух жаловались, что, к сожалению, в этой некультурной стране нет искусства, музыки и поэзии.

— Рован?

Он услышал, что кто-то по-приятельски произнес его имя, и обернулся на этот голос. Лорд Джеймс, стоявший рядом со своей сестрой, вопросительно смотрел в его сторону. Рован кивнул: он понял, что покои королевы будут в северо-западной башне и его просят помочь.

— Если хотите, я отведу придворных дам…

Он кивнул одной из экономок и повел фрейлин Марии в их комнаты. Идя впереди них, он слышал за спиной шепот и шушуканье на французском языке. Рован только покачал головой: как они могут не знать, что многие знатные шотландцы хорошо говорят по-французски. Он отлично понимал все, что они говорили между собой о его наряде и его ягодицах и о том, что может находиться под шерстяной тканью его килта.

Рована немного раздражала необходимость быть в обществе фрейлин. Его гораздо больше интересовало то, как Мария ведет себя со слугами и чиновниками. Он не был уверен, все ли знает даже Джеймс Стюарт об этих первых часах после приезда, когда королеву должным образом приветствуют и провожают в ее покои.

Когда он показывал молодым дамам, как роскошен лот дворец и где находятся комнаты королевы и их собственные, Марии кокетничали с ним. Это были милые, очаровательные девушки, веселые и полные жизни, но при этом — Рован это знал — такие же непорочные, как теперь их королева в своем вдовстве. Когда-нибудь они удачно выйдут замуж с одобрения своих семей, но сейчас они просто очень хотели повеселиться. Это было естественно в их возрасте, и Рован делал все возможное, чтобы вести себя с ними как любезный кавалер.

Но среди фрейлин была одна, которая не смеялась и не кокетничала, — леди Гвинет. Она просто шла с остальными и молча слушала, что они говорят.

Рован знал, она наблюдает за ним. Он мысленно улыбнулся, когда заметил это, хотя знал, что Гвинет остерегается его и не доверяет ему. Он был вполне уверен, ей совершенно все равно, что находится у него под килтом.

Он ей очень не нравится — или она думает, что не нравится.

— Вы довольны своими покоями? — наконец спросил он Гвинет после того, как показал девушкам дорогу к их комнатам. — Сможете ли вы найти дорогу к себе?

План дворца был сложный и коридоры длинные. Конечно, его нельзя было сравнить по размеру с самыми большими дворцами Франции. Но все-таки они только что въехали в новый дом, и нужно время, чтобы сориентироваться.

— Я думаю, мы прекрасно справимся сами, — заверила его Гвинет.

Он заметил, что она все время держалась немного в стороне от остальных женщин. Возможно, это было естественно. Она уехала с родины не маленькой девочкой, как остальные: у Шотландии долгие годы были прочные дружеские связи с Францией и многие сыновья и дочери знатных шотландцев учились во французских школах. Они были шотландцами по рождению, но уже почти французами по воспитанию и образу мыслей.

Сейчас Гвинет пристально смотрела на него, прищурив глаза, и на ее лице было написано сильнейшее недоверие. «И все же она необычайно хороша». Рован не мог не заметить этого. Она красиво говорит и, возможно, много читает. Несмотря на ее слова, Рован верил, она разделяет его тревогу за безопасность королевы. Но кроме ума и острого как кинжал языка, в ней была какая-то наивность.

Он вежливо наклонил голову в знак понимания, что его поручение выполнено и ему пора уходить, отошел от Гвинет и широкими шагами поспешил обратно, торопясь вернуться к Джеймсу Стюарту и королеве. Но по пути он немного задержался и посмотрел в окно.

С этого места был хороший обзор, и он увидел огромное каменное здание Эдинбургского замка. Небо было таким же серым, как эти камни, недавно моросил дождь, и мощные бастионы окутывал туман, который здесь гоже не был редкостью. У этого серого цвета был лиловый оттенок, прекрасный для того, кому эти места были родным домом, но, может быть, предвещавший беду для тех, кто привык к голубому небу. Рован перепел взгляд на Королевскую Милю — широкую улицу с магазинами, где продавались товары со всего мира. Да, Холируд — красивый дворец, а Эдинбург — замечательный город. Королева обязательно полюбит и эту страну, и этот город, и своих подданных, которые были так рады ее приезду.