Иванов и Рабинович, или «Ай гоу ту Хайфа!» - Кунин Владимир Владимирович - Страница 23

Был он в оранжевом спасательном жилете с надписью на спине: «Одесский военный округ». Руки Арона, лежавшие на штурвале, были забинтованы.

Из камбуза в кокпит вылез Василий — в таком же оранжевом жилете. В руках он держал большую кружку Муравича с горячим чаем.

Протянул чай Арону, а сам встал за штурвал. Арон уселся пить чай тут же — в кокпите, держа кружку двумя забинтованными руками.

— Болит? — спросил Василий.

— Не, нормально. Только бинты присохли. Потом отдирать придется…

— Отмочим, Ароша, не дрейфь, — успокоил его Василий и, продолжая, наверное, давно начатый разговор, сказал: — Даже если мы толкнем нашу яхту не за двенадцать миллионов долларов, а только за десять, тоже будет не кисло! Купим большой дом, заведем солидное дело…

— Ах, жалко Марксена Ивановича… — вздохнул Арон. — Как бы он за нас порадовался!..

При упоминании имени Муравича Василий часто задышал, засопел, заморгал… Из глаз непроизвольно пролились две слезинки, поползли по щекам до уголков рта. Руки Василия были заняты штурвалом, и с одной стороны он вытер слезинку плечом, а вторую просто слизнул языком. Помолчал, отдышался и сказал хрипловато:

— Если бы Марксен доплыл с нами до Израиля, клянусь тебе, я уговорил бы его остаться там с нами!.. Разделили бы эти десять миллионов на троих… Неужели ты не согласился бы?

— Я-то пожалуйста, а вот Марксен… Он бы ни в жисть не согласился! Он был настоящий русский интеллигент. А это — железные ребята… Они не бегали. Они стояли до последнего, — с нескрываемой завистью и печалью тихо возразил Арон.

— Что ты мне говоришь! — загорячился Василий. — Да, начиная с семнадцатого года… Все эти писатели, художники, музыканты!..

— Во-первых, не все они интеллигенты. А настоящих силой выкидывали. А то так обкладывали со всех сторон, что оставалось только два выхода — или в петлю, или за бугор. И то потом все норовили вернуться…

Дважды хлопнул ослабевший парусиновый грот, мелко заполоскал стаксель.

Арон привстал, тревожно посмотрел на паруса, на компас, на горизонт и сказал:

— Следи за курсом, Васька! А то у тебя яхта рыскает, как пьяная курва на танцплощадке…

Первую половину ночи у штурвала стоял Арон. Напряженно вглядывался в непроницаемую черноту, следил за компасом, освещенным слабенькой подсветкой, и веки его время от времени смыкались от усталости и изнеможения. Но Арон пересиливал себя, испуганно открывал глаза, убеждался, что не успел сбиться с курса, и снова таращился в темноту черноморской ночи…

А Василий в это время спал в каюте. Но это был не сонотдохновение, не успокоительное состояние, и уж совсем не восстановительный процесс. Сон Василия напоминал нервную, тяжелую работу. Он храпел, храп его неожиданно прерывался какими-то вздрагиваниями, Василий чмокал губами, тоненько повизгивал, на мгновение открывал бессмысленные глаза, приподнимал голову, ронял ее, со стоном переворачивался на другой бок и снова начинал храпеть, исторгая такие рулады, такую полифонию храпа, наличие которой нельзя было даже заподозрить в его тщедушном теле…

Под утро Василий уже стоял на руле. Невыспавшийся, с красными опухшими глазами, раздираемый зевотой, он всматривался в слабенький серый утренний туман, вслушивался в мерный скрип такелажа и плеск воды за бортом и ежился от сырости и холода.

На шее у него, словно у музыканта военного оркестра, висел скрученный из проволоки пюпитр, на котором вместо нот лежал раскрытый «Справочник яхтсмена» Боба Бонда. Изредка Василий отрывал руку от штурвала, слюнил палец, перелистывал книгу, вчитывался в ее строки и производил какие-то манипуляции, соответствующие указаниям мудрого Боба…

Теперь в каюте спал Арон. Спал спокойно, глубоко и размеренно дышал. Одна толщенная и волосатая рука была закинута за голову, вторая, с синей корявой надписью «Не забуду мать родную», свисала с узенькой койки на пол каюты. Арон спал так же, как всегда спал дома, будто под ним не толща соленой воды в тысячу метров, а любимый продавленный диван на втором этаже ленинградской блочной «хрущобы»…

Туман оседал, ложился на спокойную, гладкую воду. Слева по курсу небо все розовело и розовело, вдруг…

…на горизонте появилась тоненькая сверкающая полоска!..

С востока по воде помчался первый огненно-желтый солнечный луч, ударился о левый борт «Опричника», вызолотил верхушку мачты и залил паруса утренним радостным светом!..

Пораженный невиданным зрелищем, Василий не смог один наслаждаться восходом солнца и негромко прокричал:

— Арон!.. Арончик! Проснись!.. Посмотри, что это?!

Вылез из каюты заспанный Арон. Увидел восход и обомлел!..

И сказал хриплым ото сна голосом:

— Умереть…

— Что?.. — не понял Василий.

Арон помотал головой, проглотил комок:

— Я говорю, что мы с тобой могли состариться, умереть и никогда этого не увидеть…

Солнце торжественно выползало из-за горизонта. Потрясенный Арон растроганно сказал:

— Спасибо тебе, Васька…

Василий рванулся к нему, захотел обнять, но мешал пюпитр со справочником.

— Подержи штурвал, — попросил он.

Одной рукой Арон придержал штурвал. Василий сорвал с груди пюпитр со спасительным Бондом и бросился в объятия к Арону:

— А тебе-то какое спасибо, Арончик!..

Подставив лица восходящему солнцу, они стояли в обнимку и были не в силах оторвать глаз от этого живительного, сверкающего диска, который теперь уже наполовину показался над водой!..

Когда же их восторг достиг мистического предела, из воды, на фоне солнечного диска неожиданно стало всплывать что-то огромное и черное. Оно перекрыло большую часть солнца и «Опричник» оказался в тени этого неведомого чудовища.

— Батюшки!.. Это еще что за хреновина?! — воскликнул Арон.

— Подводная лодка… — почему-то шепотом сказал Василий. — Я точно такую же по телевизору видел!..

И в ту же секунду с подводной лодки раздалась длинная английская фраза, усиленная мощными динамиками.

— Чего он сказал? — спросил Василий у Арона.

— А я откуда знаю?.. — огрызнулся Арон.

— Но ты же учил английский!..