Пароль скрещенных антенн - Халифман Иосиф Аронович - Страница 22

Десятки пар цепочками движутся в сторону облюбованного чужого гнезда.

Обычно Россомирмекс нападает на муравейники Проформика назута. Если во время похода теряется направление, парочки распадаются, муравьи спешиваются и в поисках пути, рассыпаясь направо и налево, обшаривают все щели. Едва гнездо найдено, захватчики, быстро подавляя сопротивление хозяев, прорываются внутрь и вскоре уходят с коконами муравьев Проформика. На этот раз все Россомирмекс движутся пешим порядком, неся в жвалах добычу.

Итак, набег успешно закончен, чужие куколки доставлены домой и брошены в подземные камеры. Здесь они долеживают свой срок, после которого из них выйдут рабочие муравьи. Едва успев окрепнуть, эти муравьи без промедления принимаются за дело.

И вот рабочие фуска, руфибарбис чинят и строят ходы и камеры не родного для них гнезда; кормят муравьев и личинок другого вида, моют их; переносят грузы; если требуется, обороняют от врагов муравейник и, опять же если требуется, переносят при переселениях гнездо с одного места на другое. Короче говоря, хотя им и приходится отдавать силы не своему виду, хотя их жизнь служит процветанию и размножению вида исконных его врагов, и фуска и руфибарбис, выйдя на свет из коконов в камерах чужого гнезда, ведут себя здесь как дома.

Сами же хозяева гнезда, которые, охотясь за чужими куколками, проявили столько силы, сноровки и решительности, в мирных, домашних условиях часто оказываются совершенно малодеятельными и не приспособленными к самостоятельной жизни.

Когда в гнездах муравьев-амазонок имеются рабочие муравьи и куколки фуска, или руфибарбис, или цинереа, или гагатес, а то даже двух-трех видов сразу, амазонки процветают. Сами же по себе эти муравьи до того беспомощны, что, если изолировать их, даже снабдив в изобилии лучшим кормом и оставив около них личинок и куколок, которые должны бы побуждать их к деятельности, они все равно ничего не сделают, не смогут даже кормиться и в конце концов погибнут от голода.

Стоит пустить в эту группу хотя бы одного Формика фуска, как он сейчас же, ощупав муравьев-амазонок антеннами, примется за работу: того накормит, этого отнесет в сторону, позаботится о личинках, приведет все в порядок. Очень любопытно, что на прикосновение чужеродного фуска хозяева гнезда отвечают так, как если бы они скрещивали антенны со своими собратьями.

Весьма поучительно познакомиться с тем, как изложенные здесь факты описывались в старых книгах. Почти во всех, словно о чем-то само собой разумеющемся, идет речь о кровопролитных войнах муравьев, о воинственных и властных муравьях-рабовладельцах и о муравьях-рабах, которые до смерти преданы своим господам. Во многих — чаще заморских — сочинениях по разным поводам повторяется, что муравьи-рабы — «черные», «черномазые», что муравьи, рождающиеся под чужим кровом, не сознают своего положения и счастливы не меньше, чем на свободе.

Нетрудно сообразить, кому на руку вымыслы о муравьях — завоевателях чужих гнезд, о благоденствующих муравьях-рабах, о благородных муравьях-рабовладельцах. Вот уж подлинно сказки для взрослых, сказки на потребу реакционерам и колонизаторам, владельцам плантаций и расистам-негроненавистникам! Их, конечно, вполне устраивает такая игра воображения. Они, конечно, не прочь бы найти в природе какое-нибудь подобие империалистических войн, какую-нибудь видимость невольничества...

Нет нужды строить догадки насчет того, сознают ли муравьи свое положение и насколько они могут быть счастливы вообще и в гнезде чужого вида в частности. Но нельзя не задуматься над тем, как глубоко могут проникать в науку старые, рожденные в мире прошлого, взгляды и представления. Но как же понимать все эти муравьиные походы, что в самом деле представляют собой «муравьи-господа» и «муравьи-рабы»?

