Брошенное королевство - Крес Феликс В. - Страница 75

— Я не оставлю тебя с ней наедине, господин.

— А разве я об этом прошу? Я же сказал — увидеться, поговорить.

— Ну хорошо… Ленея, приведи мне переводчика… гм, нет, не надо, — опомнилась наместница; ее Жемчужина знала гаррийский лучше, чем переводчик трибунала. — Идем. Здесь недалеко.

За дверью все так же стояли четверо гвардейцев. Золотоволосая кивнула им и пошла впереди, рядом с Жемчужиной. Солдаты взяли Раладана в кольцо и двинулись следом за женщинами.

В занимаемых трибуналом домах все еще царила лихорадочная суматоха. Шедшую по лестнице, а затем через комнаты наместницу несколько раз останавливали, пока она, вконец потеряв терпение, не спряталась за спиной своей Жемчужины, которая, идя впереди, отгоняла каждого пытавшегося приблизиться, грозно давая понять, чтобы тот убирался прочь. Она могла позволить себе что угодно, поскольку, действуя по приказу своей госпожи, была лишь орудием, вроде палки — и так же как и палка, могла послужить даже для избиения урядников, а ответственность за это и гнев пострадавших обрушились бы исключительно на Арму. Невольниц, особенно самых дорогих, никто терпеть не мог, ибо это были разумные предметы, с которыми ничего нельзя было сделать, а они об этом знали.

Переходя из здания в здание, вся процессия вскоре оказалась в каменном доме, под которым находился пресловутый подвал особого назначения. Лестница вела вниз. Двое гвардейцев остались в комнате наверху, их товарищи же спустились ниже, вместе с женщинами и их «гостем». При виде входящих сидевший на табурете стражник вскочил на ноги.

— Ваше высокоблагородие…

— Тихо.

Арма остановилась посреди помещения и повернулась к Раладану.

— Моя Жемчужина знает гаррийский, — напомнила она. — Твоя дочь здесь, за этой дверью, ваше благородие… — Она показала на одну из надежно запертых камер. — Хочешь ей что-то сказать — говори.

У Раладана сильнее забилось сердце. Он хотел лишь дать понять Ридарете, что у него все получилось, он уже в безопасности и тем самым предоставляет ей свободу действий. Не боясь за него, она могла придумать и сделать что угодно… Пожалуй, он даже не хотел знать, что именно; однако не сомневался, что девушка уже вскоре, может быть даже этой ночью, устроит своим охранникам неприятный сюрприз. Но сейчас ему предстояло обратиться к закрытой двери, за которой ее держали… Бросить несколько слов, после чего уйти как ни в чем не бывало. Оглядевшись, он оценил размеры помещения. Ее посадили в клетку для крыс… Неожиданно лучшего лоцмана всех морей охватила ненависть, которую он до этого не ощущал. Городская тюрьма по сравнению с этой каморкой казалась сущим дворцом.

— Так ты будешь говорить или нет, ваше благородие?

Раладан откашлялся.

— Рида? Я здесь, с наместницей. Со мной все хорошо, мне ничто не угрожает. Тебе незачем больше за меня беспокоиться.

Ответа не было. Наместница слегка нахмурилась, после чего дала знак стражнику, чтобы тот отпер зарешеченное окошечко. Прежде чем он успел это сделать, изнутри донеслось тихое и испуганное:

— Раладан?

— Я здесь, Рида. Да, это я.

Стражник замер с поднятой к засову рукой, так как из глубины клетки донесся звук, словно кто-то двигал по полу тяжелый ящик. Звук нарастал, становясь все сильнее, пока в мгновение ока не превратился в скрежещущий грохот, какой мог бы издать корпус разбивающегося о скалы корабля. Треснувшая дверь слетела с петель от удара, который мог бы развалить каменную стену, и из нее вырвалось нечто, едва напоминавшее человека. Растрепанная и грязная женщина, в лохмотьях, порванных от лежания на каменном полу, похоже, с вывихнутым плечом — изогнутая под неестественным углом рука словно принадлежала другому телу. Но никто не смог заметить подробности, поскольку женщина буквально вылетела из своей тюрьмы, упала в нескольких шагах за дверью, после чего вскочила и с той же недостижимой для человека скоростью прыгнула вперед, здоровой рукой хватая невысокого мужчину, стоявшего среди остолбеневших гвардейцев. Она оттолкнула рыжеволосую женщину, вторая, стоявшая у нее на пути, с воплем полетела в сторону выхода, отброшенная, словно тряпичная кукла. Раладан, подхваченный, будто сноп соломы, вылетел вместе со своей дочерью через открытую дверь подвала и грохнулся у подножия лестницы, рядом с кричащей наместницей, но вызванный тройным падением шум потонул в грохоте, какой могли бы издать взлетевшие на воздух корабельные пороховые склады. Подвал охватило пламя, язык которого метнулся к лестнице, обжигая волосы женщине со сломанной рукой, которая закрывала товарища собственным телом. Наместница, ничем не прикрытая, в горящем платье выла рядом.

В следующее мгновение Раладан уже снова летел, подхваченный закопченным и обожженным чудовищем, на котором тлели остатки одежды. Они вырвались на улицу, выбив по пути еще одну дверь. Воздух во второй раз сотрясся от грохота, и огонь охватил все здание, вырываясь через двери и окна. Раздробленная рука Риолаты опиралась о мостовую, словно не принадлежала ей и лишь каким-то чудом держалась на туловище. Второй рукой женщина все еще обнимала за пояс Раладана. С головы ее текла кровь; скула, похоже, была сломана, а среди остатков волос зияла рана. Кровь шла из ее рта и носа; вполне возможно, что от удара о массивную дверь у нее лопнули внутренности, а сломанные ребра пробили легкие. На лице зияла пустая глазница, не прикрытая повязкой. Перекатившись на спину, агарская княжна водила взглядом от здания к зданию; двери и окна вылетали вместе с рамами, а изнутри тотчас же вырывались красно-золотистые гигантские языки пламени. Ночь превратилась в багряный мерцающий день. Раладан что-то кричал, но она его не слышала. Наконец ему удалось прореветь прямо ей в ухо:

— Таменат!

— Я знаю, где он! — хрипло взвыла она, брызгая слюной и кровью. — В другом доме! Я знаю где, потому что он меня искал!

Улица была усеяна пылающими обломками, поломанной мебелью, обгоревшими телами, а теперь еще заполнилась горящими людьми, которые, пронзительно крича, выскакивали из окон, катались по земле, надеясь сбить пламя, бежали прямо перед собой, словно стремясь таким образом избавиться от пожирающего их одежду огня. Из нетронутых стихией зданий выбегали другие, пытаясь помочь несчастным, или просто воя вместе с ними, застывая неподвижно, криками требуя воды. Суматоха нарастала. Раладан и Ридарета все еще лежали в нескольких шагах от дверей тюрьмы. Ошеломленный Раладан с трудом узнал в одной из ползущих рядом по мостовой, стонущих от боли фигур гордую наместницу — а узнал он ее только по золотому ожерелью, которое каким-то чудом все еще держалось на шее. Красная от ожогов, словно рак, лишившаяся волос, бровей и ресниц женщина в обгоревшей одежде с величайшим трудом тащилась куда-то, испытывая страшные муки при каждом движении.

Раладан снова приложил губы к уху Ридареты, перекрывая бушующее пламя, крики спасателей, вопли и стоны обожженных.

— К Таменату! — приказал он. — Можешь больше меня не держать, слышишь?! Пойду сам!

Он освободился из захвата ее руки — она сжимала с такой силой, что едва не выдавила ему все потроха, — пробежал несколько шагов и взял за шиворот лишившуюся чувств от боли наместницу. Подхватив под руки, он поставил ее на ноги, а потом перебросил через плечо. Она протяжно стонала у него за спиной.

— Ну? Веди! — крикнул он Ридарете. Поднявшись с мостовой, та послушно двинулась вперед, но внезапно потеряла равновесие, пошатнулась, и мгновение ему казалось, что она войдет прямо в пылающее здание, жар от которого немилосердно хлестал улицу. Он едва не уронил обожженную пленницу, но успел схватить Ридарету за вывихнутую руку. Похоже, она не почувствовала ни малейшей боли. Послушно остановившись, она дала оттащить себя в сторону, но Раладан напрасно искал в ее единственном глазу хотя бы проблеск разума. Теперь на его попечении оказались две беспомощные женщины, которые ничего не соображали, хотя и по разным причинам.

Невыносимо жгло кожу на руках, шее и лице.