«Мы видим чудесные приспособления везде и в любой части органического мира»,— писал Чарлз Дарвин, приводя в качестве примера, в частности, омелу, селящуюся на ветвях яблони и питающуюся ее соками.

Разве не копию отношений между омелой и яблоней находим мы в жизненном укладе видов Полиергус руфесценс и Формика фуска? Почему же и это явление не назвать тем же словом — паразитизм!

Кровавые муравьи и муравьи-амазонки действительно паразитируют на муравьях фуска. Правда, это не такой шаблонный случай, какой можно наблюдать, когда паразит, вступив в соприкосновение с питающим его организмом, остается жить в нем или на нем, как это происходит с омелой на ветвях яблони. В случае с муравьями паразит (амазонки) сам добывает и доставляет в свое гнездо питающий его организм (фуска), за счет которого растет и развивается семья паразита.

Для науки эти случаи чрезвычайно интересны. Интересно, что существуют виды насекомых, которые сами для себя корм не добывают, а целиком и полностью воспитываются на корме, добываемом другим видом. Интересно, что два разных вида могут объединяться в одно целое. Интересно, что в роли паразита выступают не просто отдельные насекомые, а масса их, целая семья, и что у одних видов она живет за чужой счет только временно и частично, а у других требует постоянного подкрепления чужими силами.

Но пора уже покончить с рассмотрением подобных картин из мира муравьев. Тем более, что, кроме хищничества и паразитизма, здесь имеется множество других форм связей, при которых два вида обеспечивают друг другу жизненно важные услуги. Это взаимопомощь разных видов, «симбиоз — мирная ассоциация, основанная на взаимной пользе», как разъяснял К. А. Тимирязев.

И он при этом добавлял: «Нам так прожужжали уши словом «борьба», к тому же понимаемым совершенно превратно, в самом грубом, узком смысле, что как-то особенно отрадно остановиться мыслью на этом мирном уголке природы, где два бессознательных существа подают пример разумного союза, направленного к обоюдной пользе».

Познакомимся же с этими примерами разумного союза бессознательных существ.

Сладкие дожди и мучнистая роса

Однажды на тихом и глухом пустыре, заросшем сорняками, начата была необычная перепись на десяти кустах бодяка болотного. Кусты самым тщательным образом обследовали от основания до верхушки, сквозь лупу осматривали каждый сантиметр стебля, каждый листок, каждое углубление в пазухе при листовом черешке.

Не только жучок или улитка, но и любая тля, любая листоблошка, самая крохотная гусеница или кладка яиц, обнаруженные при осмотре, брались на учет.

Одновременно осторожно срезали несколько растений крапивы. Каждое по частям сложили в плотно закрываемые стеклянные посудины и унесли для исследования в лабораторию. Так же доставили туда цветки едкого лютика, лапчатки, поповника, одуванчика. На опушке леса срезали в разных частях кроны листья липы, дуба, осины, клена, березы и тут же на месте их изучали.

И снова каждое яйцо, каждую личинку, каждую куколку, каждое насекомое брали на учет.

В дневниках постепенно росли записи, рассказывающие о том, как изменялась с весны до осени населенность каждого растения.

В мае на бодяке обнаружили несколько тлей. Через месяц их были сотни. Впившись хоботками в тыльную сторону листьев, они, не двигаясь с места, сосали соки растения, росли и размножались на глазах у наблюдателей. Потом на бодяке появились личинки мухи и журчалки, которые заметно поубавили число тлей. Затем на некоторых растениях были обнаружены моллюски.

Каждую крохотную раковинку пометили цветным карандашом и таким образом выяснили, что моллюски по нескольку дней проводили на одном растении. Медленно ползли они по листьям, оставляя на них блестящий влажный след.

Цикадок, конечно, не метили: к цикадке стоит руку протянуть, как она подожмет ножки и упадет, словно мертвая. Но по естественным приметам не раз удавалось обнаружить таких, которые целыми днями сосали корм на одном и том же листе.

В середине августа на бодяках появились личинки божьей коровки. За каких-нибудь три дня они полностью очистили стебли от тлей и принялись за журчалок, которых дня через два тоже уничтожили.